что обходится постройка одного боевого корабля! Пища лежит в Америке, но некому ее взять. Неужели Европа может сидеть спокойно, ничего не предпринимая для того, чтобы доставить сюда пищу, которая нужна для спасения людей по сю сторону океана?
Я не верю этому. Я убежден, что народы Европы заставят свои правительства принять должное решение. Я уверен, что большинство правительств, представленных в этом зале, присоединится к небольшому числу тех, кто уже приступил к действию. Разрешите мне напомнить вам, что ряд правительств малых стран уже оказал нам помощь. Если остальные решатся пожертвовать хотя бы столько, во сколько обходится содержание полубатальона, то такая сумма наверняка бы нашлась. Неужели они не могут сделать и этого? Тогда пусть скажут об этом открыто, а не собирают комиссии и совещания. День за днем, месяц за месяцем ведутся споры, а люди тем временем умирают с голоду.
Мандат, полученный мною от конференции[194], именем которой я действую, предлагает апеллировать к правительствам всего мира. И я буду настойчив. Я постараюсь сплотить народы Европы, чтобы они предотвратили жесточайшее испытание в истории. Предстоит страшное состязание — кто скорей. Мы должны опередить русскую зиму, которая медленно, но верно надвигается с севера. Скоро русские воды покроются льдом. Постарайтесь по-настоящему понять, что будет, когда русская зима настанет всерьез, и попытайтесь представить себе, что значит не иметь пищи в эти лютые холода. Население целого края бродит по опустошенной стране в поисках еды. Мужчины, женщины, дети тысячами гибнут в снегах России. Попытайтесь представить себе, что это значит! Если вы когда-нибудь испытали, что такое борьба с голодом, борьба с жуткой зимней стихией, тогда вы поймете, какими это грозит последствиями. Я уверен, что вы не сможете сидеть спокойно и хладнокровно отвечать, что вам де очень жаль, но что вы, к великому своему сожалению, ничем не можете помочь.
Во имя человечности, во имя всего святого и благородного взываю я к вам: ведь у вас дома жены и дети, так подумайте, каково видеть воочию гибель миллионов женщин и детей.
С этой трибуны я взываю о помощи к правительствам, к народам Европы, ко всему миру. Торопитесь действовать, потом будет поздно раскаиваться!»
Жуткая тишина наступила в зале после речи Нансена. Затем раздались такие бурные аплодисменты, каких еще не слышали стены этого зала. Но раздавались они с галереи. Внизу, в зале, где сидели делегаты, царила тишина.
«Среди делегатов только один решился принять вызов Нансена и открыто заявить, что он скорее готов допустить гибель миллионов голодающих, чем прийти на помощь Советскому правительству. Это был представитель Сербии,— писала газета «Манчестер Гардиан» в отчете о заседании.— Во время своего выступления доктор Нансен, вопреки враждебному настроению некоторой части делегатов, так завладел вниманием всего зала, как никто до него. Он был очень бледен и, по-видимому, с трудом сдерживал волнение. Когда он кончил, галерея разразилась бурными аплодисментами. На сей раз практик с горячим человеческим сердцем одержал победу над собранием, состоящим из теоретиков и скептиков».
Но нашелся-таки в Женеве один человек, готовый ломать копья в защиту Нансена,— а именно Роберт Сесил.
«Находятся люди, которые прозрачно намекают на то, что доктор Нансен руководствуется националистическими интересами, более того — соображениями личной выгоды. Поэтому будет уместно сейчас напомнить здесь о том, что Нансен руководит всей порученной ему работой совершенно безвозмездно. Кое-кто распространял слухи, будто Нансен замешан в каких-то тайных политических интригах. У нас, близко знающих Нансена, все это вызывает только презрение, да и по существу это абсурдно. Мы знаем, что тут не просто ложь, а ложь нелепая. Но это только свидетельствует о том, сколько горечи и ожесточения скопилось в Европе, если возможны
Выступление Роберта Сесила было принято Ассамблеей с полным сочувствием. Даже сербский делегат одумался и взял свои слова обратно. Но тем дело и ограничилось. Ибо даже лорд Сесил рассуждал так: раз правительства не признают Советов, то и Лига наций не может предоставить им кредит. Дальнейшее обсуждение вопроса было отложено до конференции, назначенной на 6 октября в Брюсселе. Там собрались делегаты от 12 стран и поставили свои условия: в Россию следует отправить специальную комиссию для контроля, кроме того, Советы должны признать долги царского правительства.
