повторят. Я слышал много раз, как заладят что-нибудь, весь день одно и то же.

Чёртов телефон, нужно найти провода — обычно их по плинтусу тянут — и перекусить их. Это всё из-за него — говорливого аппарата. У нас дома тоже самое: Елизавета Максимовна как засядет за телефон, может весь вечер проболтать. Ладно бы о чём разном говорили, а то ведь об одном и том же три часа кряду. Любят люди поговорить, очень любят.

Надежда моя не оправдалась. Женщина, видимо, переделав всю свою кухонную работу, выключила телевизор и ушла к себе в спальню. Я завалился в свой угол и, закрыв глаза, погрузился в тяжёлую думу. Даже не заметил, как уснул.

Вечером вернулся Георгий Алексеевич и объявил:

— Надя, ты слышала, говорят, сегодня по кабельному телевидению объявление было.

Я весь напрягся.

— Что за объявление, — спрашивает женщина.

— О поиске собаки. Мне только что соседи из третьего подъезда сказали.

— А порода?

— Они не разбираются в этом, но говорят, жёлтая и ушастая, на охотничью похожа. Может, нашу ищут?

— А телефон они не записали? — спрашивает Надежда.

— Оно им нужно, — ухмыльнулся Жора.

— Нужно посмотреть, когда объявления будут давать.

— Сегодня уже не будет, — говорит Жора. — Завтра не пропусти.

Точно, нужно телефонный провод перегрызть, иначе и завтра может такой казус случиться.

— Слушай, Жор, так может нам самим на телевидение позвонить и узнать телефон?

Да, конечно же, самим. Конечно, звоните. Чего тянуть?

— Действительно, — согласился Георгий Алексеевич. Сегодня уже поздно, а завтра с утра позвоню, узнаю. Даже, если объявлений не будет, у них-то телефон, наверняка, остался.

Наконец-то догадались. Обрадовался я.

— Ну что, Умка! — говорит Жора, — пошли, погуляем?

Я вскочил и подошёл к двери.

Какой же я наивный пёс. Да и не пёс вовсе, так — глупый щенок. Размечтался. Всё утро пролежал на спине и посматривал в потолок. Представлял, как в дверь войдёт кто-то из Сашкиных родственников, я вскочу во весь рост, заброшу лапы на плечи маме или бабушке и, прижавшись к щеке головой, радостно заавкаю. Где-то в самом затаённом уголочке теплилась надежда на то, что вместе с кем-то из взрослых приедет и Шурик. Тогда я брошусь к нему и лизну его прямо в нос. Сашка не обидится, я же целоваться не умею. Люди бывают такими смешными, когда возмущаются, но они просто не понимают, если собака вас лизнула, то это значит, она вас поцеловала. Не обижайтесь вы на нас за такие выпады, нам тоже иногда хочется целоваться, а по-другому не получается.

Родичей своих я ждал уже к обеду. Ну, а когда же ещё, думаю. С утра Георгий Алексеевич позвонит на телевидение, там ему сообщат Санькин телефон, а дальше уже вопрос времени и расстояния. В конце концов, не в Аргентину же меня завезли. Где-то тут недалеко мой юный друг, мой любимый мальч… нет, парень. Я уже говорил, что никакой он не мальчик. Самый настоящий парень. И даже голос у него такой басовитый, с хрипотцой. У нас, собак, тоже такое случается. Бегает щенок, тяв-тяв-тяв, писклявый, звонкий, весёлый, потом в один прекрасный момент как рявкнет. Инструктор в таких случаях говорит: вот и повзрослел наш пёс.

Жду-пожду…

Бабушка ходит, мужу не звонит. Ну и что там случилось? Почему твой Жорик не объявляется? Уж не забыл ли? Впрочем, чего это он забудет. Охота ему со мной возиться: корми, выгуливай, лапы протирай. Зачем ему это нужно? Тем более, у них есть, за кем ухаживать. Вон сидит чудо напротив меня, всё морду свою намывает. Чего ты её трёшь целыми днями? Сам даже на улицу не выходит, а всё умывается и умывается. Скоро усы свои до корней сотрёшь, дурень. Хотя, что же это я. Всё верно. Говорят же, коты гостей намывают. Три-три, Мурзище, хорошенько натирай, чтобы Сашка поскорее приехал.

И вот звонок в дверь… я думал, сердце моё сейчас выпрыгнет, и баба Надя будет ещё полчаса ловить его по квартире. Я привстал, напрягся, закрыл глаза, чтобы открыть их уже после того, как распахнётся дверь… И на пороге появится…

Появился милиционер.

Козырнул, мельком взглянул на меня и, обращаясь к моей Надежде-надежде, говорит:

— Здравия желаю, оперуполномоченный участковый капитан Литвиненко Олег Степанович. Этот? — указал на меня пальцем.

— Что вы имеете в виду? — удивилась хозяйка.

— Пропал этот пёс?

