Дива приблизилась ко мне ещё на шаг, видимо, показывая перед пацанами свою смелость.

— Эй, пацан, — это она уже Шурику, — ты в натуре слепой или косишь?

Сашка молчит. А что можно этой дуре ответить?

— Слышь, пацан, — заговорил второй подросток, — ты, может вдобавок ещё и глухонемой?

— Нет, — отвечает мой Санька, — я хорошо вас слышу.

— Так отвечай, когда тебе вопросы задают? — сплюнула рядом со мной девчонка и, вынув из кармана пачку сигарет, закурила.

— Так слепой или нет? — спрашивает третий подросток.

— Да, я слепой, — отвечает Сашка.

— Полностью? — спрашивает девчонка и пускает дым прямо Саньке в лицо. Тот даже поморщился.

— Да, — отвечает мой подопечный.

Вы должны меня понять. Я не сдержался и зарычал. Девушка отступила.

— Вет, пошли, ну его в задницу, нужен он тебе этот слепошарый, — кто-то попытался образумить девчонку.

— Погоди, — капризно ответила Ветта, — я хочу убедиться, что он не косит.

— А зачем тебе это нужно? — спрашивает подросток.

— Да их столько развелось этих инвалидов, и все бабок хотят, дурят людей…

Я гавкнул, как следует — уже по-своему, по-лабрадорски, по-мужски. Мол, не отойдёшь, хватану за коленку. Ещё своими вонючими сигаретами на нас дым пускает.

— Сидеть! — крикнула она мне, думая, наверное, что нас учат выполнять команды любого придурка. — Фу!

Эх, думаю, фукнул бы я тебя сейчас, да не хочется шум поднимать. Снова говорю ей:

— Гав!

Смотрю, всё-таки испугалась, хотя из кожи вон лезет, виду не хочет подавать.

— Эй ты, инвалид липовый, — говорит она Саньке, — а почему у тебя псина без намордника? Ты знаешь, что без намордника нельзя собак выгуливать?

Девочка-девочка, с каким удовольствием я бы натянул тебе на крашеную морду намордник.

— С чего вы взяли, что я липовый инвалид? — На удивление, спокойно и с чувством достоинства отвечает Сашка.

— Сними очки, покажи, — потребовала девчонка.

Сашка снял тёмные очки, один из подростков, увидев шрамы на лице парня, ахнул и, схватив диву за руку, взволнованно произнёс:

— Ветта, пошли, хватит.

Но настырная девчонка отмахнулась от него и спросила у Саши:

— А ты раньше видел?

— Да, — кивнул он.

— А что с тобой случилось? — продолжает расспрашивать Ветта.

Я решил пока не вмешиваться.

— В аварию попал, — тяжело вздохнул Шурик. — Папа погиб, а я вот… ослеп.

— А собака у тебя учёная? — спрашивает девчонка.

— Да, это собака-поводырь, — подтвердил Сашка. — Их в специальной школе и по специальной программе обучают.

— И как? Помогает?

— Помогает, — отвечает Санька, но я вижу, надоела она ему хуже горькой редьки.

— Это что за порода? — продолжает допрос неугомонная Ветта.

— Лабрадор, — отвечает Сашка.

— Как её зовут?

Тоже мне, знакомится девушка. Ты сначала у парня узнай, как его самого зовут, а потом уже о собаке расспрашивай. Саня-Саня, умоляю, только не говори ей, что у меня имя Триша. Но Сашка мой мудрец.

— Трисон, — отвечает. Я ещё сильнее прижался к нему и благодарно скульнул. Сашка погладил меня и продолжает: — Очень хороший пёс. У вас есть собака?

— Ха! Не хватало мне ещё собаку завести, — расхохоталась (всё так же фальшиво) Ветта-с-приветом, — она же весь дом загадит.

Вы представляете, какие нужно иметь железные нервы, чтобы сносить вот эти все наветы от кретинки Ветты. Да когда же ты уйдёшь? И Сашка тоже хорош, начал болтать с ней. «У вас есть собака?». Да простят меня соплеменники, но Ветта сама может заменить любую собаку… Кроме лабрадора, конечно. Скорее, она могла бы работать у кого-нибудь гавкучей болонкой. К тому времени парни отошли в сторону. Иди, Ветта, иди, тебя твои ухажёры заждались уже.

— Ну, ладно, пока, — Ветта помахала Сашке рукой, — может, когда ещё увидимся.

Машет рукой, говорит слепому мальчику: может, увидимся. Нет, точно невменяемая эта Ветта. Слава богу, ушла. Знала бы, что творилось у меня внутри, пока ты здесь перед нами кочевряжилась.

— Ну что, Тришка, — говорит Шурик, — видишь, не верят нам с тобой.

— Ав-ав! — отвечаю.

