Можно сказать, конечно, что в целом ничего особенного не сделано, просто прозвучал добротный тяжелый ритм-энд-блюз, но на нашем безрыбье прозвучал он на редкость впечатляюще. Хотелось бы еще что-нибудь такого 'новенького старенького'.

АЛЕКСАНДР ДЕМИН. 

Кроссовки жали. Серые, на шнуровке, итальянские кроссовки жали невыносимо. Большой палец тихо, с остервенением, матерился.

- Мать вашу… - шипел он. - За что мучаете, сволочи?! - и пихал локтем в бок Указательного.

Указательный интеллигентно пытался отстраниться, но было тесно. Приходилось терпеть. Указательный был самым забитым. Он хорошо сознавал свою ненужность на ноге и предпочитал не высовываться.

- Сволочи! - в очередной рад выдавил Большой.

- Там-то, наверху, хорошо, - поддержал Средний. - А здесь, как в тюряге - темно, сыро и курить не дают. А теперь еще и режим ужесточается.

- Сыро - это потому, что носки хэбэшные - робко заметил Указательный.

- Много ты понимаешь, придурок. В прошлый раз капроновые натянули - тебе легче было?

- Безымянному хорошо, - у него там дырка, хоть подышать можно…

Безымянного уважали и боялись. Политических новостей при нем не обсуждали и анекдотов не рассказывали. 'Знаю я этих безымянных героев, - часто говорил тертый жизнью Средний, - безымянный, безымянный, а как стукнет куда надо, - и сгноят в кирзухе.'

- В баню бы, - пробормотал Большой.

- В сауну, - робко поддержал Указательный.

- И пива, - помечтал Средний.

Безымянный промолчал, но что-то записал в маленькую красную книжечку.

- Эй, ты что там пишешь, гнида?! - не выдержал Средний. - Ты что там, сука, пишешь все время?

Безымянный не ответил. Он с достоинством повернулся к дырке и подставил свой желтый ноготь под освежающий сквознячок.

- Ребята, что-то Мизинец давно заглох… Эй, малой, чего примолк? Оглох, что ли?

Мизинец отнимался. Сознание временами возвращалось к нему, и тогда он, как сквозь марлевую повязку, втягивал в себя застоялый воздух кроссовки.

- Хана, парни, мне… Отнимаюсь…

- Глянь, и впрямь отнимается… Мизинец, слышь. Мизинец? Ты погоди отниматься, может, разуют, - оклемаешься.

- Гады, гады все! - сквозь рыдания простонал Мизинец.

- Жалко парня… Эй, Безымянный! Ты бы подвинулся - пусть парнишка воздуха глотнет.

Но Безымянный притворился, что не слышит, и высунулся в дырку почти по шею.

- Этот подвинется, как же… Мало на них в семнадцатом наступали.

- Были бы мы на руке, я бы ему показал! - прошептал Указательный.

- Указчик! - отозвался Безымянный, который все слышал. - А в носу ковырять не хочешь?

- Да, наверху тоже не сахар, - заметил Большой. - Куда только не суют.

- Слышь, Мизинец, ты не молчи, ты говори что-нибудь…

- Может, обойдется? На прошлой неделе нас вон как отсидели - ничего, оклемались.

- Нет, не выдержать мне. Мозоль у меня, парни…

Кто-то присвистнул. Все замолчали.

Мизинец вспоминал свое детство: 'А и в детстве у меня ничего хорошего не было. То отдавят, то прищемят. Однажды в деревню приехали, гулять босиком побежали. Только все обрадовались, - в коровью лепешку наступили. Эх, жизнь!…'

Очень хотелось плакать и ругать кого-то, но рядом был Безымянный, а Мизинец его боялся до судорог…

А.Струков

Прослушав несколько раз новый альбом группы КИНО, чтобы написать заказанную мне рецензию, я понял, что 'Звезда…' из тех альбомов, о которых сказать что-нибудь действительно дельное можно будет лишь спустя некоторое время. Потому что здесь происходит процесс, аналогичный с мистическим озарением свыше. Он длится определенный срок, разбитый на три периода: 1) озарение массой какой-либо информацией, 2) усвоение - оно происходит само собою, как, скажем, процесс пищеварения, 3) осмысление - когда переваренная информация поднимается из подсознания в сознание. И покуда все это не произойдет своим чередом, ошибочны всякие попытки сходу давать оценки подобным явлениям. Отсюда же берутся мнения, что, дескать, Цой топчется на месте и, пока он будет топтаться, будут топтаться его поклонники. Ох уж эта наша извечная страсть любое явление сразу, быстренько привести к какому- нибудь знаменателю, навесить ярлык и пойти тусоваться на Невский!

Так вот, чтобы избежать всего этого, я предпочитаю ограничиться лишь отдельными мыслями, что, впрочем, не гарантирует уберечь меня от поверхностного анализа.

