созданий, которые имели несчастье с ним познакомиться через мадам Клод в Кажарке. «Я очень злилась на него, — говорит она, — за то, что он посадил на иглу одну из моих приятельниц, Франсуазу Жанмэр, которая потом лечилась в Швейцарии».

«Она выглядела очень жалкой, когда я ее в первый раз увидела, — рассказывает Франсуаза Саган. — Я ее привела к себе, и она осталась у меня на восемь лет. Это называется право на убежище. Здоровая красивая девушка в детстве пережила настоящий ад из-за этого человека».

Светская полиция занялась этим делом, когда маленькую подругу Франсуазы нашли умершей от передозировки в туалете «Альказара», кабаре на левом берегу.

«Утром сотрудники полиции обыскали квартиру, а потом ко мне на улицу Гийемэ прибыл комиссар Ле Тайантер, — говорит Франсуаза Саган. — Сначала я была вне себя, но после полудня, часа в три, он приехал меня допрашивать. Я успокоилась, глядя на этого величественного человека, похожего на актера Грегори Пека».

«Мы осушили бутылку виски», — рассказывает бывший шеф отдела светской полиции и отдела по борьбе с бандитизмом.

Сыщик[332] и романистка быстро сошлись во мнениях относительно необходимости борьбы с наркотиками, употребление которых во Франции приобретало масштабы бедствия. «Франсуаза была крайне возмущена Дебаржем, который чувствовал себя абсолютно безнаказанным, — объясняет Роже Ле Тайантер. — Я выслушал ее брата и записал показания Франсуазы Жанмэр, которая в свои двадцать пять лет выглядела ужасно. В конце концов мне удалось его припереть, выяснив у его жены, что он посылал в Амстердам за дозами ЛСД и таблетками медатона, производного от героина».

Дело Дебаржа закончится самым драматическим образом. После трех месяцев, проведенных в тюрьме, 23 ноября 1972 года Альбер Дебарж покончил с собой в своей квартире на бульваре Фландрин. Спустя восемь лет наложила на себя руки с виду казавшаяся выздоровевшей Франсуаза Жанмэр. Во время отдыха в Барбаде молодая женщина вошла в воду и поплыла в открытое море; она плыла, пока силы ее не покинули. «Я была ее соседкой по пляжу, — говорит Айо. — Я занимала дом актрисы Клодетт Кольбэр, и она жила одна на вилле у одного из своих друзей. Я считала, что она спаслась. Я и подумать не могла, что она была на грани самоубийства».

Вернувшись в Париж, она сообщила о происшедшем

Франсуазе Саган. Ее поглотил Атлантический океан, как тетку романистки Мадлен, художницу, которая, быть может, выпрыгнула за борт пакетбота, плывшего во Францию. Андреа, жиголо из «Женщины в гриме»[333] прыгнул за борт «Нарцисса»: «Одиночество уходило, а на его место приходило осознание бесполезности собственной жизни, отсутствие жизненных сил, способности к сопротивлению, реализма оценок, прилив исступленного, ребяческого желания быть любимым, и все вдруг показалось ему слишком трудным, слишком тяжким…»

Но когда он перешагнул борт, «что-то холодное, тонкое стегнуло его, обвилось вокруг туловища, прежде чем сомкнуться на шее. Нечто вроде троса, от которого, как успел подумать Андреа за тысячную долю секунды, он сейчас освободится. И Андреа умер, думая, что спасся». Это значило приписать смерти благосклонность к отчаявшемуся. Горькая констатация романистки, которая пережила самоубийства многих близких людей. В этом траурном списке композитор Мишель Магн, журналист Жан Марвье и фотограф Филипп Шарпентье.

«Писать роман — значит лгать… я люблю лгать. Я всегда лгала». Франсуаза Саган научилась обманывать мир, чтобы избежать чересчур сложных жизненных ситуаций. Она играла комедию, как персонажи, которых она выводила на сцену в своих романах и пьесах. Требовательная, желающая получить все и сразу, она проявляет стремление к власти над людьми и обстоятельствами, свойственное гордым натурам. Для нее ложь — это способ скрыться от реальности, где царит тоска или, того хуже, безысходность. В этих условиях лучше беспардонно лгать, рискуя обидеть собеседника, если трюк слишком груб.

