Отвергнувших и пурпур и виссон!Безмолвный сад, где лишь она и он!Мечты, мечты!.. Как рыбарь сказки, онПроспал улов, и разорвались сети,И он глядит: идет ко дну виссонЗлатых чешуй, и тает, тает сонВ безжалостном янтарно-ярком свете:Проклятье дня почиет на поэте.Увы, нельзя все время о поэтеГрустить и ждать: когда, когда же онПоймет тебя?.. Нельзя в вечернем свете,Сквозь тонкие, как паутина, сетиГлядеться вечно в свой заветный сон,Где — ложе страсти, пурпур и виссон.Шурши, осенний царственный виссон,Нашептывай секстину о поэте,Ушедшем в свой любимый давний сон,В забытый сад, где грустно бродит он,Больной поэт, где чуть трепещут сетиПлакучих ив, застывших в сером свете.При свете дня и пепел, и виссон,И сети ив, и строфы о поэтеСмешны, как он, но это — вещий сон.
1910
22. ПОСЛЕДНИЙ ФАВН
В цилиндре и пальто, он так неразговорчив,Всегда веселый фавн… Я следую за нимПо грязным улицам, и оба мы хранимМолчание… Но вдруг — при свете газа — скорчивСмешную рожу, он напоминает мне:«Приятель, будь готов: последний сын ЭлладыТебе откроет мир, где древние усладыЕще не умерли, где в радостном огнеЕще цветет, цветет божественное тело!»Я тороплю, и вот — у цели мы. НесмелоТолкаю дверь: — оркестр, столы, сигарный дым,И в море черных спин — рубиновая пена —Пылают женщины видений Ван-Донгена,И бурый скачет в зал козленком молодым!
1910
ВОЛЧЬЕ СОЛНЦЕ
23. ПЬЯНИТЕЛЬ РАЯ
Пьянитель рая, к легким светамЯ восхожу на мягкий лугУже тоскующим поэтомПоследней из моих подруг.И, дольней песнию томимы,Облокотясь на облака,Фарфоровые херувимыВо сне качаются слегка, —И, в сновиденьях замирая,Вдыхают заозерный медИ голубые розы рая,И голубь розовых высот.А я пою и кровь, и кремни,
