двухсот восьмидесяти кавалеристов удерживал в повиновении пятьдесят тысяч индейцев, кочевавших в этой части Америки. Надо сказать, что тамошние индейцы, в большинстве низкого роста и крайне слабосильные, не вели такой упорной борьбы за независимость, как их соплеменники на севере, и не обладали, в отличие от тех, никакими талантами в области искусств и ремесел.
«Эти индейцы, – сообщается в отчете, – очень метко стреляют из лука; на наших глазах они попадали в самых маленьких птиц; правда, подкрадываясь к ним, они проявляют величайшее терпение; они прячутся, с помощью тех или иных уловок при-
ближаются к дичи и стреляют лишь тогда, когда до нее остается не больше пятнадцати шагов.
Ловкость, с которой они выслеживают крупного зверя, заслуживает еще большего восхищения. Мы видели, как индеец, привязав оленью голову поверх своей, двигался на четвереньках, делая вид, будто щиплет траву; он разыгрывал свою роль так правдоподобно, что наши охотники, если бы их не предупредили, подстрелили бы его, хотя и находились всего в тридцати шагах. Таким образом индейцы приближаются почти вплотную к стаду оленей и убивают их стрелами».
Затем Лаперуз подробно рассказывает о деятельности миссионеров в Калифорнии; но эти сведения при всей их исторической ценности не входят в рамки нашей книги. Значительно больший интерес для нас представляют сообщения о плодородии страны.
«Урожаи кукурузы, ячменя, пшеницы и гороха, – рассказывает он, – можно сравнить только с чилийскими; наши земледельцы в Европе не в состоянии даже вообразить себе такого плодородия; средний урожай пшеницы колеблется от сам-семь- десят до сам-восемьдесят, не падая ниже сам-шестьдесят и не превышая сам-сто».
22 сентября французские мореплаватели, простившись с испанским губернатором и миссионерами, принявшими их очень любезно, пустились в дальнейший путь к азиатскому материку. На «Буссоли» и «Астролябии» теперь имелся большой запас всякого рода продуктов, которые должны были принести величайшую пользу во время предстоявшего длинного перехода до Макао (Аомынь).
Корабли вступили в почти неисследованный район Тихого океана. Одни только испанцы издавна плавали там; но из-за боязни конкуренции они ничего не сообщали о своих открытиях и о результатах произведенных ими наблюдений. К тому же Лаперуз хотел двигаться на юго-запад до 28° широты, где, по мнению некоторых географов, находился остров Носа-Сеньора-де-ла-Горта. В этих поисках, оставшихся тщетными, он проделал длительное и тяжелое плавание, во время которого встречные ветры не раз испытывали терпение мореплавателей.
«Наши паруса и такелаж, – пишет Лаперуз, – каждый день напоминали нам, что мы уже шестнадцать месяцев непрерывно находимся в море; снасти то и дело рвались, а парусные мастера не успевали чинить пришедшие почти в полную ветхость паруса».
5 ноября Лаперуз открыл островок или скорее скалу длиной в пятьсот саженей, где не росло ни одного дерева и вся поверхность была покрыта толстым слоем гуано. Он расположен на 166°52' долготы к западу от Парижа и 23°34' северной широты. Его назвали островом Неккер.
Французы еще ни разу не наблюдали такого спокойного моря и такой прекрасной ночи. Вдруг около половины второго в двух кабельтовах впереди «Буссоли» вахтенный заметил буруны. На море стоял полный штиль, не слышалось почти никакого шума и лишь кое-где виднелись вздымающиеся валы. Немедленно стали поворачивать на левый галс, но этот маневр потребовал некоторого времени, и корабль находился уже всего в одном кабельтове от рифов, когда поворот, наконец, был совершен.
«Нам удалось избежать самой страшной опасности, какой только может подвергнуться мореплаватель, – рассказывает Ла-
перуз, – и я считаю своей обязанностью отдать должное команде моего корабля, указав, что еще никогда при подобных обстоятельствах не наблюдалось так мало беспорядка и смятения; малейшая небрежность при выполнении маневров, которые надлежало совершить, чтобы уйти от бурунов, несомненно, повлекла бы за собой нашу гибель».