Да, необходимо сделать еще одно уточнение. Несмотря на реальную силу какой-либо группы, затем какой-нибудь пятой или десятой, одному из нас все же ближе по духу первая группа, другому - пятая, а кому-то - десятая. Происходит это отнюдь не потому, что какая-то из них круче (как говорит Боб, 'рок-н- ролл - это не соревнование и не стахановское движение'), но зависит от множества факторов, в том числе, возможно, от расположения атомов тела каждого из нас или расположения звезд на небе. Всё это я к тому, что мне как-то ближе АКВАРИУМ, а не КИНО. Боюсь оказаться в роли искусствоведа, взявшегося писать статью о боевых искусствах Востока, но беру всю ответственность на себя - взгляд со стороны может быть ближе к истине.

Итак, динамичное начало немедленно подняло меня на ноги, хотя я забыл, когда последний раз танцевал. Тут же приятно ошеломляет неожиданный характерный волновой звук клавишей, и… Цой затягивает всё ту же свою долгую песню, которую до сих пор мало кто понимает. Здесь еще знакомая по 'Группе крови' бойцовская стойка, ибо 'весь мир идет на меня войной', и бойцовский звук каспаряновской гитары.

Но что бросается в глаза - признанный певец ночи запел вдруг о том, что 'есть еще белые-белые дни', и день присутствует теперь в каждой его песне! Это очень важный шаг.

Да, ночь для нас - благодатное и плодотворное время. Она давно уже дает нам надежный приют, и многое сделано за многие ночи. Но день сильнее - это факт. Свет сильнее тьмы.

День - это обязательно солнце, и оно появляется едва ли не на каждой вещи альбома. Ориентир на Солнце вообще исконен в русской народной традиции, и тут мы подошли к очень важному аспекту. Он ярко проявился в новом альбоме и свидетельствует о назревшей в самом Космосе ситуации.

Начнем с того, что Виктор Цой - русский человек, ибо русский есть в меньшей степени национальность и в большей - свойство души. Оно дает о себе знать в новых песнях КИНО в полную меру. Все это - явление принципиально другого порядка, в сравнении, скажем, с известными аранжировками народных песен ансамблем АРИЭЛЬ. У КИНО это не в лубочном прошлом, а здесь и сейчас, внутри нас.

Альбом является живым подтверждением тому, что русская традиции - это не расписные рубахи, в которых уже давно не ходят. Русская традиция - это чем ты кручинишься сегодня, спетое с характерной русской широтой, пускай оно даже вписано (очень гармонично у КИНО) в международный рок-саунд. На котором, кстати, мы выросли с детства и тем не менее, не стали, от этого англо-саксами или масонами, как бы не уверяли нас в этом господа Белов и Распутин.

Если быть справедливым, подобное естественное слияние русской традиции с западной рок-формой первоначально произошло в Сибири, но эта тема заслуживает отдельных статей.

И еще важно подчеркнуть, что давно назревшая естественная тяга к корням не имеет ничего общего с политикой - это вопрос чисто нравственный, который решает каждый сам для себя. И вопрос этот актуален сейчас как никогда.

Развитие альбома начинается с констатации назревшей ситуации некой метафизической войны и истин - 'если есть тело, должен быть дух', и 'если есть тьма - должен быть свет'. Если обобщить смысл текста, предлагается выбор по принципу 'каждому овощу - свой огород'.

В третьей песне все эти мысли обретают сильную эмоциональную окраску ('я полцарства отдам за коня!'), всю тяжесть которой подчеркивает удачнейшая подстилка из жесткого звука ударных и гитары, по которой вольно расстилается печальный рефрен - 'играй, невеселая песня моя'. Но, видит Бог, печаль эта светла! Это справедливо и в отношении предпоследнего, явно хитового номера со словами: 'Так откуда взялась печаль?' Гитарное стакатто задает здесь свет, тон и ритм, переходя то в скупое, как мужская слеза, соло, то образуя некое слияние в последнем припеве.

В 'Сказке со счастливым концом' я увидел намек на русские народные сказки, вроде 'Кащея Бессмертного' и смутно выраженную надежду.

Выбор делается в песне 'Все, что мне нужно,..' а разрешение вопроса - в боевой 'Пора!' и все, что необходимо для первого шага -'в одном лишь слове - 'верь!', венчающем протяжный напев. Как музыкальное подтверждение духу и букве песни здесь и призывный стук ударных, и басовый ход рысью, переходящий в галоп с гитарным соло, представляющим собой настоящее 'труба в поход зовет!'. Мое воображение рисует даже 'перчатки в карманах', что шепчут 'подожди до утра', причем, непременно какие-то боксерские. Только, опасаюсь, моя аллегория может быть неверно истолкована, хотя упомянутый выше вопрос невозможно решить боксом, кастетом или наганом - все эти средства за последние 2000 лет ничего в принципе, не изменили.

Удивляет в альбоме шестой номер, начинающийся с размеренного гитарного вступления, в духе 'дамы приглашают кавалеров'. На всем протяжении песни прозрачные гитарные переливы рисуют этакую атмосферную зыбкость - мне кажется, я слышал подобную музыку внутренним ухом не раз, в самолете,