Однажды Франсуаза Саган не раздумывая телеграфировала Мари-Элен де Ротшильд, которая в 1971 году пригласила ее в Ферьер на «Бал Пруста», посвященный столетию писателя: «Затруднения. Двусторонняя пневмония». Мари-Элен позвонила своей подруге: «Ты мне лжешь. С какой стати двусторонняя пневмония?» — «Я не знаю. Мне это показалось наиболее правдоподобным», — сконфуженно пробормотала уличенная в очевидной лжи Франсуаза. Как написал муж[334] Мари-Элен, баронесса Ротшильд «…любит праздник ради праздника, эту паузу, которая возникает во времени как вздох, как улыбка жизни».

В этом она сходится с романисткой, которая придала горячей поспешности своего жизненного ритма фицджеральдовские оттенки. Это может быть костюмированный бал в великолепном венецианском дворце, дружеское застолье («Мы все друг другу близки, — говорит Жак Шазо. — Это значит, что мы знаем, кто с кем идет спать»), отношения в традициях Скотта и Зельды Фицджеральд. Вот как Франсуаза их представляет:

«Примерно 1925 год, около семи утра, бутылка “Дом Периньон” лежит наготове на сиденье фиакра между Скоттом Фицджеральдом, одним из лучших американских писателей своей эпохи, и его женой, красавицей Зельдой, возвращающимися в “Ритц”. Впрочем, это неправдоподобно, ведь в действительности, я думаю, она не любила ни больших отелей, ни марочных вин, ни великой любви. Тем не менее этим прелестным утром они были, конечно, оба молоды, богаты, красивы и веселы»[335].

Это могла быть ночная прогулка в одиночестве.

«Весь Париж во мраке — ваш, — пишет Франсуаза, — все улицы, проспекты, кафе, все облака и все рассветы. Берите машину и езжайте. Париж и ночь будут беззащитны»[336] .

Праздник — это также способ выйти из тяжелого периода. После несчастного случая в Боготе Франсуаза захотела пригласить друзей по случаю своего выздоровления. «Празднуется выздоровление», — говорит Зельда, героиня пьесы «Хорошая погода днем и ночью».

Ее зовут Зельда, как Зельду Фицджеральд, которая сошла с ума и погибла, заживо сгорев в психиатрической клинике. Она тоже побывала в заточении и сохранила ужасные воспоминания:

«Эти лечебницы — страшное место, знаешь, даже те, где есть все удобства. Это цвет беж, все бежевое, бежевый давит отовсюду, все время. Этот цвет становится унизительным…»

Это одна из лучших пьес Франсуазы Саган, которую она написала одним махом после смерти отца. Генеральная репетиция в «Комеди дэ Шанз-Элизэ» 18 октября 1978 года обернулась катастрофой. Как только был поднят занавес, стало ясно, что Анну Карину в роли Зельды и ее собратьев по несчастью ждет провал.

Во время премьеры оборвались тросы, державшие лифт, в котором находилась принцесса Каролин де Монако, отделавшаяся сильным испугом. Франсуаза Саган суеверно увидела в этом несчастье предзнаменование обманутых надежд. Это будет самый большой провал в ее жизни, но она не впадет в отчаяние:

«Как и всякий раз в подобных случаях, недели две я весело насвистывала: провал в театре бодрит гораздо больше, нежели успех, — по крайней мере меня»[337].

Мари-Элен де Ротшильд устроила ужин у себя в отеле «Ламберт», на улице Сен-Луи-ан-л’Иль, где приглашенные старались сохранять достойный вид, несмотря на то что находились под тяжелым впечатлением от пьесы, превращенной в нравоучительную историю. Франсуаза пришла с другом, итальянцем Массимо Гаржиа, который сохранил часть рукописи «Хорошая погода днем и ночью». Она подарила ему одну из тетрадей с таким посвящением: «Для Массимо, который красив, добр, весел, умен и нежен, как немногие из друзей Ван ден Бергов».

Зельда, которая происходила из богатой фламандской семьи сталелитейных промышленников, была