— А там икра есть?
— А как же! Она же самка, ее сразу видно, самка, она пузатая, широкая.
Колодников кивнул головой, и Шаврин с Игорем Масленниковым двинулись вслед за Малым Рыбаком. Тот отошел за угол, и подошел к стоящему на стоянке мотоциклу. Рыжов правильно его описал, красный ИЖ-3 с донельзя разбитой синей коляской. Открыв ключом багажник, Малый Рыбак вытащил оттуда пакет со свернутой в кольцо большой щукой, и так же не торопясь, пошел обратно.
— Смотри, рукавица! — возбужденно шепнул Масленников Шаврину.
— Да вижу. И как раз на левую руку.
В самом деле, на правой руке младшего Рыбака была точно такая же рабочая рукавица их дерюги, как и та, что лежала сейчас в пакете у криминалиста. А вот на правой уже была новая верхонка, чуточку другого цвета и оттенка.
Лишь только младший Рыбак скрылся за углом, как к мотоциклу кинулись Шаврин и Масленников. Игорь внимательно осмотрел видимый участок протектора колеса коляски, сравнил с фотографией.
— Приподними ее, — велел он Шаврину. Тот дернул коляску вверх, Игорь прокрутил колесо вперед, глянул на снимок.
— Есть! — воскликнул эксперт. — Вот тот самый рельеф. И шипы выбиты, и вот этот порез. Это то самое колесо.
— Ну, все. Можно их брать.
Они двинулись, было, обратно, к Рыбакам, но те уже сами шли им навстречу. Судя по пустому мешку в руке старшего, рыбу они продали всю. До встречи оставалось не более пяти метров, когда произошло нечто неожиданное. Пацан лет десяти, самой что ни на есть беспризорной внешности, до этого беззаботно сидевший на заборе, подбежал к Большому Рыбаку, и, дернув его за руку, быстро что-то сказал, показывая рукой в сторону милиционеров. Тот мгновенно изменился в лице, и, бросив мешки, рванулся в сторону, в толпу снующих по рынку людей. Его сын повторил маневр отца, и эти два громадных мужика понеслись по рынку, буквально сметая со своего пути вся и всех. — Стой! — крикнул Колодников.
— Стоять! — на разные голоса заорали остальные милиционеры.
Куда там! Люди, ящики, прилавки — все летело на землю. Бегущим за ними милиционерам достались все их лавры: приходилось перепрыгивать через людей, ящики, развалившиеся овощи, слышать маты и угрозы пострадавших. Досталось и бегущему с ними криминалисту. Какая-то тетка, у которой Рыбаки свалили фрукты, успела перетянуть его по пояснице палкой. Игорь взвыл, и прибавил скорости. Они бы ни за что не успели бы их догнать, если бы хитрый Мысин побежал не за Рыбаками, а назад, к УАзику. Так что, когда рынок кончился, и милиционеры увидели своих «подопечных» практически на горизонте, но тут рядом с ними затормозил их УАЗИК.
— Садитесь, марафонцы! — с ухмылкой сказал Мысин.
Они попрыгали в машину, и через три минуты догнали бегунов. А для тех словно и не существовало расстояний, они летели над землей в своих рыбацких бахилах, как кенийские бегуны на олимпиаде.
— Стой! — Крикнул Колодников, но те, словно бы, не слышали его слов, зато тут же свернули в сторону, в небольшой переулок, в который даже машина проехать не могла.
— Налево! — скомандовал Мысин. — Этот переулок выходит на Чайковского,
Они выехали на Чайковского, но беглецов там не было.
— Вот суки, видно через заборы ушли куда-то в сторону, — решил Мысин.
— Давай, соображай, Андрюха!
— Да это же не мой район!
— Найдем! — подбодрил его Шаврин. — Я тут раньше часто бывал.
Между тем Колодников увидел знакомую машину, серую «девятку» с неприметными номерами.
— Ну-ка, тормози-ка рядом с 'ананистами', — велел он водителю. Выскочив из машины, Андрей стукнул ладонью по крыше «девятки». Дверь приоткрылась, появилось недовольное лицо водителя.
— Андрей Викторович, ну вы что делаете!? Мы же на операции!
— Быстро, поехали! Двух убийц надо задержать. Только что ушли у нас с рынка.
— Убийц? — уже с интересом спросил нонавец. Они хоть и должны были ловить наркоманов, но задержать убийц было престижно для любой службы. Это была и благодарность в приказе, а то и премия, и даже лишний повод получить звездочку.
Колодников быстро рассказал приметы Рыбаков, и они разъехались в разные концы Цыганского поселка. К этому времени туда же подтянулись и два экипажа ГАИ, и один экипаж вневедомственной охраны. И тут же начали поступать доклады о появлениях и исчезновениях Рыбаков.
— Они на Народной, перебежали улицу около Самарской, прыгнули через забор. Мы за ними.
