приличный вес. «В следующий раз возьму с собой тележку!» Мясной отдел не особо порадовал ее своим ассортиментом, но удалось купить килограмм говяжьего фарша.
Зайдя в молочный отдел, девушка пожалела, что не захватила с собой баночку для развесной сметаны и бидончик для разливного молока, как это сделали другие покупатели. «Ничего, я научусь, я стану хорошей хозяйкой»,– подумала Альбина.
Купив пару бутылок молока и десяток куриных яиц, девушка отправилась в хлебобулочный отдел, где пахло свежеиспеченным хлебом. Похожий на веретено, чуть солоноватый «Городской» батон, половинка удивительно душистого ржаного хлеба с трещинкой на румяной корке. Две пышнейшие «Свердловские» сдобы и – «Гулять так гулять!» – «Невский» хлебец с изюмом в обсыпке из жареного арахиса и сахарной пудры завершили список ее продовольственных трофеев.
Войдя в квартиру, Альбина удивилась. Ставшей привычной в последнее время тишины как не бывало. Из гостиной доносились громкие звуки работающего телевизора, заполняя полумрак вихоревского дома нелогично бодрой, жизнеутверждающей цыганской песней. Девушка с любопытством заглянула в комнату.
Голубой экран переливался буйством бессарабских красок, а актриса Светлана Тома, звеня монистами и прикладываясь к крошечной трубочке-носогрейке, оптимистично распевала нечто задорное и заводное.
Марлен Андреевич сидел в финском кресле-раковине, и отсюда, от дверей, Альбина видела только седой затылок отца и его туфлю, отбивавшую ритм.
Генерал поднялся и увидел дочь, стоявшую в дверях. Против обыкновения Марлен Андреевич был выбрит и бодр. Он уменьшил звук огромной «Радуги» и произнес:
– Несмотря ни на что, Альбинка, нужно жить!
Впервые за много дней отец и дочь завтракали вместе, вкусно, обильно и с настроением.
– Не могу распробовать, это омлет с сыром?
– Нет,– Альбина жевала и говорила одновременно,– с творогом.
– Гм... Между прочим, ты, как будущий врач, должна знать, что говорить и жевать одновременно – занятие опасное! – Марлен Андреевич положил себе на тарелку еще один пышный кусок омлета.
– Кстати,– дочь отложила вилку и задумалась.
– Ты что-то хотела сказать?
– Да, но...– В душе Альбины царило смятение: секунду назад, когда отец произнес эти слова про будущего медика, она окончательно и бесповоротно поняла: никогда и ни за что, ни за какие блага мира она не вернется в институт, а к медицине не подойдет и на пушечный выстрел. Сказать об этом отцу прямо сейчас? Сейчас, когда хрупким тоненьким ледком подернулась их общая память о тяжелых утратах? Как он на это отреагирует? Расстроит его это или нет? Но он же сам сказал сегодня: «Несмотря ни на что, Альбинка, нужно жить!» И она решилась. Отодвинула в сторону тарелку, отложила вилку и нож.
– Официальное заявление? – Марлен Андреевич с аппетитом доедал вторую порцию.
– Папа, я ухожу из медицинского,– Альбина смотрела на отца прямо и открыто.
– Куда?
– Попробую перевестись в текстильный, на моделирование одежды.
– Перевестись?
– Но ведь всего два курса,– в ее интонации появилось сомнение.
Решение, ее самостоятельное решение, еще минуту назад казавшееся таким продуманным и взрослым, вдруг показалось по-детски наивным и таким уязвимым.
– Два, четыре – какая разница? Идея с переводом мне кажется неосуществимой,– отец положил вилку.– Тебе кофе или чаю?
– Чаю...
– Но это не повод скисать! Насколько мне известно, вступительные экзамены в ленинградских вузах проводятся ежегодно или я отстал от жизни, а, дочь?
– Папка! – Альбина бросилась отцу на шею и расцеловала его.
– Я-то здесь при чем? – Марлен Андреевич до глубины души был тронут дочерней благодарностью. «Значит, ей, чтобы решиться, не хватало только моего мнения. Дети... Они навсегда остаются детьми». Прижимая к своей широкой груди почти счастливую дочь, он мысленно благодарил судьбу за этот бесценный и, в общем-то, случайный дар.
