организовывались колхозы.

Теркинто был преисполнен важности от сознания положения, которое он занимал в районном центре. Он жил с молодой женой в большой комнате с окнами на сопку. Жена Теркинто — Вааль работала медсестрой в больнице. Налево от двери стояла плита, справа от плиты — кровать для гостей. Супруги Теркинто спали за ситцевой занавеской. Каждый вечер Теркинто клал себе под подушку пистолет.

Узнав, что Ринтын едет в Ленинград, Теркинто заявил:

— Пустая затея. Это очень далеко. Поживи у меня, подберем работу, станешь человеком.

Дальше Кытрына вельботы не ходили. До следующего пункта Ринтыну надо было добираться на пароходе, который ожидался не раньше чем через месяц.

В день приезда Ринтын пошел на строительную площадку аэродрома. От озер до домика радиостанции протянулась прямая и ровная, как оструганная доска, посадочная полоса. На краю ее сидел маленький двукрылый самолет. Ринтын прошел от начала до конца весь аэродром, припоминая, где ему приходилось работать.

…Наступил день, когда Ринтын впервые притронулся к заветной пачке денег. Капитал его таял, как снег на весеннем солнце. И Ринтын решил, что нужно как-то пополнить убывающие запасы.

Маленькая речка, откуда кытрынцы брали воду, протекала возле самых домов, но хозяйки предпочитали заплатить за каждое ведро по рублю, чем самим носить воду. Ринтын был очень рад этому обстоятельству. Он рано вставал, и к тому времени, когда просыпался Кытрын, во многих сенях уже стояли полные ведра холодной воды. Хозяйкам это очень нравилось, и они наперебой старались зазвать Ринтына в дом и угостить. Но юноша мог покупать в магазине все, что хотел, и даже имел возможность откладывать на будущее.

Однажды Ринтын встал, как обычно, едва только забрезжил рассвет. За окном шуршал дождь. В такую погоду в речке прибывала вода, и она мутнела. Ринтын оделся и быстро наполнил все ведра в доме. Когда задымили первые трубы, он принес последнее ведро во второй дом. В третьем доме было только две квартиры. В одной жил председатель райисполкома, в другой — секретарь райкома. По словам Теркинто, они были самыми большими начальниками в районе, и Ринтын особенно к ним приглядывался, когда ему удавалось их встретить.

Секретарь райкома был небольшого роста. Можно сказать, даже маленького. Он ходил быстро, бросая на Ринтына колючие, стремительные взгляды. Председатель райисполкома был прямой противоположностью секретаря райкома. Этому, чтобы пройти от дома до работы; требовалось столько времени, сколько тратил Ринтын на то, чтобы спокойно пройти это расстояние три раза. В остальном они были как обыкновенные люди.

Ринтын взял ведра в райкомовском доме и направился к ручью. От дождя тропинка раскисла, ослизла. Наполнив ведра, юноша постоял немного. Отдыхая, он подсчитал, что перетаскал в дома уже двадцать шесть ведер.

— Наконец-то я тебя поймал!

Ринтын, вздрогнув от неожиданности, быстро оглянулся. Рядом с полными ведрами стоял широкоплечий парень в рваных резиновых сапогах и жевал самокрутку. Его черные мелко вьющиеся волосы выбивались из-под шапки. К толстым губам прилипли крошки табака. На вид это был настоящий негр, и Ринтын был готов поклясться, что ему только померещилось, что парень говорит по-чукотски.

— Вон ты какой, — между тем продолжал парень, — если бы не твой двоюродный брат, я бы показал, как отбивать кусок хлеба у трудящегося человека. Что уставился на меня? Не понимаешь? Я один снабжаю весь Кытрын водой. Это моя монополия. Не знаешь такого слова?

Ринтын догадался, кто перед ним. Это был Кикиру. Хозяйки не раз вспоминали его имя, подчеркивая аккуратность Ринтына. Кикиру действительно снабжал кытрынцев водой. Обычно он носил воду до тех пор, пока в его кармане не набиралась сумма, достаточная для покупки ста или двухсот граммов спирта.

Кикиру происходил из стойбища Одинокая Гора. Жители этого стойбища отличались высоким ростом, вьющимися волосами и совсем темной кожей. Говорили, что с полвека назад к стойбищу Одинокая Гора подошел американский китобоец и выгрузил несколько десятков негров. Они построили себе домики из тонких досок, врыли в землю огромные котлы и стали вытапливать жир из китовых туш, которые привозили на буксире американские китобои. Вскоре многие жировары женились на чукотских девушках, да и среди замужних женщин стали рождаться кудрявые толстогубые ребята… Одним из потомков этих жироваров и был Кикиру.

— Пожалуйста, я могу не носить воду, — сказал Ринтын, — но вы часто оставляете людей без воды.

Кикиру слушал Ринтына со снисходительной улыбкой.

— Какой вежливый, — сказал он с деланным восхищением, — словно настоящий русский мальчик. А зачем тебе понадобилось зарабатывать деньги? Разве ты сирота?