Через пять минут этот же голос с разочарованием сообщил: — Ушли гады!
Еще через пять минут Рыбаков видели на Крестьянской улице, потом по Чапаева. Но перехватить их не удавалось ни где. В эфире стоял настоящий гвалт.
— Во, лоси! Заборы штурмуют, как спецназовцы.
— Откуда у них столько здоровья?
— Так на речки росли, на речке и живут.
Послушав все эти разговоры, Колодников уверенно сказал: — К реке они идут.
— А ты откуда знаешь?
— А ты сам прикинь? Им некуда больше податься. А там у них лодка, да, тезка?
Мысин согласился.
— И лодка, и сетей километры. Если они в луга уйдут, мы их потом там с дивизией не найдем.
В самом деле, на обширной площади за Кривовом, носившей в народе название Лугов могла спрятаться целая армия убийц. Десятки озер, проток, речушек, ручьев, пересыхающих летом ериков, создавало лабиринт, который до конца могли изучить только такие фанатики охоты и рыбалки, как Рыбаки.
— Поехали на берег, — велел Колодников. Через десять минут они были на самой окраине города, там, где кончались и частные дома, и серая лента речки Кривовки словно подводила под ним черту. Берега реки заросли густым и высоким камышом, и в некоторых местах он вплотную подступал к огородам.
— Да, если они в эти камыши залезут, то хрен мы их там найдем, — решил Шаврин.
— Это точно, — согласился Мысин.
— А эти дома жилые? — спросил Колодников Мысина, показывая как раз на заброшенные огороды.
— Нет, там и дома то развалились. Вода тут близко, гниет все.
— Это хорошо.
Он посмотрел на небо, потом послюнявил указательный палец, повертел его по сторонам, как старый морской волк. Все с недоумением смотрели за манипуляциями майора.
— Вызывай пожарных, скажи: окраина города за Речной улицей горит, камыши, — велел он Шаврину.
— Так они же не горят? — не понял тот.
— Счас загорятся.
После этого он достал зажигалку, и действительно поджог ближайшие камыши. Все он рассчитал правильно, камыш высох уже настолько, что загорелся, будто политый бензином. Пятиметровая лава огня двигалась вдоль реки, не задевая, до поры, ни огороды, ни дома. Колодников же быстро раздавал команды всем своим собравшимся невольным помощникам — нонавцам, и прочим «загонщикам». Они равномерно распределялись вдоль фронта линии огня. А сам Колодников поехал к дальнему концу камышового рая, к самому железнодорожному мосту. Навстречу ему попались два натужно ревевших пожарных Зилка.
— Долго же они чухались! Тут ехать то полкилометра.
— Хрен они этот пожар потушат, — предположил Шаврин. Мысин был другого мнения.
— А они и не будут его тушить. Сгорит камыш — им же лучше. Ветер удачно дует, а так бы повернул на поселок, и п…ц нашим цыганам.
— А было ведь так лет десять назад, — припомнил Шаврин.
— Тринадцать, — поправил Колодников. — Но там конкретный поджог был, будулаев конкуренты палили. Цыган тогда года три в городе не было.
— А жалко, что он дует в другую сторону, — мечтательно протянул Игорь Масленников.
— Да ты что, брат? У нас тогда полгорода бы без ширева загнулось.
За таким трепом они дождались, когда и к ним подползет фронт огня. В некоторых местах он расширялся до полукилометра, а к концу сузился буквально до тридцати метров. И когда казалось, что огонь скоро сожрет и эти остатки сухих зарослей, из дыма проявились две могучих фигуры. Теперь Рыбаки уже не бежали, они еле шли, шатаясь, и непрерывно кашляли.
— Ну, что, побегали? — спросил добродушно их Колодников. — Поехали теперь, прокатимся.
Отец и сын не сопротивлялись, только утирали с глаз могучие слезы.
Уже через час они давали показания Ольге Малиновской.
— Ну а что, баба хорошие деньги дала, за то, что мы этого шпендика прижучили, — степенно рассуждал Старший Рыбак. — Что ж не подкалымить.
С него сняли его тулуп, но от этого стало еще хуже. Терпкий запах немытого тела смешивался с устоявшимся запахом рыбы и гари, так что Малиновской, чтобы выжить, пришлось открыть окно.
— Убить человека, это для вас — подкалымить? — не выдержала Ольга.
Колесов усмехнулся своими, словно вырубленными топором губами.
— А, человека не жалко, человек тварь сволочная. Мне вот собаку свою стрелять жалко было. Всю жизнь со мной прожила, лет двадцать, потом умирать начала, уже и печенка через задницу вываливаться стала, вроде, и облегчить мучение ей надо. И все равно еле пристрелил, кое-как рука поднялась. А человек, он тварь поганая. Я бы половину соседей своих поубивал бы, тварь на твари сидит и тварью погоняет. Только и думают, как бы украсть что у тебя, собак отравить, да еще какую гадость придумать.