Небосвод затянуло темно-сизыми тучами, стало почти темно. Миша и Павел Сергеевич остановились, не различая, куда идти. Из тяжелых туч повалил снег. А ведь в этот южный поселок до самого декабря съезжались курортники, догоняя уходящее из родных мест лето, ни о каком снеге и речи не было. И вдруг — ни с того ни с сего повалил слепящими хлопьями. Это в мае! Через какие-нибудь две минуты по всей улице лежал мягкий неправдоподобно белый настил — словно не дышала она только что летним зноем, словно никогда на ней не клубилась высущенная солнцем мелкая пыль. Леденящим контрастом ложились белые снежинки на ярко-зеленые ветки, на распустившиеся южные цветы. С недоумением выглядывали из-под снежного одеяла красные лепестки роз. Мелкие нежные цветки миндаля подавленно поблекли. Фарфоровые граммофончикн магнолий съежились и потемнели.

Миша поднял капюшон куртки, затянул до отказа шнурки. Павел Сергеевич так и стоял с непокрытой головой, невидяще вглядываясь в темноту, не замечая снегопада. На его редеющих темно-каштановых волосах оседали тающие снежинки, в темноте их было почти не отличить от обильно выступившей седины. Миша вытащил из кармана запасной капюшон, тронул Павла Сергеевича за плечо.

Тот не шевельнулся.

— Вот, возьмите. Простудитесь ведь, — неловко сказал Миша, но Павел Сергеевич не реагировал. Миша обиделся было, но тут же понял, что Павел Сергеевич просто ничего не замечает, вглядываясь в безмолвную враждебную темноту.

— Павел Сергеевич! — Миша сильно толкнул его в плечо.

— Да, да, — отозвался тот. — Спасибо, Миша. Не надо.

— Замерзнете же! Вон снег какой пошел.

— Да, снег. Мне не холодно. Не надо ничего. — Он протянул руку, отломил веточку цветущего миндаля, поднес к самому лицу. — Она говорила, что миндаль уже цветет, — пробормотал он, бережно очищая нежные лепестки от снега и согревая их неловкими пальцами. — Я так и думал — прилечу, увижу миндаль. Раньше я дарил ей такие веточки…

— Идемте же, Павел Сергеевич, — перебил Миша. Ему стало неловко — будто он чужие мысли подслушивает. О ее прошлом… — Мы же решили пробраться к почте.

Миша всего два месяца работал на биостанции неподалеку от поселка и не так хорошо ориентировался, а тут еще темень. Как все было полно радужных надежд, когда открыли биостанцию! Разве мог кто-нибудь предположить, что возможен взрыв такой силы?

Павел Сергеевич медленно зашагал наугад, все еще сжимая в пальцах веточку миндаля. Миша подхватил рюкзак и пошел следом.

Снег слепил глаза, под ногами что-то хлюпало, брызгала грязь: пушистый ковер перестал быть девственно чистым и быстро таял. Миша с трудом различал впереди широкую спину Павла. Сергеевича и размашисто шагал, стараясь не отставать. Робко зашевелилось смутное воспоминание, вроде бы уже было однажды: слепящий мокрый снег застилает обзор, зябко и сыро, а он, Миша, устало шагает по хлюпающей сероватой кашице, стараясь не потерять из вида маячащую впереди широкую спину Павла Сергеевича. Ерунда какая. Ведь сегодня Миша всего в третий раз увидел ее мужа. Ее бывшего мужа.

Он отлично помнил тот день, когда пришел к ней домой показывать свой доклад для московской конференции. Он так робел перед ней. Невозможно, было себе представить, что когда-нибудь рухнет прочно разделяющий их барьер… Она так настойчиво сказала:

— Приходите вечером ко мне домой, посоветуемся насчет доклада. Вот адрес.

Он шел по бесконечной улице и думал: что бы это могло означать? И понимал, что, скорее всего, ничего. Просто не может на все хватить рабочего дня. Обычный деловой разговор, потом — церемонное семейное чаепитие. «Вам сколько сахару? Какое варенье вы предпочитаете?» Любопытно увидеть, как она разливает чай.

Примерно так и оказалось, только чай разливал муж.

И варенья не было — зато всю середину стола загромождала ослепительной красоты коробка с шоколадным набором. Мише случалось видеть такие в кондитерских магазинах, но нельзя было представить, что кто-то взаправду покупает эти роскошные коробки и запросто ставит на стол вместо традиционных вазочек с вареньями собственного производства.

В тот вечер Мише показалось, что это такая слаженная семья. Домовитый, заботливый муж — именно такой ей нужен. Ну что ж, думал он, отправляя в рот бутылочку с ромовой начинкой, и слава богу. Так у нее и должно быть. На кафедре, правда, болтали, будто у нее что-то было с Селезневым. Мало ли у кого что было…

Второй раз Миша увидел ее мужа накануне того дня, когда тот собирался в очередную командировку и почему-то встречал жену после работы и ждал перед главным входом, а она вьцила из института вместе с Мишей и, увидев мужа, нахмурилась, не скрывая недовольства, а Миша неожиданно смутился, хотя ни в чем еще перед Павлом Сергеевичем виноват не был. Павел Сергеевич холодно кивнул Мише, словно вовсе не был с ним так любезен в памятный вечер семейного чаепития, и взял жену под руку, как бы отодвигая от Миши, а она обернулась через плечо и ласковым голосом напомнила:

— Значит, мы с вами договорились насчет завтрашнего дня?

А он странным образом обрадовался, хотя речь шла всего только о завтрашнем эксперименте…

И все-таки так уже было: слепящий снег, широкая спина впереди, Павел Сергеевич идет не оборачиваясь, а она еле поспевает за ним, стараясь не потерять из виду. Он обернулся и зло бросил ей в лицо:

— С профессорами компанию водишь, с академиками… А я, простой инженеришка, тебя не устраиваю!

Миша вздрогнул. Что это с ним? Он перевоплотился в нее, ощущая ее досаду и вину перед этим человеком, который так зло упрекал… Никогда она ему не рассказывала. Ее ощущения? Возможно, в поселке рассеялись те лучи, которые освободились во время взрыва.

Погода улучшилась. Снегопад прекратился, но черные тучи не расступились. Виднелись очертания обычных для южного поселка беленых домиков, окна чернели застекленной пустотой: утром жителей срочно эвакуировали в ближайший город. Снежные покровы на зелени и палисадниках напоминали о необычности катастрофы. Павел Сергеевич вдруг приложил ладонь к стене дома, безразличное выражение его лица сменилось удивлением.

— Теплая, — тихо заметил он.

Миша приложил рядом свою ладонь — приятная теплая волна мягко обволокла его всего. Он опустил капюшон, расстегнул куртку. Ровное тепло гладило его волосы, шею, спину. Он повернулся и уселся на землю, прислонясь к дому спиной.

Миша еразу увидел ее. Он так и знал. В хорошо знакомом ему махровом халатике с синими звездами, она сидела на диване, поджав ноги, и смотрела куда-то в сторону.

— Это пси-луч, — тихо сказал он. — Я сразу понял.

Она молчала.

— Твой луч. Я знаю. Он высвободился. Я сейчас видел, будто я — это ты. — Она продолжала молчать. — Ты все еще сердишься? Прости, но я не виноват. Я не хотел ссоры. Ведь я — это и вправду ты. Мы одно. Ты же знаешь, что наши лучи близки по характеристикам. Знаешь, что я думаю? — Он все пытался вызвать ее на разговор. — Взрыв связан с нашей ссорой. Мы ссорились возле установки, она регистрировала характеристики эмоций и перегрелась.