Она приподнялась на локте и с улыбкой смотрела на него. Он улыбнулся в ответ.

— Ты, мать, превзошла саму себя. Будто в последний раз…

Она внезапно нахмурилась, вырвала у него сигарету и села, отвернувшись и кутая плечи в одеяло.

— Лен, ты что? Что с тобой?

Он протянул руку, дотронулся до растрёпанных рыжих кудрей. Она отстранилась.

— Да что, черт возьми, происходит?!

— Тим, милый, любимый мой, выслушай меня, умоляю, выслушай и постарайся понять… — Она говорила глухо, не оборачиваясь, и он видел только её раскачивающийся затылок и негустой, плавающий дымок сигареты. — Дело в том, что Брэд, он… он мой муж…

— Если это шутка, то крайне неудачная, — после долгой паузы сказал Тим.

— Это не шутка. Мы познакомились два года назад, — продолжила она, не меняя позы. — Он приехал к нам на факультет по международному обмену, читал лекции для аспирантов, вёл семинары по инженерной психологии. Я писала у него реферат, и мы… в общем, мы сошлись… А прошлым летом он был в Москве на международной конференции, там и расписались… А теперь он специально приехал за мной, послезавтра мы вылетаем в Стокгольм, а оттуда — в Нью-Йорк.

— Выходит тогда, на твоей даче, я делал предложение замужней женщине? — глухо проговорил Тим. — Господи, какой идиот… А ты — ты, Ленка, сука. Дешёвая, продажная сука! Я понимаю, если бы тут любовь, а так… За тряпки продалась, комсомольская богиня, за жрачку эту говенную!

Она резко повернула голову, в упор посмотрела на Тима.

— Ну, ударь меня, ударь. Убей, если так тебе легче будет, — сказала она свистящим шёпотом. — Только избавь от лекций по коммунистической морали. Ты же умный парень, Тим, ты же сам прекрасно видишь, в каком дерьме мы все тут живём. А дальше будет только хуже. Система в маразме. У этой проклятой страны нет будущего, а если и есть, то такое, какое и в самых страшных кошмарах не привидится! И свалить отсюда — это не просто мечта, но и долг каждого разумного человека! Долг перед самим собой, перед детьми и внуками, перед человечеством, наконец! И для этого все средства хороши… А любовь — о любви я, утёнок мой знаменитый, тоже подумала. Вот устроюсь там, обживусь, зашлю тебе какую-нибудь лупоглазую американочку с гуманитарными наклонностями…

Её монолог дал Тиму время овладеть собой, собраться с мыслями. Пригодились и уроки сенсея Смородинского. Он глянул на Лену ясно, спокойно, с ленивой улыбочкой.

— Спасибо, Тихомирова, я знал, что ты настоящий друг. Только не надо мне никакой лупоглазой американочки, не утруждай себя… Я удивляюсь тебе, ты же ведьма, ты же должна понимать, что ничего, ничего в этой жизни не бывает просто так… Ну ладно, одевайся, пошли будить твоего спутника дальнейшей жизни. Или сначала миссис Собаччи угодно принять ванну и выпить чашечку кофе?

И тут Лена упала головой на его голую грудь и горько разрыдалась.

— Я знаю, я дрянная, испорченная, я гадина… — лепетала она сквозь слезы… — Только не прогоняй меня, не прогоняй сейчас… Во имя всего, что нас связывало когда-то! Заклинаю тебя!

— Да? — Тим улыбнулся, но она не видела этой жестокой улыбки. — Во имя всего, что нас связывало — изволь! Посмотрим, что из этого получится. Предлагаю эксперимент — ты же у нас психолог, эксперименты любишь… Попробуем сделать вид, что этого разговора не было, что ты — прежняя Ленка Тихомирова, комсомольская активистка, любимая девушка одного недотепистого историка, а Брэд Собаччи — просто залётный фирмач, случайно подцепленный тобою и продинамленный по полной программе. Мне нужно десять минут на повторное вхождение в образ пылкого любовника. Тебе этого времени достаточно?

Она подняла голову и с вызовом посмотрела на него.

— Более чем… любимый.

А потом вошла рыжеволосая красавица с потрясающе эффектной фигурой. Форменный, в талию китель плотно облегал её стан, грудь была объёмиста и высока, стройные ноги в лаковых лодочках… Чудо как хороша была оперативница из Ленинграда.

