Они расстались по дружески, но тем же вечером, сидя в ресторане «Арбат», Антоныч поделился информацией с другими своими корешами: Клыком, Мишкой-Сашкой, Авдоном.
— Сегодня у Абдулы видел Жору Могильщика. Он со своей цыганкой отмазался от зоны. Жора все что-то про домушников расспрашивал, про балконщиков. С пронырой так базарил.
— Чё это он? — спросил Клык, невысокого роста мужичок с золотыми зубами. Кличку свою он получил после того, как в побеге убил и съел в тайге настоящего медведя. Клык несчастного животного он с тех пор носил с собой, вроде амулета. Вот и сейчас он болтался у него на шее, на массивной золотой цепи.
— Вот и я то же думаю — чё это он? — продолжил Антоныч. — Ему сейчас ноги надо делать, а он по саунам ходит, разных, непонятных чувачков ищет.
Пару минут все молчали, жевали свой салат. И только после выпитой рюмки Миша-Саша, самый авторитетный среди них, сказал: — Живот мне вчера вякнул, что каким-то нашим бакланам крупный куш обломился. Не про это ли песни Могильщика? Надо и нам тогда скалолазов поискать. Не зря же их Жора ищет. И лучше нам найти их до него, а не после.
Ночью Могильщик хорошо подумал, посоветовался с Сонькой, и с утра пошел не по своим старым тюремным знакомым, а направился на рынок. Его целью был небольшой мясной павильон, в котором торговала толстая, с сиплым голосом, баба. Могильщик убедился, что она благополучно торгует, посмотрел на ценники, и вышел. Он присел на железное ограждение рядом с дорогой, закурил, и стал ждать. Ждать пришлось долго, но он был привычен к этому. Двенадцать лет на зоне за нападение на инкассаторскую машину не прошли ему даром. Жизнь сделала его терпеливым, что ему так не хватало с молодости. Второй срок он схлопотал в двадцать лет, как раз на квартирной краже. Они тогда с утра с Шешелем подломили одну квартиру. Делали все как надо, 'с прозвоном'. Но неожиданно дома оказалась неучтенная никакими расчетами бабушка. Услышав, как трещит выламываемая Жорой дверь, она выскочила на балкон, и заголосила на весь район, что её убивают. Им бы тогда переждать этот весь шухер в подъезде, или уйти по чердакам. Но, запаниковавший Шешель первый сквозанул вниз, за ним. ничего не соображая, и Жора. Они так хорошо нарисовались перед десятками заинтересовавшихся глаз, что взять их было делом техники. И срисовали то как раз не Шешеля, тогда молодого и худенького, а его, Жору, с его дикими габаритами. Те три года Жора сейчас считал разминкой, проверкой прочности перед третьей, уже солидной отсидкой.
Нужный Могильщику человек приехал к обеду. Он заскочил в павильон, переговорил с торговкой, и вышел на улицу. Но, у машины его остановил Жора.
— Добрый день, уважаемый.
Тот, подняв глаза, удивился. Николай Сычев двадцать два года работал криминалистом, и последние семь лет возглавлял экспертно-криминалистический отдел. Могильщика он, конечно, знал.
— Жора?
— Я самый. Николай, ты не пугайся, я не наезжать пришел, дело есть. Перетереть бы надо кое-что без лишних глаз.
— Ну, садись.
Жора нырнул в машину, Сычев выехал от рынка, на соседней улице затормозил.
— Ну, что надо? — не очень дружелюбно спросил он.
— Подзаработать не хочешь? Двадцать кусков?
— Двадцать!?
— Да.
Могильщик достал из кармана две пятитысячные, положил их на панель.
— Если что исправить в экспертизе, то даже не проси, — сразу пообещал эксперт. — Я на такое не пойду.
— Да нет, тут проще. На пианино надо поработать. Квартиру у меня обнесли. Вынесли кое-что мне дорогое, как память. Я догадываюсь, кто это, но они же, если что, в отказ пойдут. Что мне тогда, гестапо на дому организовывать? Каленым железом пытать? А у тебя все железно. Пальчики, копытца — все по науке. Тут уж не отвертишься.
Сычев хмыкнул.
— Так ты мне пальчики предлагаешь снять? Дактилоскопическую экспертизу? — понял он.
— Ну конечно! А потом пробьешь их по своей картотеке, и скинешь мне по трубе их поганые фамилии и адреса.