Ринтын объяснил, что ему нужны деньги на билет. Как всегда, при этом Ринтын выложил все, что знал о Ленинграде, не преминув прибавить немного от себя, чтобы никогда не виденный город выглядел как можно привлекательнее. Кикиру внимательно слушал юношу, и понемногу его большой рот расплывался в улыбке, обнажая ослепительно белый ряд зубов.

— На воде много денег не заработаешь, — задумчиво сказал Кикиру, — тут нужно придумать что-то другое.

Кикиру снял шапку и запустил пятерню в спутанные космы. Он так яростно чесал голову, будто таким способом можно было добыть умную мысль.

— Небывалое дело ты задумал, — продолжал Кикиру. — Ха! Чукча едет по своей воле в далекий неведомый город учиться в высшей школе. Забавно. Гм. Надо тебе помочь. — Кикиру нахлобучил шапку и стукнул Ринтына пониже спины.

— Хочешь, я тебя устрою в редакцию районной газеты? Хорошая работа! Кучу денег сразу получишь. Сам хотел взять эту работу, но так и быть, уступлю тебе, раз ты едешь в такую даль. Ну как, согласен?

Ринтын нерешительно проговорил:

— Но я никогда не работал в газете…

— Чепуха! Для того чтобы работать в газете, большого ума не надо. Я ведь соглашался, хотя ни разу такой работы не делал. И ты, конечно, справишься.

— Нет, — отрицательно покачал головой Ринтын, — я так не могу.

— Напрасно отказываешься, — горячо сказал Кикиру. — Все дело в том, чтобы не закапать окна. В два дня справишься. Четыре стены, но все они продырявлены окнами.

Ринтын понял, что речь идет не о том, чтобы принимать непосредственное участие в выпуске газеты.

— А что там надо делать?

— Пустое, — махнул рукой потомок жироваров, — выбелить снаружи дом редакции газеты. Кисть есть, известь есть. Погода установится, покажется солнце, пойдем к редактору. Ты где живешь?

Ринтын ответил.

Кикиру нахмурился.

— Меньше всего мне бы хотелось встретиться с твоим родственником, тихо, как бы про себя, сказал он.

— Нет, он очень добрый, — поспешно проговорил Ринтын.

— К тебе он, может быть, и добрый, — ворчливо сказал Кикиру и добавил: — Я скажу редактору, а в первый солнечный день ты сам пойдешь к нему. Хорошо?

За завтраком Ринтын рассказал Теркинто о встрече с Кикиру и о его совете.

— Нашел друга, — проворчал Теркинто. — Это такой жулик! Не водись с ним. Он тебя может испортить.

Ринтына обидели слова брата.

— Я не маленький, — тихо и твердо ответил он, — и не какая-то вещь, которую можно испортить.

— Чем ходить по домам, словно батрак, лучше устраивайся на работу, сердито сказал Теркинто. — Смотри, со своим университетом скоро станешь таким, как Кикиру.

— Он добрый, — упрямо повторил Ринтын.

— Этот добряк в прошлую зиму выгнал из дому продавца с женой и в стужу гонял вокруг магазина, пока не добился своего — не получил спирта. Теркинто вскипел и от ярости так поставил стакан, что расплескал себе на колени крепкий чай. — Бездельник и лодырь, пьянчуга твой добряк!

Дождь продолжался несколько дней. Ринтын с нетерпением ждал улучшения погоды, чтобы отправиться в редакцию газеты. Он часто подходил к этому зданию и даже шагами мерил длину стен, которые ему предстояло белить. Через окна, забрызганные потоками дождя, Ринтын заглядывал в типографию, где совершалась сказочная, таинственная работа по превращению простого слова в печатное.

Почти каждый вечер Ринтын вместе с Теркинто и его женой ходили в кино. Картины демонстрировались все там же, где некогда Ринтын, будучи в пионерском лагере, смотрел «Чапаева» и 'Кастуся Калиновского'. Здание это — небольшой зал, едва вмещающий сотню зрителей, и будка, в которой помещался киномеханик, — громко именовалось Домом культуры.

Теркинто, возвращаясь из кино, каждый раз допытывался у Ринтына, похожа ли его Вааль на ту или иную киноактрису. Для сравнения Теркинто обычно выбирал на экране самых красивых женщин.

— Верно, моя Вааль похожа на Василису Прекрасную? — спрашивал Теркинто за вечерним чаем.

И если Ринтын затруднялся ответить, Теркинто старался облегчить задачу:

— Ты не сравнивай полностью: косы у Василисы почти такие же, как у Вааль. И высока ростом, как моя жена.

И только после просмотра фильма 'Запорожец за Дунаем' Теркинто не задал привычного вопроса. Милиционера поразила форма кинопроизведения. Он без конца прищелкивал языком, восхищался выдумкой людей.

— Вот как здорово устроили! Простой разговор весь в песни поместили!

— Это же опера, — пробовал объяснить Ринтын.