в известность свет об уже свершившемся факте и втайне питал надежду, что сын по возможности будет избегать всяческого личного общения с бывшим родственником.

Надежда эта, вероятно, оправдалась, так как в письмах никогда не упоминалось имя Артура и только мельком говорилось о положении дел на рудниках. Неожиданно Курт сам явился в резиденцию, командированный по делам службы. Поскольку он приехал всего несколько часов назад, барон еще не успел побеседовать с ним. За обедом разговор тоже не получился, потому что были гости. Теперь же, когда Евгении требовалось подписать прошение о разводе и неизбежно всплыл вопрос, которого постоянно старались избегать, барон осведомился о положении дел на рудниках Беркова таким равнодушным тоном, каким обычно спрашивают о совершенно постороннем человеке.

— Плохо, папа, очень плохо идут там дела! — сказал Курт, обернувшись к отцу, но не покидая своего места возле сестры. — Артур, как настоящий мужчина, борется с бедой, которая надвигается на него со всех сторон, но я боюсь, что ему не выдержать. Ему в десять раз хуже, чем другим владельцам рудников, — он вынужден расплачиваться за все грехи, допущенные его отцом в продолжение двадцатилетней тирании и эксплуатации рабочих, и за его безумные спекуляции в последнее время. Я даже не понимаю, как он вообще выдерживает. Всякий другой на его месте давно бы уже сложил оружие.

— Если ему так трудно, почему же он не призовет на помощь солдат? — довольно холодно заметил барон.

— Тут его никак нельзя вразумить! Я, — при этом вполне обнаружилась вся аристократическая нетерпимость молодого барона Виндега, — я давно бы приказал стрелять в этих молодцов и силой восстановил бы порядок. Они давно уже заслужили это своим поведением, а если предводитель будет их так же подстрекать, как делает это теперь каждый день, то они, пожалуй, и дом-то подожгут… Но Артур упорно стоит на своем: «не хочу и не хочу» или «пока я могу бороться один, я не допущу постороннего вмешательства в дела на моих рудниках!» Ни просьбы, ни убеждения — ничто не помогает! Откровенно говоря, папа, в полку очень довольны, что он не требует помощи, которую нам часто приходилось оказывать в последние недели на других рудниках; там и вполовину не было так плохо, как у Беркова, но владельцы, не задумываясь, призывали военную силу, причем происходили ужасные сцены, и нам приходилось плохо. Крайних мер приказано избегать, если есть хоть малейшая возможность, но ведь нельзя же ронять и свой авторитет, а ответственность за все, что случится, лежит на нас. Поэтому полковник и все наши ставят Артуру в большую заслугу, что он до сих пор один справляется со своими бунтовщиками, несмотря на то, что у него дела хуже всех.

Евгения, затаив дыхание, слушала брата, который, предполагая, что ей до всего этого нет дела, обращался исключительно к отцу. Барон, между тем, с большим неудовольствием отметил, что в рассказе сына слишком часто повторялось «Артур», и, когда тот умолк, сказал холодно и многозначительно:

— Тебе и твоим друзьям что-то уж слишком хорошо известно, что делается у Беркова.

— Весь город говорит об этом! — воскликнул, нисколько не смущаясь, Курт. — Да, кроме того, я довольно часто бывал там.

Барон чуть не вскочил с места, услышав это признание.

— Ты бывал там… в его доме? И даже довольно часто?

Заметил ли молодой офицер по лицу сестры ее волнение, только он вдруг крепко сжал ее руку в своей и продолжал так же простодушно:

— Ну, да, папа! Ведь ты велел мне пока молчать об известном нам деле; а если бы я стал игнорировать зятя, особенно в его теперешнем положении, это всем бы бросилось в глаза. Да ведь мне и не было запрещено ездить к нему в дом.

— Я думал, что у тебя хватит такта, чтобы понять это самому! — вскричал в высшей степени раздраженный барон. — Я предполагал, что ты постараешься избегать такого общения, а ты, наоборот, как видно, искал встречи с ним и ни словом не упомянул об этом в письмах. Право, Курт, это уж слишком!

