Директор размышляет и приходит к выводу, что может легко заработать большие деньги.
– Отлично, я согласен. До завтра.
На следующий день старая дама приходит с адвокатом. Она входит в кабинет, расстегивает директору штаны, берет в руки его член и рассматривает в лупу его яйца.
– Делать нечего, сударь. Я проиграла. Завтра принесу десять тысяч евро.
Директору стыдно брать у старушки такую сумму, он говорит:
– Мне даже как-то неудобно, сударыня. Давайте забудем об этом нелепом пари.
– Не переживайте за меня, сударь. Я поспорила со своим адвокатом на сто тысяч евро, что войду в кабинет директора «Банка Франции», расстегну ему ширинку и возьму в руки его член. А он не только не будет протестовать, но и придет в полный восторг.
163
Кладбище Монмартра. Исидор и Лукреция идут среди могил.
– Знаете, что я думаю, Лукреция? Мы зайдем в тупик и ничего не найдем. Ни убийцу, ни «Шутку, Которая Убивает». В своем романе я опишу расследование, которое заканчивается неудачей двух журналистов.
– Это будет обидно. И нам, и читателям. Но, поскольку такого никогда еще не бывало, получится… современно.
Они идут молча. Небо темнеет.
– Я шучу, Лукреция. Я не опущу руки. Это не в моем стиле.
– У вас есть план «Б»?
Собираются тучи. Ветер шумит в деревьях.
– Знаете, как я поступал в молодости? Если я не мог решить уравнение, то пытался зайти с другого конца.
– А как можно подойти с другого конца к нашему расследованию?
Они медленно идут по участку, где похоронены аристократы. Вокруг них, каркая, летают черные вороны.
– Я считаю, что Феликс не врет. Он сказал правду, но мы оказались в дураках. С самого начала мы ищем «Шутку, Которая Убивает». Мы нашли последний тайник, в котором она находилась, но это нас не продвинуло вперед. След оборвался. Мы должны отказаться от метода, который привел нас в тупик. Нужно зайти с другой стороны. Не надо смотреть на дело не глазами жертвы, не надо искать орудие преступления. Встанем на место убийцы.
Лукреция подходит к крошечной могиле Левиафана и кладет на нее маргаритку.
– Дорогая Лукреция, я задам вам вопрос, который мы с самого начала забыли себе задать. Почему грустный клоун грустен?
Исидор останавливается перед склепом, на котором написаны имена двадцати членов одной семьи.
– Я не понимаю вас.
– Когда мы поймем мотивы его поступков, мы поймем, как устроить ему ловушку. Мышеловку, заряженную сыром.
– То есть мы уже не спрашиваем «почему мы смеемся?». Нас теперь интересует «почему мы грустим?», так?
Невдалеке какая-то женщина утирает слезы, стоя рядом с могилой.
– Поняв, отчего мы смеемся, мы поймем, отчего плачем.
Они идут по аллее мимо надгробных памятников.
– Я здесь родилась, – говорит Лукреция. – Вот почему мне грустно. Вот почему у меня особое отношение к смерти. Вот почему я всегда хотела, чтобы живые приняли меня в свой круг. Вот почему я люблю возвращаться сюда, на место, где я совершила свое первое преступление: родилась. На место, где меня впервые наказали: бросили.
Исидор понимающе кивает.
– А что заставляет грустить вас, Исидор?
– Система с большой буквы. Я – анархист. Я не выношу иерархии, даже в среде анархистов. Ни Бога, ни хозяина! Ни профсоюзов, ни партий, ни группировок! Я всегда боролся с маленькими начальниками и никогда не принимал отношений «палач – жертва». А ведь всегда и везде возникают царьки и придворные, которые им поклоняются.
– Короче говоря, вы отказываетесь играть в социальные игры…
– Да. Я отрицаю их, и они, естественно, отрицают меня.
– И это вы называете «апофеозом затворничества»?
– Я чувствую себя одиноким борцом с системой, порочности которой никто не замечает. Во мне кипит ярость, которую ничто не может погасить.
Исидору и Лукреции нравится это место вдали от мирской суеты.
– Исидор, мы все прячем в сердце страдания, перенесенные в детстве. Почему?
– Потому что дети всегда страдают. Это закон нашего общества. Уверения о защите вдов и сирот лживы. Во всем мире вдовы прозябают в нищете, а сироты попадают в лапы сутенеров.
Лукреция горько усмехается.
– При этом на нашу долю выпали лишь небольшие неприятности. А другим приходится пережить и насилие, и жестокое обращение, и недоедание, они попадают в секты фанатиков, женятся и выходят замуж не по своей воле… Их действительно уничтожают с самого начала, и часто это делают их собственные родители. И они никогда уже не смогут начать новую жизнь.
– Человек все-таки какое-то бесовское отродье…
– Молодой биологический вид, бесконечно воспроизводящий систему насилия, унаследованную от поколений предков. И так может продолжаться вечно. Насилие – единственная известная нам форма устройства общества. Остальные свойства нашего сердца нам чужды. Какие видеоигры наиболее популярны? Те, где можно убивать и мучить других. Битва, война будит в нас нечто издревле знакомое. Братство – это новое понятие, не находящее никакого отклика в наших клетках. Все наше естество ему противится. Этому надо учиться.
Лукреция останавливается у памятника. С фотографии на нее смотрит человек, страшно довольный собой, своей шляпой и сигаретой.
Лукреция пинает камешек. Тот отлетает прочь.