— Но ты не расстраивайся, не все же такие…

Вот чудак-человек. Да мне-то чего расстраиваться? Я за тебя переживаю. А он обо мне беспокоится. Ну, ты даёшь, Санёк.

— Про радугу помнишь? — спрашивает Санька.

— Ав! — говорю, а сам думаю: да, видимо, никогда он радугу свою не забудет.

— Ну и хорошо. Пойдём домой?

— У-у, — возмущаюсь я, дескать, двое суток почти дома просидел, не считая кратковременных выгулов.

— Не нагулялся? — смеётся мой Санька.

— Ав!

— Ну, хорошо, хорошо, — соглашается парень. — Пойдём ещё у пруда походим…

С Санькой легко договориться. Добрый он.

Невезучая я, наверное, собака. Только закончились все мои беды, и на тебе — заболел. И, главное, болезнь странная — воспаление лёгких. Ничего не могу понять. И где я мог простудиться? Но, в общем-то, догадываюсь. Похолодало у нас в Москве, а я после ванной развалился посреди гостиной. На кухне окно открыто, и балкон был открыт у мамы в спальне. Я в какой-то момент почувствовал, что мне стало зябко, но продолжал валяться мокрым на полу. Вот и довалялся. Глупый пёс.

У меня поднялась температура, стало знобить. Глаза слезятся. Я ещё хотел с Сашкой на прогулку выйти, всё хорохорился, а на пороге упал и встать не могу. В глазах звёздочки, в ушах шум. Ничего не могу понять. Думаю, может, старость моя пришла, помирать пора. С другой стороны, мне только шестой год. Жить ещё да жить. В общем, перепуганные до смерти Светлана Сергеевна и Елизавета Максимовна вызвали мне собачью «неотложку». Доктор послушал меня, осмотрел, язык понюхал (смешной дядька, но очень добрый) и вынес вердикт: воспаление лёгких. Прописал постельный режим, сунул мне в пасть какую-то гадость, я чуть было не поперхнулся. Лучше хозяйственным мылом намылиться, чем такую гадость глотать. Но самое страшное — меня теперь целую неделю будут пичкать этим лекарством. Сто раз подумаешь: что лучше — лечиться или сдохнуть прямо у порога.

Санька наотрез отказался от прогулок с бабушкой (наверное, до сих пор не может ей простить супермаркет), сел подле меня и наглаживает. Санька, мне, конечно, очень приятно, когда гладят, но ты мне скоро плешь на голове натрёшь. И будет потом у тебя лысый поводырь.

— Ну что ты, мой малыш? Заболел? — это он так меня жалеет.

Какой же я тебе Малыш, Санёк? Я уже зрелый, состоявшийся мужчина. А он, как нарочно, продолжает:

— Мальчик мой, миленький. Плохо тебе? Выздоравливай, мой родной.

Ну, вот это уже совсем ни к чему — мне на нос упали слёзы. Санька, прекращай ты это мокрое дело. Ну, подумаешь, приболел немного. Отопьюсь этими ненавистными лекарствами и снова выйдем с тобой на просторы. Не плачь, Саня, прошу тебя. Мне в такие минуты самому хочется волком выть. Успокойся, Шурик. Всё будет хорошо.

— Ты знаешь, Триша, — говорит Сашка, — ты мне теперь, как родной брат. Настоящий брат, как человек. Честное слово, я тебя даже за собаку не считаю.

Ну, Саня, это ты загнул. Конечно, приятно такое слышать, спасибо тебе, но какой же я тебе брат?! Посмотри на меня — хвост, лапы, весь, как медведь в мехах, да и лицо моё, как не крути, всё же не лицо, а морда. Понимаю тебя, но настоящим родственником твоим никогда мне не стать. Как ты говоришь, собака — она и в Африке собака. Но за слова твои признателен. Ну-ка пригнись, я поцелую тебя. Лизь-лизь! Сашка рассмеялся.

— Ты же всё понимаешь, Тришенька? Ты умный. Как хорошо, что мы с тобой встретились. Я даже представить не могу, как бы я сейчас жил без тебя… Ты как думаешь, я когда-нибудь увижу настоящую радугу?

— Ав! — Отвечаю. Что-то Сашка никак не может расстаться со своей радугой. И что он в ней нашёл? Сдалась она тебе эта радуга. Понимаю, приятно вспомнить, но не надо жалеть о том, что было, думай о том, что осталось. Руки-ноги целы, голова в порядке, мама-бабушка есть, я с тобой, чего ещё нужно? Всё хорошо, Шурик. Радуйся жизни. Подумаешь, радуга. Видишь ты её или не видишь, ей всё равно. Когда захочет, тогда и появится. Но ты не думай, что я отлыниваю от обещания. Нет, если появится, я тут же проавкаю тебе три раза. Можешь не сомневаться.