Николай немного подумал, потом согласился.
— Ну ладно, поехали. Инструменты у меня как раз при себе, — он глянул назад, где лежал знаменитый его дипломат, до ужаса потрепанный и несовременный.
В квартире на улице Павлова Сычев долго рассматривал разбитое стекло.
— Да, тут они, похоже, работали в перчатках. На скотче отпечатки хорошо ложатся. А тут их нет.
Потом он долго снимал отпечатки пальцев с косяка, так же долго обрабатывал порошком комод.
— Они ушли как, через дверь? — спросил он.
— Скорее всего. Там защелка.
— Тогда и там поищем. Ваши с Сонькой отпечатки у меня есть. Кто еще тут мог наследить?
— Вряд ли. Квартира полгода стоит пустой. А Сонька тогда сразу тут все вымыла.
Через полчаса он покинул квартиру на Павлова. В тот день главный криминалист города работал как никогда вдохновенно. Коллеги Сычева давно не видели его столь деятельным и оживленным. Через два часа он позвонил Могильщику на трубу, но по имени его не называл.
— Еле нашел его. Один пальчик на замке оставил, представляешь?
— Кто?
— Ты знаешь, я так прикололся. Твой этот форточник мой полный тезка.
— Сычек, что ли?!
— Да, похоже. Сычев, Николай Владимирович. Восемьдесят пятого года рождения, проживает по адресу Пархоменко пятьдесят два, квартира семь. Судя по учетной карточке — живет с бабушкой. А вот второй напарник мне неизвестен. Пальчиков его у нас пока нет.
— Хорошо, и этого хватит. Завтра в тоже время я завезу тебе остальные деньги.
— На рынок?
— Да.
— Тогда можешь отдать моей жене. Хотя… Нехрен ей про это знать. Они мне самому пригодятся. Ладно, дождись меня. Я буду в час.
Пока Жора искал своего обидчика, подполковник в отставке Косарев мучился с жесточайщего похмелья. Головную боль он относит к той самой настойке на боярышнике, которую, как он прекрасно знал, готовили из красителя и технического спирта. В милиции он появился в одиннадцать утра, хмурый, как осеннее небо. Колодников был на месте, разбирался с какими-то бумагами.
— Привет, как дела? — спросил Косарев.
— Хуже не куда, — буркнул Андрей. — Куликова Соньку из под стражи отпустила.
Косарев ахнул и, аж сел на стул.
— Да что ты говоришь?! Купила ее Сонька?
— Скорее всего. Купила со всеми потрохами. Но это же хрен докажешь. И платят им сейчас как ни кому, кусков по тридцать отваливают, а все равно — хапают и хапают.
Косарев хлопнул ладошами по коленкам.
— Ну, все! Хрен Соньку теперь найдешь.
— В том то и дело.
— Она еще в городе?
— Да. Доделывает свои делишки.
— Ну, так что ж ее, прищучить, что ли нельзя? Может, хулиганку ей навесить да сунуть по административному, на пятнадцать суток?
Колодников усмехнулся.
— Ага, и что ты ей пришьешь? 'Материлась матерными словами в сторону родной матери, сука подколодная', — процитировал он один популярный протокол.
— Ну, я не знаю, но надо что-то делать! Ведь через недельку в суде ей уже не отвертеться, нужно только ее закрыть, чтобы она не сбежала. Ты делай что-нибудь, Андрей!
— Да что ты мне говоришь! — уже закричал на него Колодников. — Делай! Знаешь, как Попов сегодня на меня орал: 'Не смей больше заниматься этой цыганкой, сели в лужу с вашей этой прокуратурой!'
— А что он на тебя орал? Он что, опять за начальника? Панков то где!? Он у вас вообще то работает?
— Ну, Логунов в отпуск пошел, а Панков опять уехал в госпиталь. Что-то у него с почками.
— И ты ее так отпустишь? — вернулся к Соньке Косарев.
— Ага, счас! Не гоношись, Георгиевич! Ребята работают. Ты по мотоциклисту рапорта принес?
— Да, — Косарев расстегнул куртку, достал свернутые вдоль листки.
— Что там Михалыч. Скоро его выпишут? — поинтересовался Колодников.
— Да он уже дома.
Между тем Колодников начал читать один из листков, потом с недоумением поднял брови.
— Это чей, Мазурова. А, разве их было не двое?
— Кого?