Год спустя, 7 сентября 1922 года, Нансен заявил Ассамблее Лиги наций, что Брюссельская конференция[195] стоила жизни минимум двум миллионам человек. И тут лорд Сесил его поддержал:
«Я от души сожалею, что Лига наций не вмешалась в прошлом году более энергично и решительно в вопрос о назревавшем в России голоде,— сказал он.— Если бы Лига наций поступила иначе, это открыло бы путь не только к возобновлению сношений с русским народом, но помогло бы избежать осложнений политического и экономического характера. Словом, всего, что затрудняет переговоры и мешает соглашению».
Нансен потерпел поражение от правительств Европы, зато он одержал победу, когда обратился к частной благотворительности. И он неукоснительно продолжал свою работу как на пользу русских беженцев в Европе и в Азии, так и в деле помощи голодающим в Советском государстве. Работа была налажена в 14 областях, а в Нансеновскую миссию было включено 32 общества помощи. Задачей Нансена было служить связующим звеном между Советским правительством и самостоятельно работающими орга низациями вспомоществования, в первую очередь с американской организацией[196] под руководством Герберта Гувера.
Нансену приходилось разрешать различные недоразумения, возникавшие между отдельными организациями. Он делал это хладнокровно, спокойно и никогда не сердился. Если недостаточную готовность к сотрудничеству проявляла русская сторона, Нансен иногда досадовал, но недолго. «Он сразу отправлялся с докладом к представителю Советского правительства или к другому русскому руководящему лицу и высказывал ему свое мнение»,— рассказывает Горвин. Если все шло как должно, он бывал радостно возбужден и заражал своим настроением других сотрудников и всю организацию.
Сотрудников Нансен подбирал весьма тщательно. Доверие, которое отец питал к своим сотрудникам, и та самостоятельность, которую он предоставлял им при выполнении различных заданий, действовали на всех воодушевляюще.
Главный его помощник Джон Горвин, представлявший миссию в Москве, приводил мне такой пример: когда он встретился с моим отцом в Женеве, а потом в Париже для получения инструкции перед поездкой в Москву, то «эти инструкции блистали отсутствием каких-либо подробностей». Нансен делал акцент на главном: организуйте силы, которые наилучшим образом смогут наладить помощь голодающим районам, и в особенности детям! Особое внимание обратите на распределение питания и лекарств, одежды и жилья. Пусть это будет первоочередной задачей Нансеновской миссии. Другой задачей было предупредить повторение голода — через улучшение методов землепользования, поднятие урожайности и увеличение поголовья скота, при непременном условии сотрудничества с крестьянами. Особое внимание Нансен уделял университетам, стараясь оказать им помощь продовольствием, одеждой, книгами и необходимым оборудованием.
«Коротко и ясно излагал Нансен свою программу действий,— говорил Джон Горвин,— и программа была вполне под стать своему автору».
Когда Нансеновская миссия приступила к работе, то ежедневно помощь оказывалась почти двум миллионам человек. Два курьера еженедельно ездили из нансеновского представительства в Москве в Ригу с отчетами распределительных пунктов. Из Риги отчеты направлялись в женевский центр, а оттуда — в различные организации. Вся почта и телеграммы направлялись в Женеву, главному представителю Нансена вне пределов России — Эдуарду Фрику. Дела, ответственность за которые он мог взять на себя лично, разрешались здесь, но тем не менее целый поток телеграмм, запросов и прошений изливался в адрес самого Нансена, и он отвечал на каждое обращение. Многим просителям он помогал лично, но за
