геометрическая фигура — слу­жит знаком чего-то устремленного вперед или ввысь, чего-то, на что надо обратить внимание. Наш восклица­тельный знак — фигура очень не случайная.

Столп с мечом и ключом не прижился, но не без влия­ния этих образов возник герб Санкт-Петербурга — ски­петр, на котором перекрещиваются два якоря[97].

Но композиционная формула-то та же самая! Верти­кальная вытянутая фигура, а на ней — перекрестие двух изделий рук человеческих.

Композиционными формулами занималось довольно много людей — но почему-то произведениями искусст­ва, скульптурой, а не архитектурными сооружениями и тем более — не городскими урочищами. Могу привести в пример хотя бы классические работы[98]. Географическим пространством семиологи занимались мало; тут сказаны только самые первые слова[99].

Композиционные формулы ложатся в основу уро­чищ и сооружений, создают их архетипические обра­зы. В данном случае я имею в виду уже не архетипы К. Юнга, а нечто иное. В каждой культуре есть некие исходные образцы-образы, к которым восходят если не все, то многие позднейшие явления. В конечном счете все многообразие современных жилищ в России восхо­дит к одному простейшему исходному образцу — дере­вянному одноэтажному сооружению, сложенному из круглых стволов. Мы ведь до сих пор упорно называем «хатой» квартиру, расположенную порой Бог знает на каком этаже.

Квадрат и прямоугольник, помимо всего остально­го, — это композиционные формулы, лежащие в основе самого понятия жилища. И помимо всего остального, что будит в нашем сознании (а скорее — в подсозна­нии) образ квадрата и прямоугольника, он рождает и образ жилища. Архетипический образ, который порож­дает и многие другие ассоциации.

Гипотеза автора состоит в том, что адресанты — создатели Петербурга и его урочищ второго и третьего порядка, заложили в этом урочище композиционные формулы, определенным образом воздействующие на человека и порождающие архетипические образы. Со­держание посланного нам текста, письма от предков под названием «Петербург» и состоят в этих композици­онных формулах. Наше восприятие этих формул, наши эмоциональные состояния, которые мы испытываем на Стрелке Васильевского острова, на Университетской набережной или на Дворцовой площади, и составляют процесс «чтения» — считывания информации.

Петербург и расположен, и построен таким об­разом, чтобы поселить в человеке некоторое беспокой­ство. Одновременно этот удивительный город задает своему жителю и посетителю некоторые идеи и пред­ставления. Поразительно, но на эти идеи дружно «рабо­тают» решительно все компоненты городского урочища. Начиная с его местоположения.

О последствиях эксцентрического расположе­ния Петербурга в России, пребывания его на разнооб­разнейших границах уже говорилось. Здесь я только напоминаю об этом обстоятельстве: Санкт-Петербург расположен эксцентрически.

Сам факт появления Санкт-Петербурга означает, что теперь в России будет не одна столица, а две. Санкт-Пе­тербург знаменует собой еще и полицентричность. Как отдельно стоящий город — полицентричность России.

С появлением Петербурга в Российскую империю, вчера еще захолустную Московию, возвращается преж­ний полицентризм Древней Руси. Все дальнейшее раз­витие страны пойдет между несколькими центрами, ка­ждый из них будет воплощать свой вариант движения вперед и станет лидером этого «варианта». История страны с появлением Петербурга приобретает некую «политическую валентность». Развитие теперь может качнуться и в Петербургский, и в Московский вариан­ты — как противостояли в Древней Руси Галич, Влади­мир и Новгород.

Идея полицентризма визуализирована и в пла­нировке ансамбля Санкт-Петербурга. Первоначальный план Петра — Трезини предполагал жесткий центра­лизм. Но реализовался другой план, по которому город лишен ярко выраженного центра.

Действительно, что является центром Санкт-Пе­тербурга? Зимний дворец? Дворцовая набережная? Дворцовая площадь? Несомненно, комплекс Зимне­го дворца — это центр Санкт-Петербурга, потому что тут жил царь и это был политический центр всей Им­перии.

Но, может быть, тогда и Аничков дворец — средото­чие власти? И то — до какого именно времени? Если центр — это место, где находится власть, тогда в совет­ское время центром Петербурга был Смольный инсти­тут, а во времена Российской Федерации стала, вероят­но, Сенатская площадь и «мэрия».

Если считать «центром» то, где концентрируются деньги, центр приходится помещать туда, где распола­гаются правления банков. Если надо найти место, кото­рым город связан со всем миром — то это порт, а он в разное время находился в разных местах. Если «центр» находится там, где концентрируется интеллект — то вот он, комплекс зданий Университета на Васильевском ост­рове.

Если нужно найти центр религиозный — то пожа­луйте в Александро-Невскую лавру...

Это в Москве все мыслимые центры — в одном мес­те, в Кремле и вокруг. В Петербурге центров получает­ся много. Каждое направление городской жизни имеет свой центр, да они к тому же еще и кочуют.

Композиционный центр Петербурга? Но и центром городского ансамбля считать Зимний дворец можно только достаточно условно. С совершенно тем же успехом такой точкой, вокруг которой вращается город, можно считать Стрелку Васильевского острова, Петропавлов-

скую крепость, Аничков дворец, Сенатскую площадь или Невский проспект между Аничковым дворцом и Гости­ным.

Сам по себе весь этот спор, это выяснение из серии «где талию делать будем», доказывает одно: город Пе­тербург как урочище культуры обладает многими цен­трами — многими урочищами, претендующими на цен­тральное положение. И таким образом несет идею по­лицентризма в самом факте своей планировки.

Но и это еще не все! Сами урочища Санкт-Пе­тербурга поразительным образом оказываются лишены центров. Я охотно поблагодарю человека, который ука­жет мне на центр Дворцовой, Адмиралтейской или Се­натской площадей (или любой другой площади Санкт-Петербурга), на центр любого из городских урочищ лю­бого масштаба: например, на центр Аптекарского ост­рова или центр Выборгской стороны.

В том-то и дело, что найти такой центр лично у ме­ня — не получается. Как только приходишь к выводу, что вот он, центр, его удалось обнаружить, как тут же в том же урочище «оказывается» еще одна точка притя­жения, еще один «центр». Никак не удается «спланиро­вать» какую-то часть петербургского пространства так, чтобы у этого пространства «появился» «центр», и этот полицентризм просто фатален.

Если даже мы можем принять что-то за центр та­кого урочища: например Александрийский столп за центр Дворцовой площади или Петропавловский со­бор за центр Петропавловской крепости, то тут же ока­ зывается — самая важная, в этом смысле «централь­ная», деталь композиции урочища расположена вовсе