Эта мель не была известна, а потому следовало точно установить ее координаты, чтобы другие мореплаватели не подверглись таким же опасностям. Лаперуз исполнил свой долг и нанес ее на карту под названием «Мель французских фрегатов».
14 декабря «Астролябия» и «Буссоль» очутились в виду Марианских островов. Моряки высадились лишь на вулканическом острове Асунсьон. Лава образовала на нем лощины и пропасти, окаймленные единичными обвитыми лианами низкорослыми кокосовыми пальмами и немногочисленными другими растениями. Пройти сто саженей за час было почти невозможно. Высадка на берег и посадка в шлюпки оказались очень трудными, и ради сотни кокосовых орехов, ракушек и бананов неизвестного сорта, принесенных естествоиспытателями, не стоило подвергаться опасности.
Задерживаться на Марианских островах Лаперуз не мог, так как хотел достигнуть берегов Китая до отплытия в Европу кораблей, с которыми он должен был отослать отчет о работах экспедиции на американском берегу и о плавании до Макао. Определив, не останавливаясь, координаты островов Бабуян, Лаперуз 1 января 1787 год увидел берега Китая, а назавтра бросил якорь в гавани Макао.
Лаперуз застал там небольшой французский шлюп под командованием мичмана Ришери; его задача состояла в крейсировании у дальневосточных берегов и охране французской торговли. Город Макао слишком хорошо известен, чтобы останавливаться на его описании, сделанном Лаперузом.
Пушнину, вымененную французами на побережье Америки, продали в Макао за десять тысяч пиастров. Прибыль, предназначенную к дележу между членами экипажа, глава шведской компании согласился переслать на остров Маврикий. Но несчастным французским морякам не пришлось самим воспользоваться этими деньгами.
Выйдя из Макао 5 февраля, корабли направились к Маниле. Исследовав острова Пратас (Дуишацюньдао) и Маривельес, неточно указанные на картах д'Апре, Лаперуз был вынужден зайти в бухту Маривельес, чтобы выждать попутного ветра или более благоприятных течений. Хотя от Маривельес до бухты Кавите (остров Лусон) всего одно лье, на переход до нее потребовалось три дня.
«Нам удалось подыскать, – сообщается в отчете, – несколько домов, чтобы заняться постройкой двух шлюпок, починкой парусов, заготовкой солонины; в них мы разместили также естествоиспытателей и гидрографов, а для установки астрономических приборов любезный комендант предоставил в наше распоряжение свой дом. Мы пользовались такой полной свободой, словно находились в деревне, а на рынке и в складах могли приобрести то же, что и в лучших портах Европы».
Кавите, второй по величине город на Филиппинских островах, столица провинции того же названия, в то время представлял собой жалкую деревню, где из испанцев жили только офицеры или чиновники; но если город являл взору лишь груду развалин, этого нельзя было сказать о гавани, в которой французские фрегаты нашли все необходимое. На следующий день по прибытии Лаперуз, сопровождаемый капитаном де Ланглем и высшими офицерами, отправился на катере в Манилу с визитом к губернатору.
«Окрестности Манилы очаровательны, – рассказывает Лаперуз;- там извивается очень красивая река, делясь на несколько русел, из которых два главных ведут к знаменитой лагуне или озеру Бай, расположенному в семи лье от моря и окруженному сотней туземных деревень, раскинувшихся среди очень плодородной местности.
Город Манила построен на берегу бухты того же названия, имеющей в окружности свыше двадцать пяти лье, в устье реки, судоходной до озера, где она берет свое начало. Во всем мире нет, вероятно, другого столь удачно расположенного города. Продукты питания имеются в Маниле в большом изобилии и очень дешевы; но одежда, европейские металлические изделия и домашняя утварь продаются по исключительно высоким ценам. Отсутствие конкуренции, запретительные пошлины, всякого рода помехи, создаваемые для торговли, приводят к тому, что материалы и готовые изделия из Индии и Китая здесь, по меньшей мере, так