— Как это — «стирал память»?

— А так! — сказал Акеев. — Уколами. Он шефу при мне клялся, что через двадцать дней этот корреспондент ничего помнить не будет — ни про гроб с опиумом, ни про эту дачу. А чего? Он его на иглу посадил — каждый день по три ампулы морфия всаживал, и еще какие-то уколы, не знаю.

Мы со Светловым переглянулись. Со дня похищения Белкина прошло пятнадцать дней. Возможности нашей отечественной медицины общеизвестны по закрытым и открытым процессам диссидентов. Уже не говоря о засекреченных исследованиях в военных психиатрических лабораториях. Я не специалист в этой области, но кое-что слышал от наших судебных медицинских экспертов. Сегодня в руках у медиков большой набор самых различных психо-угнетающих средств, и хотя они чаще всего применяют их по приказу органов госбезопасности, но почему бы кому-либо не применить эти же препараты и в личных целях? Если мы не найдем этого Белкина сегодня-завтра, мы рискуем найти его буквально с отшибленной памятью. Хорошенький подарок для пресс-группы Брежнева на его Венскую встречу с Картером!

— Так! — вплотную подступил к Акееву Светлов. — Что ты еще знаешь об этом докторе? Ну! Вспоминай! Живо! Как он выглядит?

— Ну, такой молодой, полный, волосы черные, а глаза карие, на правой руке перстень с печаткой. Вот и все, что знаю.

— Кто еще его знает?

— Сысоев знает, мой шеф.

— Это я понимаю, но он за границей. Кто еще? Герман Долго-Сабуров?

— А он в рейсе.

Светлов усмехнулся — он поймал Акеева в ловушку.

— А откуда ты знаешь Долго-Сабурова?

— А тоже через шефа, он на шефа работает, опиум с юга возит, а на юг — морфий. Только он вам ничего про доктора не скажет, ни в жисть!

— Почему?

— А он по сестре этого доктора сохнет.

— Ты ее видел? Знаешь?

— Еще бы! — он стрельнул глазами в притихшую, с закрытыми глазами, в ужасе раскачивавшуюся из стороны в сторону Леночку Смагину. — Такая ж, как эта, шалава. Но красивая — не отнять. Знаете как говорят: по глазам целка, по п…е блядь! Вот это про нее. А Герман же из графского рода, вот он и втюрился — «Наташа Ростова! Наташа Ростова!». А она такая же Наташа Ростова, как я — граф Толстой! Сучка и все.

— Как ее зовут? Где живет? Работает?

— Нет, ничего не знаю, только знаю — Наташа. И все. На артистку Варлей похожа из «Кавказской пленницы». Но вот эта сучка может знать, они меня на пару в ресторан таскали неделю назад.

Я подошел к Смагиной, но когда она открыла глаза, стало ясно, что говорить с ней бесполезно — в ее застывших глазах было одно отчаяние, ничего более.

Светлов подошел ко мне:

— Не теряй времени. Поехали. Нужно заняться племянником. — И кивнул своим архаровцам на Акеева и Смагину: — Отвезите их к Пшеничному на допрос.

— С ума можно сойти — уже пять часов! — Светлов устало опустился в милицейский «Мерседес», который ждал нас у подъезда сысоевского дома на Фрунзенской набережной. Нужно ли говорить, что вокруг «Мерседеса», этой новинки московских улиц, стояла плотная ватага мальчишек, они заглядывали во все окна, трогали бамперы, ручки и приставали к водителю с сотней вопросов. Светлов отшвырнул от дверцы самых назойливых, мы сели в машину, он устало откинулся на сидение. — Я ж не ел сегодня ни черта!

— Куда? — осторожно спросил водитель.

— Отъезжай, разберемся.

На радиотелефоне мигал и гудел сигнал вызова коммутатора Петровки. Трогая машину и одновременно скосив глаза на радиотелефон, водитель сказал мне:

— Вас уже четвертый раз вызывают.

Светлов взял трубку и щелкнул рычажком усилителя, чтобы я мог слышать разговор.

— Подполковник Светлов. Слушаю.

— Товарищ подполковник, наконец-то! — сразу ворвался голос капитан Ласкина, начальника группы слежения за объектом «племянником».

— Спокойно! — сказал Светлов. — Что такое?

— Этот племянник какой-то псих! Он развез наркотики в шестнадцать точек! Весь Арбат — Старый и Новый, магазин «Руслан», гостиницы «Белград», «Украина». И везде собирает деньги — я не знаю, наверно, собрал тысяч сто!

— Хорошо, а где он сейчас?

— Сейчас он в лифте сидит, как вы приказали.

— Что я приказал?

— Вы приказали задержать его на час-полтора, пока вы освободитесь. Вот он и сидит в лифте уже час пять минут вместе с народным артистом Сличенко.

Светлов развеселился.

— С кем? С кем?

— Вам смешно, товарищ подполковник, а у меня тут скандал. Чтобы его тормознуть в лифте, пришлось свет отключить во всем доме. А тут на первом этаже ювелирный магазин «Агат», это на Новом Арбате. И дом огромадный — одни академики живут, артисты, дипломаты всякие. И уже больше часа света в доме нет.

— Ладно, получишь премию за находчивость! — сказал Светлов. — Терпи, я сейчас приеду. Где ты стоишь?

— А у самого дома, у нас ремонтный «рафик», сделали ограждение, тарахтим отбойными молотками по асфальту, как будто ищем повреждение кабеля.

— Ясно. Молоток! А что он делает в этом доме, племянник?

— А был в гостях у Жлуктова, хоккеиста. Оставил последнюю упаковку морфина. Время уже пять часов, а ему еще в «Чародейку» надо.

— Все! Отключайся! Буду через пять минут, — Светлов дал отбой и тут же сказал телефонистке: — Так, золото мое, дай мне Дежурную часть.

— Они вас сами вызывают, — ответила телефонистка и вслед за ней прозвучал голос помощника Светлова, оставшегося в Дежурной части. — Товарищ подполковник! Тут Мосэнерго мне уже плешь проели!..

— Знаю, знаю! Скажи, что через пять минут починим кабель. И слушай меня: полковник Марьямов там?

— Здесь. Спит в уголочке.

— Разбуди. Пусть возьмет на первом этаже директора вагона-ресторана и срочно к «Чародейке». Я сейчас туда подъеду. Вопросы есть?

— Нет. Все ясно.

Светлов отключил рацию, взглянул на меня:

— Ну? Теперь посчитаем еще раз. Есть два варианта: взять племянника сразу, сделать очную ставку с Акеевым и всеми, кому он сейчас раздал наркотики. Спекуляция наркотиками в особо крупных размерах карается по статье 224 до 15 лет. Выдаст доктора?

— Может и выдать… — сказал я не очень уверенно. «За» были неопровержимостью улик в торговле и перевозке наркотиков, «против» — графское происхождение Долго-Сабурова. Его, наследного графа, отпрыска рода советская действительность заставила превратиться в железнодорожного проводника! Уже