— Знаешь, это еще бабушка надвое сказала!

— Что ты такой злой сегодня?

— Будешь злой! В такой день час проторчать в лифте! Я на этом пять тысяч потерял — некогда было зайти в «Чародейку».

— Ах, вот в чем дело! Ты не повидал свою Зойку-Чародейку? Так и скажи, можем вернуться.

— Не могу. Борис велел быть не позже семи, иначе мы не успеваем на самолет. Ты даже чемодан с собой не взяла…

— А все уже там, у Бори. Сколько ты собрал сегодня?

— Девяносто две. Да черт с ними! Хватит нам на вылет.

— Дай телеграмму взглянуть.

— Ты что! Я ее утром съел, при обыске вагона.

Тут я покраснел, как мальчишка, хотя Светлов, слушая этот разговор, даже не повернул голову в мою сторону. Впрочем, я-то искал у этого Долго-Сабурова бриллианты его тетки, какой был смысл заглядывать ему в рот.

— Но текст-то ты помнишь? — на мое счастье, спросила Долго-Сабурова эта Наташа.

— «Приданное стоит двести, свадьба через неделю, срочно вылетайте с деньгами, папа», — произнес Долго-Сабуров. — Тебе все ясно?

— Ясно. За двести тысяч он купил начальника погранзаставы или кого-то на аэродроме, и через неделю мы уже — фьють! Только ему деньги срочно нужны.

— У него там при себе сто ровно, девяносто я собрал сегодня, а полсотни есть у Бориса. Так что на дорогу нам как раз, а дальше советская капуста ни к чему, перейдем на инвалюту. Сколько было у Сысоева в сейфе?

— А Старик тебе не сказал? Или ты нас перепроверяешь?

— А черт вас знает! Может, вы сговорились заработать на моей доле.

— Ты невозможный! Я тебя люблю, балда! Сговориться могли только Боря и Старик, когда брали сейф Сысоева. Но ты можешь себе вообразить, чтобы Боря сговаривался о чем-то у меня за спиной?!

— Ну, от твоего брата можно всего ожидать…

— Сейчас схлопочешь по морде, граф! — всерьез сказал нежный и грудной женский голос. — Боря — гений! Выпутаться из этой истории с вашим дурацким гробом с опиумом! Знаешь, что Сысоев под гипнозом сказал тогда Боре?

— Знаю, слышал об этом. Только никто при этом гипнозе не был, и может, твой Боря все выдумал. Может, вообще никакого гипноза не было.

— Идиот, а код сейфа откуда?

— Ну-у… — протянул голос Долго-Сабурова. — Но, допустим, код он из него вытянул под гипнозом, но остальное… Он мог просто придумать, чтобы втянуть в это дело меня, тебя, Старика.

— О-кей, ты можешь выйти из игры. Хоть сейчас. Приедем к Боре, получишь свою долю и — катись!

— Нет, теперь, когда вы оторветесь с сысоевскими бриллиантами, они меня точно пришьют. Так что я уж с вами, до конца. Просто это как в кино — бежать через границу с бриллиантами…

— Типун тебе на язык! В кино беглецов ловят. Потому что так положено по цензуре, мне один режиссер рассказывал. Иначе кино не выпустят на экран…

— Ты с ним спала?

— С кем?

— С этим режиссером?

— О Боже! При чем тут это, граф?! Запомни: любишь ты Москву или не любишь, хочешь со мной уехать или нет — мы здесь оставаться не можем, и это — по твоей вине, а не по нашей. Из-за вашей дурацкой авантюры с гробом!..

— Почему дурацкой?! — резко вспылил Долго-Сабуров. — В конце концов, именно этот гроб навел нас на твоего Белкина с его пограничными документами, по которым Старик уже там, на границе. Так что нет худа без добра.

Светлов, по-моему, впитывал в себя каждое слово, да и я — тоже. Мы оба пригнулись к динамику, чтобы не пропустить ни одного слова, интонации, нюанса. Это было лучше любого допроса и хотелось, чтобы эта дорога длилась подольше. Неожиданно женский голос сказал:

— Не гони. Смотри, какой дождь.

Действительно, проливной июньский дождь вдруг обрушился на юго-запад Москвы, куда катили синий «Жигуленок» Долго-Сабурова и наши машины — «рафик» и две милицейские «Волги» без милицейских номеров.