Откровенно говоря, Курт, боясь прямого запрещения, благоразумно решил молчать об этом, по крайней мере, в письмах. Обычно, когда отец сердился, он тотчас же смирялся и подчинялся его воле, но на этот раз получилось иначе, возможно, благодаря присутствию Евгении. Его глаза встретились с ее глазами, и то, что он прочел в них, помогло ему легко перенести выговор отца; он даже улыбнулся, когда беспечно возразил ему:

— Разве я виноват, папа, что так полюбил Артура? Ты тоже полюбил бы его, если бы был на моем месте. Уверяю тебя, он мог бы быть восхитительнейшим и любезнейшим человеком, если бы не был постоянно так серьезен, что, впрочем, чрезвычайно ему идет. Вчера вечером, прощаясь, я сказал ему: «Артур, если бы я раньше знал, что ты такой…»

— «Ты!» — резко перебил его барон.

Молодой офицер упрямо тряхнул головой.

— Да, мы с ним теперь на «ты». Я сам просил его об этом и не вижу причины, почему нам не относиться так друг к другу: ведь мы родственники!

— С этим родством уже покончено, — холодно сказал барон, указывая на письменный стол, — вот лежит прошение о разводе!

Курт бросил не очень дружелюбный взгляд на бумагу.

— О разводе? А Евгения уже подписала?

— Подпишет.

Молодой человек взглянул на сестру, рука которой задрожала в его руке, а губы судорожно подергивались.

— А мне кажется, папа, что в этом отношении Артур вел себя так же безупречно, что всякая обида на него больше не имеет смысла; было бы чересчур мелочно не отдать ему должного. Я никогда не думал, чтобы человек так энергично, как он, мог сбросить с себя апатию и вялость. Надо собственными глазами видеть, чтобы поверить тому, что он сделал в эти последние недели. Как он всюду и всегда появлялся вовремя! Сколько ужасных сцен предупредил силой личного обаяния, оставаясь один на один с бунтовщиками. Он сделался героем!.. Это говорят все: полковник, мои товарищи, целый город! Служащие ведут себя отлично, потому что он руководит ими, — ни один не покинул своего места, хотя мне казалось при отъезде, что их терпение и так уже перешло все границы. Беда только в том, что Артур взял себе в голову, что между ним и рабочими не должно быть постороннего вмешательства, и неуклонно следует этому правилу. Мне кажется, что, если дело дойдет до крайности, он укрепится в доме со своими служащими и будет защищаться. Это на него похоже!

Евгения резко вырвала свою руку из руки брата и, встав с места, отошла к окну. Барон тоже поднялся, не скрывая неудовольствия.

— Не понимаю, Курт, как это ты ухитрился на простой вопрос о положении дел на рудниках Беркова ответить настоящим хвалебным гимном в честь этого господина. Я не ожидал от тебя такой беспощадности по отношению к сестре, ведь ты всегда уверял, будто нежно ее любишь. Как ты сумеешь потом, когда будет объявлено о разводе, перестать так открыто восхищаться этим человеком, как ты делаешь это сейчас, — уж твое дело. А теперь я попрошу тебя прекратить этот разговор, потому что он слишком мучительно действует на Евгению. Ты отправишься вместе со мной.

— Позволь Курту остаться еще на несколько минут у меня, папа, — чуть слышно сказала молодая женщина. — Мне хотелось бы спросить его кое о чем.

Барон пожал плечами.

— Пусть остается, только, надеюсь, не станет продолжать разговора, чтобы еще больше не волновать тебя. Через десять минут нам подадут лошадей; я буду ждать тебя, Курт! До свидания!

Едва затворилась дверь за бароном, как молодой офицер поспешил к окну и нежно обнял сестру.

— Ты сердишься на меня, Евгения! Неужели я в самом деле настолько беспощаден?

Молодая женщина со страстным ожиданием взглянула на брата.

— Ты был у Артура… ты часто говорил с ним… даже вчера перед отъездом… Он ничего не поручал тебе?..

Курт опустил глаза.

— Он просил засвидетельствовать тебе и папе его почтение, — сказал он чуть слышно.

— Каким образом? Что же именно он сказал?

— Когда я уже сидел в карете, он крикнул мне: «Засвидетельствуй мое почтение барону и твоей