вверх жирный разлапистый дым, но это Зимина уже не очень волновало.

– И в самом деле надоели, – сказал Зимин Игги, когда и дыма уже не стало видно. – Дурак навоюется… Муха-муха цокотуха, муха по миру пошла… Надо двигать отсюда подальше. Куда-нибудь. К океану, например. К океану, мама дорогая…

В этот раз гномы попались самой подлой разновидности – зеленые, цвета болотной тины. Их шкура, те ее места, что не укрывала кожаная броня, переливалась на солнце бодрым изумрудом и, казалось, шевелилась сама по себе, автономно. По ней как живые ползли зигзаги, спирали, треугольники и несимметричная рябь. Зимин подумал, что гномья шкура весьма походит на поверхность пруда, над которым завис вертолет. Он оценил переливы гномьей шкуры, загрустил. Снова захотелось есть. Чтобы отвадить голод, Зимин ущипнул себя за живот.

Помогло не очень. Тогда Зимин прикусил язык, сощурился и продолжил наблюдение за гномами и их переливчатой внешностью.

Подобные переливы кожи указывали на то, что гномы в придачу к своей общей зелености были еще возбуждены, разнузданы и готовы на все. Зеленые гномы – гномы сомнительные и опасные, отвернешься, а они тебе дротик в шею загонят, прямо между позвонками, совсем мертвый будешь, совсем как коровья лепешка на пути в деревню Простошмаково. Зеленых лучше объезжать стороной, они вечно собачатся, бодаются и кидаются камнями в прохожих…

Эти тоже ругались. Вернее, дрались. Тот, что был потолще и побойчее, лупил своего собрата длинной уткорылой рыбиной, издали похожей на осетра. Мелкий гном неловко уворачивался и то и дело был сражаем своим более крупным собратом. При этом оба гнома визжали, царапались и походили на белок, схватившихся из-за кучки орехов. Видимо, до битвы гномы занимались рыбалкой – на ближайшем дереве на специальных железных руках висела гирлянда копченых осетров, от вида которых у Зимина еще сильнее зажгло в животе. Нестерпимо зажгло.

Зимин сглотнул слюну и подкрался к гномам поближе, чтобы лучше видеть рыбу. Он попробовал было даже растянуть ноздри пальцами, но это не помогло, унюхать осетров он не мог, зато ему показалось, что он унюхал гномов. Гномы пахли прелой веревкой, старыми листьями и грибами. Моховиками.

Грибной запах вызвал у Зимина воспоминание о похлебке, которую варила бабушка из шляпок боровиков, молока, плавленого сыра и петрушки. А сверху посыпала сухарями. Похлебка никогда не нравилась Зимину, но сейчас бы он слопал, наверное, ведро. И без всяких сухарей.

А еще бабушка готовила из грибов отличную икру…

Зимин вспоминал о грибах, глотал слюну, а битва тем временем продолжалась. Упитанный гном наступал, вот он сделал стремительный выпад своим осетром, ткнул худого в живот особенно удачно, худой упал.

– Полено! – крикнул толстый гном неожиданным басом и торжествующе потряс своим оружием. – Фургон тебе в поддон, мормышка недохрюканная!

Есть все-таки хочется здорово, снова подумал Зимин. Интересно: эта их острорылая рыба съедобная? По виду вполне съедобная, но ручаться нельзя, тут ни за что нельзя ручаться…

Если выскочить неожиданно, громко закричать, поразмахивать мечом, быстро схватить крайнюю рыбу, то можно и удрать. Теоретически… Коней у гномов, кажется, нет, не догонят. И свиней не видно. Не достанут.

Зимин вздохнул. Он не ел уже почти три дня. Вчерашнюю яблоню-дичок в расчет можно было не брать, яблоки были горькие и малосъедобные, Зимину удалось сжевать лишь пять штук, да и то с усилием. Вечером он было примерялся к свалившейся на него жирной белой гусенице, но так и не решился. А манна здесь не выпадала, видимо, она была явлением, характерным исключительно для пустыни.

Зимин вздохнул еще раз. Придется идти на поклон. Да уж. Это, конечно, унизительно, это, конечно, позорно, но другого выхода нет. Есть хочется. Зимин набрал в легкие побольше воздуху и выехал из кустов.

