Деревянные жилища почему-то меньше способству­ют появлению привидений. К тому же они, увы, совсем недолговечны.

Сооружения из песчаника, сложенные из камня с большим содержанием кварца, словно притягивают при­видения. Англия — классическая страна призраков имен­но по этой причине. В ней очень много старинных зданий из такого камня. Одно из таких зданий расположе­но в городе Хайде, в английском графстве Чешир. Там стали ремонтировать одну из стен в старом доме, сло­женном из песчаника, и в доме стала появляться жен­щина в платье викторианской эпохи. С окончанием ре­монта привидение исчезло. Но когда владелец стал ла­тать дыры в той же самой стене, он увидел, как по комнате движется та же самая женщина.

Вторая причина, которую я могу назвать, — это уровень развития личности человека. Разумеется, души людей не становятся другими из-за того, что эти люди образованны, умны или занимают в обществе престиж­ное положение.

Но люди бывают умнее или глупее, одних обурева­ют сильные страсти, другие всю жизнь холодны, как брюхо лягушки. Душу можно развивать, упражнять, учить! Грубо говоря — душа у человека из «верхов» об­щества точно такова же, как и у человека из низов. Но чем более развита душа, чем она «крупнее», тем больше вероятность, что и после смерти человека «что-то» оста­нется там, где он жил.

Я совершенно не настаиваю на этих двух объясне­ниях. Очень может быть, что все это — только неуклю­жие самодельные догадки, и не более того, а истина ле­жит в каких-то совершенно иных причинах, которые я «благополучно» пропустил. Но мне не удалось устано­вить никаких других причин, по которым высшие слои общества несравненно чаще порождают привидения, чем низы.

А если принять предположение — то становится по­нятным, почему в Петербурге призраков больше! Здесь всегда жило много не самых глупых и не самых безду­ховных людей России. В том числе и не только из выс­ших сфер. Когда умирал А.С. Пушкин — у его дома стояла толпа в несколько сотен человек, и большинство из них были дворники, прислуга, лакеи, разнорабочие, извозчики. В Петербурге и простонародье было грамот­но и любило читать.

В Петербурге очень много мест, где люди с тонкой нервной организацией чувствуют себя несколько неуютно. С равным успехом можно сказать, что они просто психи и что они чувствуют присутствие каких-то иных сущностей. Но это все — объяснения факта. А сам факт вот таков — люди с тонкой нервной организацией в Пе­тербурге чувствуют себя неуютно чаще, чем в других го­родах.

Наверное, иной читатель захочет возразить: сей­час роль Петербурга в интеллектуальной жизни России вроде бы вовсе не чрезвычайная. Более того — всякий, кто достаточно хорошо знаком с городом, знает таких обитателей Петербурга, которых невозможно отнести не только к интеллектуальной элите, но даже просто к числу вменяемых людей.

Моя знакомая риэлтор (родом из Пскова) рассказы­вала о расселении квартиры, в которую приходилось входить в респираторе: жители пропили унитаз. Мои рассуждения об исключительности Петербурга моя зна­комая отнесла за счет недостаточного знания города.

Состав населения Петербурга производит более сильное впечатление на расстоянии: приезжий, осо­бенно интеллигентной профессии, имеет дело с вер­хушкой интеллектуальной элиты. А поселившись в го­роде, мгновенно обнаруживает, что в городе живут весьма разнообразные личности. Исторический центр Петербурга по-прежнему чарует, но в старом фонде полно не только интеллигентных старушек, но и крыс. Не в переносном смысле, а самых натуральных крыс... Таких, с длинными голыми хвостами. А на одну интел­лигентную старушку приходится пятеро сварливых злобноватых бабок и не меньше запойных пролетариев.

Даже сама интеллектуальная элита при ближайшем рассмотрении — не настолько блестящая, как казалось. Петербургские ученые явно ленивее своих тверских, а тем более московских коллег. Такое впечатление, что время для них идет не так, как для жителей других го­родов: медленнее. Но если так, то где же реализация идеи «спрессованного» в Петербурге времени?

Ответов три:

1.  После 1991 года в город въехало очень много но­вых людей. Просто как в мегалополис, где жизнь напря­женнее и дороже, но где легче сделать карьеру и зара­ботать. Это не уникальное для нашей эпохи явление, так было всегда. Чтобы стать петербуржцами, надо вре­мя. В XVIII веке их были десятки, от силы сотни — при населении города в десятки тысяч. И даже в начале XX века петербуржцев было не большинство городско­го населения: большинство просто не успели ими стать.

2.  По естественным причинам большинство петер­буржцев во все времена были не образованны, не са­новиты, не знатны, не богаты.

Ни «Петербург Пушкина», ни «Петербург Достоев­ского» не полон только интеллектуальной элитой. Дру­гое дело, что «простые люди» у Пушкина приятные и симпатичные, а у Достоевского — омерзительны.

В наше время все обстоит точно так же.

3.  Никогда и ни в какую эпоху городское урочище не делало активными и умными ВСЕХ. Более того... Жизнь на геопатогенных зонах и в контрастных, мозаичных ландшафтах, в парадоксальном «неправильном» городе, эксцентричном и «слишком северном», порождает мута­ции (биологические и культурные). Эти мутации и ста­новятся основой культурного, умственного процветания города. Но давно и хорошо известно, что мутации, как правило, неблагоприятны. На одну положительную при­ходятся десятки, если не сотни, негативных.

Петербург порождает слой умных и активных, но те же самые силы порождают намного более многочислен­ный слой умственно ущербных, заторможенных, отяго­щенных неврозами и самой разнообразной психиатри­ческой клиникой. Среди городов России Петербург входит в число наиболее неблагополучных по состоянию здоровья населения: и физического, и психического. А кто сильнее бросается в глаза? Тихий профессор, ко­торый незаметно сидит в своем кабинете, или пьяный урод, который мочится в подворотне?

Как и во все времена, в городе сталкиваются раз­ные люди, с разными установками и разным отношени­ем к городу. Я попробую назвать их, без претензий на абсолютную истину и на исчерпание темы.

Город рос и захватывал пригородные районы и деревни. Часть людей испытала могучий зов Петербурга, а часть — не испытала. Эти люди даже хотели бы жить в более спокойном, монотонном и более обычном месте.

Другие люди приехали в Петербург на заработки, прижились... но точно так же, если им дать волю — охот­но жили бы в месте менее беспокойном и тревожном.

Те и другие охотно поселяются в одном из районов города и мало появляются и в других районах, и в цент­ре. Если они — «служащие», им еще приходится рабо­тать в центре. А пролетарий там что забыл? Зачем нуж­на стрелка Васильевского тому, кто живет и работает в Автово или в Калининском районе? Или в Вырице? Ра­бота — здесь, жилье — здесь, магазины — вокруг их полно.

Что, старый скобарь вдруг возжаждал сокровищ культуры? Если возжаждет — то поедет, но опыт пока­зывает — не едут гораздо чаще. Число людей, формаль­но живущих в Петербурге и никогда не ходивших по Невскому проспекту, оценивается по-разному: от «ни­чтожной доли процента» до «процентов двадцать». Когда расхождение в цифрах настолько велико, это свиде­тельствует об одном — никто ничего