– Ой! Вы так держите иголку, будто видите ее впервые! Послушайте старика,– мастер- закройщик высшей категории Моисей Аронович склонился к самому уху Альбины и негромко продолжил: – Когда вам тут все надоест и вы станете сапожником, тогда я буду спокоен: вы будете правильно держать шило. Но пока вы здесь и раз мне поручено дать вам в руки немножко профессии, вам придется держать иголку иначе.
Он ловко выхватил из Альбининых пальцев портновскую иглу, поднял высоко перед собой и быстро, сверху вниз осмотрел нитку.
– Почти длина, гм... Особенное искусство всегда тут,– указательный палец свободной руки ткнулся в морщинистый лоб.– Остальное – это немножко фокус и многомного тренировок.
Пальцы старого закройщика мелькали перед глазами Альбины, демонстрируя на темном фоне какого-то лоскута правильное обращение с портновской иглой.
– Всегда – наклон, всегда – угол. И мы сможем получить то,– он, сложив лоскут краями вместе, ловко вставил иглу и быстро-быстро нанизал на нее сложенный квадратик ткани,– то, что люди называют: «Смётано!»
Старик эффектно, с хлопком, расправил тонкую ткань, по краю которой легла ровненькая строчка одинаковых белых стежков. Альбина восхищенно посмотрела на мастера.
– А пока вы будете переживать и восторгаться,– Моисей Аронович, подойдя к радиоточке, вывернул громкость до отказа – передавали сигналы точного времени,– Моисей Наппельбаум будет кушать свой обед.
Кажется, первым, кто посвятил советского читателя в тайну слепых дождей, был писатель Паустовский. Ленинградцы более других читателей благодарны ему, поскольку непредсказуемость здешней погоды давно и прочно дискредитировала прогнозы синоптиков, а вот примета, что после слепого дождя на три дня устанавливается восхитительное вёдро, действовала безотказно.
Жаркие июльские дни иногда радовали горожан короткими летними дождями. Мгновенно высыхающие на лице и одежде крохотные дождинки забавляли возвращающуюся с работы Альбину. Усталости как не бывало! У Крюкова канала она перешла через горбатый мостик, а затем направилась в аллейку, ведущую в скверик у Николы Морского. Чудесная погода... Ключевое слово – «чудесная». Дождь идет, а вокруг все сухое. Чуть впереди из высокой травы выкатились на розовый песок аллейки два смешных котенка маскарадной окраски. То один, то другой поднимался на голенастые задние лапы и, широко разводя передние, всем корпусом обрушивался на противника, а затем котята вновь сплетались в клубок.
– Альбинка, вот здорово! А я смотрю – ты или не ты? – Перед ней стоял Кирилл Марков – ее одноклассник. Рядом с ним была симпатичная девушка, одетая как-то особенно. Вещи, вроде бы и по общему стилю и по крою самые заурядные, были сшиты из качественных добротных тканей, которые Альбина с легкой руки Моисея Ароновича уже научилась различать, и смотрелись дорого и солидно. Незнакомка тоже с интересом рассматривала Альбину.
– Разрешите вас представить друг другу, милые леди,– Кира расшаркался на придворный манер, помахивая перед собой воображаемой шляпой,– Несравненная и Неприступная леди Альбина Вихорева. Таинственная и Великодушная леди Джейн Болтон. Из самой Англии, между прочим!
– Хвастунишка! Стоило тащиться через всю Европу, чтобы встретить такого же бахвала, какими кишат улицы Лондона,– по тону реплики Джейн больше чувствовалось желание поскорее миновать тему «Вопросы – ответы» с ее бесконечными «А как у вас?», нежели действительно укорить спутника.
Альбина сразу поняла это, но не удивилась. Ее очень обрадовала внезапная встреча с Кириллом, чем-то напоминавшим сейчас большого добродушного щенка.
– А ты какими судьбами в этих краях? – Он откинул со лба свою знаменитую «битловскую» челку.
– С работы иду,– просто ответила Альбина.
– Ты идешь с работы?
– А что в этом такого? – смутилась девушка.