Гномы насторожились и выпустили из-под налокотников пращи. Тот, что подохлее, спрятался за толстым. Зимин сделал дружеское лицо и поднял руки вверх, в голову почему-то лезло идиотское «нихт шиссен» [54]. Гномы пригнулись к земле и насторожили пращи.

– Привет, косматые! – сказал Зимин. – Как дела? Хорош ли урожай?

– Урожай волосат, – сказал толстый гном, и Зимин заметил, что толстый гном женского пола. – А тебе-то что?

– Так, ничего. – Зимин медленно спешился. – Ченч вам хочу предложить, горемычные. Выгодно. Очень выгодно.

Гномиха презрительно покривилась, отодвинула в сторону своего гнома и сказала:

– Горазды вы ченчи-то предлагать, бреки пустозвонные. А у самого небось конь густой, да сам пустой!

Есть хотелось сильно. Зимин отстегнул от пояса меч, подошел к небольшой сосне, сделал ленивый выпад. Перерубленная сосна медленно свалилась.

– Удивил. – Гномиха выразительно плюнула в землю. – Зачем мне твоя пырялка? Ею голову себе отрубишь – не заметишь. Правда, братик?

Она пихнула своего спутника в бок, тот согласно кивнул и улыбнулся.

– Не, ты нам предложи чего-нибудь полезное. Нож у тебя есть?

Ножа у Зимина не было.

– Коня возьмите, – предложил Зимин. – Хороший конь, боевой.

Игги вопросительно приподнял уши. Зимин подмигнул ему, что, мол, все в порядке, делай как велят, лошадяга.

– Конь хороший, а нам ни к чему, – зевнула гномиха. – Мы с ним размерами не совпадаем, он нас за людей не считает, я же по его глазам вижу. Убежит от нас, к тебе вернется, знаем мы такие фокусы… Правда, братик?

Гном согласно улыбнулся.

– Кушать хочется, – не выдержал Зимин. – Дайте что-нибудь, а?

– Ты, брек, воздухом насыщайся, – пискляво посоветовал гном. – Хочешь, научу?

Гномы заржали. Зимин протер лезвие от соснового сока и спрятал меч в ножны.

– Три дня не ел, желуди грыз, – признался Зимин. – Еловые почки ел.

Зимин даже подумывал, не заплакать ли? Но решил пока воздержаться.

– Голод полезен, – заметила гномиха. – Ускоряются телесные соки, и в голове ясность образуется. А еловые почки очень питательны, челобрек, ты их толки и с водой ешь.

– Дохожу до крайности, – сказал Зимин. – Озверею скоро.

– Ты знаешь что, брек, – предложил гном. – Ты свою пихалку-то возьми, меч свой и лошадь свою ею зарежь. И питайся себе на здоровье. А к нам ты не ходи, мы сами бедные.

Гном продемонстрировал дырки на штанах и худые зеленые коленки.

– Понапридумывали тут… – нараспев озлобился Зимин. – Не сиделось кому-то…

– Такие, как ты, вот и напридумывали, – гномиха тоже озлобилась. – Тебе бы вот рост в полметра и морду в пролежнях, посмотрела бы я на тебя, челобрек чертов! Посмотрела бы, как ты жить-то стал с таким фасадом! «Хгрум из Гнобиса»! Дали бы мне этого… Я бы ему показала Хгрума, сочинитель проклятый! Я бы ему показала Гнобис! Пальцеблуды чертовы!

Зимин про себя зевнул. Он вспомнил Прыща Зацепина, парня, учившегося в его классе и першегося от фэнтезийной литературы. Все свое свободное время Зацепин посвящал сочинению рассказов про гномов, орков, эльфов и разорившихся бродячих дворян. Гномы и орки у него всегда были убоги умом и уродливы внешне, а эльфы необычайно красивы и одухотворены. Бродячие дворяне были менее красивы, но зато более мужественны и благородны. Свои сочинения Прыщ снабжал неумелыми карандашными рисунками. Гномы у Прыща Зацепина получались хуже всего. Почти такие же страшные как эти, зеленые.

– Не живется гадам всяким! – Гномиха перла на Зимина и трясла кулаками. – Со-чи-ни-те-ли! У них комплексы, а я всю жизнь мордой расплачивайся! У, мне бы вас дали! Бреки в бежевых прожилках!

Гномиха взмахнула пращой, мимо головы Зимина просвистел глиняный шар размером с мандарин. Шар