— Капитан Воронцова, — по всей форме представилась она, с лёгкостью уселась в предложенное кресло и превратилась в статую командорши. Деловитость, собранность, субординация…,

— Ну вылитая мать, вылитая! Та тоже, бывало… Генерал грузно встал. Капитан Воронцова вскочила, как на пружине, вытянулась в струночку. Обогнув массивный стол, генерал вплотную подошёл к ней, с ласковым прищуром заглянул в зеленые глаза, положил руки на плечи и мягко, но весомо вдавил обратно в кресло.

— Сиди, Леночка, сиди… Вот, значит, ты теперь какая… А я тебя ещё совсем крохой помню, дошколёнком. В белом платьице, во-от с таким бантом, на утреннике в честь годовщины Октября. Стихи декламировала, да бойко так, с выражением: «Когда был Ленин маленький, с кудрявой головой, он тоже бегал…» А в зале мама, бабушка, переживают, гордятся. Гордятся и переживают… — Генерал помолчал немного. — А ведь я, Леночка, начинал под крылом вашей бабушки, безусым ещё лейтенантишкой. И вот, как видите… Строгая была, но справедливая и принципиальная… Кстати, как там Елизавета Федоровна, на заслуженном, так сказать? Как увидите, от меня большой ей привет…

— Это едва ли получится… — тихо проговорила капитан Воронцова. — Бабушка пережила маму всего на три месяца. Инсульт.

— Да, да… — пробормотал генерал, запоздало вспомнив, что сам же подписывал телеграмму с соболезнованиями и распоряжался насчёт венка от сослуживцев.

Он возвратился на своё место и совсем иным тоном, казённо-бодрым, продолжил:

— А пригласил я вас, товарищ капитан, собственно, вот по какому поводу. Ваша работа по объекту «Волчонок-1» заслужила весьма высокую оценку, и руководство в моем лице приняло решение в связи с успешным завершением очередного этапа операции поощрить вас денежной премией в размере трех окладов, а также внеочередным отпуском продолжительностью в двадцать восемь суток… Что такое?!

Воронцова шмыгнула носом и беззвучно, словно рыба, выброшенная на сушу, глотнула воздух. Отдышавшись, она пролепетала:

— Но как же… Как же так, товарищ генерал? Почему с завершением? Ведь рано или поздно та сторона попытается вступить в контакт. Непременно попытается — родная же кровь, сыновья, насколько известно, единственные. А он хоть и гад, и изверг, но человек же все-таки…

— Вибрируете, любезнейшая Елена Михайловна. — Генерал улыбнулся сколь возможно тонко. — Только тревоги ваши беспочвенны. О завершении всей операции можно будет говорить только тогда, когда этот матёрый вражина будет сидеть вот здесь и, глотая сопли, давать признательные показания. А вот лично вас, Елена Михайловна, признано целесообразным перебросить на новый объект.

— Волчонок-два? — упавшим голосом спросила Воронцова.

— Ну что вы, дорогая, нельзя же бесконечно загружать такого ценного сотрудника мелкой работой. Здесь будет зверь покрупнее. Объект «Шакал».

Подчёркнуто небрежно, словно богатый дядюшка, презентующий любимой племяннице ключи от новенького авто, генерал придвинул Воронцовой стопочку цветных фотографий.

— Взгляните, может, узнаете кого.

На всех фотографиях, в разных сочетаниях и в разных позах запечатлён был примерно десяток мужчин, явно американцев по одежде, выражению лиц и роду занятий — они самозабвенно играли в гольф на роскошной зеленой лужайке.

— Этот, — сказала Воронцова, указав на две фотографии. — Профессор Собаччи, психолог из Мичиганского университета. Он у нас зимой лекции читал.

— А в свободное время ухлёстывал за симпатичной аспиранточкой по фамилии, кажется, Тихомирова, — хохотнул генерал.

— Но своего не добился, — улыбнулась в ответ капитан Воронцова. — Совсем не в моем вкусе. Кстати, об этом контакте я представила исчерпывающий отчёт на имя полковника Жаркова.

— Да, меня ознакомили… А больше никого не узнаете? Этого лысого, например?

— Нет, товарищ генерал.

— Контр-адмирал Джон Пойндекстер, начальник разведки ВМС США. Бакли из сенатского подкомитета по обороне, Фергюссон, комитет начальников штабов. Остальных не знаем… Интересные друзья у простого провинциального профессора! Или непростого?