— Не дрейфь, графиня, — ответил голос Долго-Сабурова. — Живы будем — не помрем!

— Вот именно, — усмехнулся женский голос. — Моему брату надо в ноги кланяться — сысоевская капелла нас всех определила в расход пустить за вашу левую ходку с гробом.

— Суки, конечно! — сказал Долго-Сабуров. — Им можно и наркотики через границу посылать, и счета в швейцарских банках держать, и на государственные деньги по заграницам ездить! Брежневский сынок яхту нанимал и ездил в Африку слонов стрелять! Ну, ничего! Они еще приедут на Запад, я их там встречу — и Сысоева, и Балаяна и всех! Никаких бриллиантов не пожалею, чтобы их достать там! Уж я поговорю с этими советскими слугами народа, едри их мать! Душу выну!

— По-моему, ты кое-что не понимаешь, — сказал женский голос врастяжку, явно затягиваясь сигаретой. — У Бори совсем другая идея. Послушай. Приезжает какой-нибудь Сысоев или Балаян на Запад в командировку, мы там узнаем по газетам, где они и что, воруем их, как этого Белкина, и они нам выдают шифры своих вкладов в швейцарских банках. При этом они даже в полицию заявить не смогут, иначе им в СССР не вернуться. Жалко, что мы сейчас Сысоева в Женеве перехватить не успеваем…

— Фьють! — Светлов даже присвистнул, слушая эти планы. — Ничего себе кино! — И кивнул на медленно вращающийся диск магнитофонной записи. — Ценная пленочка!

Внезапно в эфире прозвучал щелчок включенного в «Жигулях» магнитофона и послышались звуки урока английского языка. Впрочем, тут же все и стихло, голос Наташи спросил удивленно:

— Что это?

— Это английский, — ответил Долго-Сабуров. — Я учу, готовлюсь.

— Фу, как ты меня напугал! Я думаю: что за голос? Уф… Дарлинг, я тебя научу английскому и французскому, будь спок. Лэт ми джаст крос тсе брод… У тебя музыки никакой нет?

— Что ты сказала только что? — послышалось поверх включенного на небольшую громкость джаза, и весь дальнейший разговор шел уже действительно как в кино — под негромкую джазовую песню.

— Я сказала: лет ми джаст крос тсе брод. Дай мне только пересечь границу! А вообще стыдно, граф, шейм он ю, я знаю английский и французский, Боря — английский, даже Старик — уголовник, профессиональный бандит знает азербайджанский, а ты! Где твои бонны, гувернантки?

— Вот именно! — сказал Долго-Сабуров. — Моих гувернанток кокнули сначала в семнадцатом, потом — в тридцать седьмом, еще до моего рождения.

— А между прочим, бай тсе вэй, дарлинг, лично мне кое-что эта советская власть дала. Без нее после иняза я стала бы только бонной твоих детей, а так у меня есть шанс стать графиней…

Теперь, когда они заговорили о менее значительном, можно было чуть отвлечься, проанализировать информацию. Итак, эта милая четверка — доктор Борис (фамилия неизвестна, в рукописи Белкина он выведен как Зиялов), его сестра Наташа, Старик (он же Генерал, он же Семен Гридасов) и Герман Долго- Сабуров занимали каждый свое положение в мафии, торгующей наркотиками на черном рынке. Во главе мафии — Виктор Сысоев, начальник Аптечного управления, еще выше некий Балаян, и не исключены другие высокопоставленные лица, но Сысоев у них вроде казначея. Операции по продаже наркотиков широкие, деньги накоплены огромные и переводятся в драгоценности и инвалюту, которые затем каким-то образом переправляются за границу. Нужно дать этот материал Малениной и в КГБ — это уже по их части. А мои «герои», по всей видимости, «пошалили» — в тайне от своего руководства перебросили из Средней Азии в Баку «левый» опиум, целый гроб — это, конечно, была затея не меньше, чем на миллион, вот они и рискнули. Такие вещи мафия не прощает, тут Наташа абсолютно права, и Долго-Сабуров не ошибся — «предателей», «стукачей» или тех, кто слишком много знает, мафия за деньги достанет в любом лагере и