— Да, мы нашли его на природе, отдыхали… и… он…

— Ошейник, цепь, намордник есть? — перебил капитан и, не дожидаясь ответа, добавил: — Наденьте, я его забираю.

— Как забираете? — развела руки бабушка Надя.

— На опознание поведём, — пояснил офицер. — Там у нас уже три человека в отделении сидит, по описанию, кажется, он.

— А вы… вы откуда узнали, что он у нас? — удивилась хозяйка.

— Так вы же с ним гуляли, — рассмеялся Олег Степанович, — соседи и позвонили, говорят, даже объявление по телевизору показывали. Вы надевайте на него, что положено, надевайте…

— Но, — виновато произнесла бабушка, — у нас нет намордника.

— А он не цапнет? — покосился на меня милиционер.

Ты сам кого угодно цапнешь, думаю я. Ещё милиционер называется.

— Нет-нет, — отвечает баба Надя, — это поводырь. Вот его вещи, возьмите. — Она протянула капитану мою амуницию. И накинула на меня ошейник. Пристегнув цепь, подала конец милиционеру. — Пожалуйста. Если хозяева найдутся, передавайте им привет и можете сообщить наш адрес.

— Хорошо, — кивнул капитан и, обращаясь ко мне, сказал: — пошли, беглец. И чего тебе дома не сидится?

Ну, что тут можно ответить? Вот вы, чтобы сказали этому… этому ч-человеку? Дома мне не сидится. Твои же коллеги меня и прохлопали. Будь они маленько повнимательнее, я бы уже давно был дома. Ладно, пошли, так пошли. Сердце мне подсказывало, что моих родственников там, в участке, не будет. Так оно и вышло.

Все трое соискателей на звание моего хозяина заявили, что я им чужой. Хорошо, хоть не нашлось среди них мошенника, который бы ляпнул, что я именно его собака. Я, конечно, сопротивлялся бы изо всех сил, доказывая, что человек врёт, но ведь, понимаете, к моему мнению могли и не прислушаться, отдали бы лгуну и дело с концом, а там разбирайся потом, кто прав, кто виноват. Но, к счастью, люди все оказались честными и порядочными. Один старичок даже почесал меня за ухом и говорит:

— Не переживай, дружок, скоро и твой хозяин найдётся.

Хотелось бы верить, дедушка. Да вот никак не получается. Спасибо вам, желаю и вам своего друга поскорее разыскать.

— Олег, — крикнул дежурный, — ну и куда его теперь? — Это он обо мне спрашивает. — Может, отведёшь обратно?

— Делать мне нечего, — возмутился капитан, — целый день с собаками гулять. Закрой его в обезьяннике, пусть пока посидит. Там ещё звонили от какого-то слепого, должны подъехать. Смотри его штучки не потеряй.

— Ну ладно, — согласился дежурный, — только у меня нет свободных клеток.

— Да какая тебе разница, — посади его к бомжу, — он некусачий.

Я не понял, о ком это милиционер? «Некусачий». Обо мне или о бомже? В общем, снова меня лишили свободы. Без суда и следствия, опять я оказался в каземате. Да когда же всё это закончится? За что мне такое наказание? В чём я провинился перед вами, люди? Я же всю свою жизнь только и делаю, что помогаю человекам. А вы меня то в багажник, то в сарай, теперь вот в клетку к какому-то некусачему бомжу. Будет ли этому конец или нет?

Бомж действительно оказался некусачим и добродушным. Когда меня завели в камеру, он дремал. Но после того как зловеще лязгнула за моим хвостом металлическая дверь-решётка, бомж приподнял голову и долго-долго смотрел на меня. Затем он несколько раз протёр кулаками свои глаза, помотал головой, как часто делаем мы после купания, и спрашивает у меня:

— А ты кто? Собака, что ли?

Ну вот скажите, что в таких случаях отвечать? Вы что на моём месте сказали бы? Правильно. И я то же самое говорю:

— Гав!

— Блин, — бомж прикрыл ладонью свой рот и прошептал: — точно, собака. У ментов совсем крышу сорвало, собак уже в обезьянник сажают.

— Ав-ав! — говорю.

— Тебя-то за что, родимый? — бомж подошёл и погладил меня.

— У-у! — отвечаю.

Меня поразило: бомж, понимал, что я ему говорю. Я слышал много раз про бомжей. Но почему-то думал, что они все глупые и злые. Оказывается, я сильно заблуждался. Мой сокамерник отличался умом и доброжелательностью.

— Вот и меня, — говорит, — ни за что ни про что сунули в клетку и сижу тут кукую. Заблудился, что ли?

— У-у! — отвечаю, но вы же знаете, что это по-нашему «нет».

— А чего тогда? Укусил кого?

— У-у!

— Ну ладно, — махнул рукой бомж, — не хочешь говорить, не говори. С ними, — он кивнул на дверь, — так даже лучше. Иди в полную несознанку.