– Ангелы – двоечники? – удивилась Аня.

– Вот именно! – обрадовался Никита. – Они – второгодники. Для них не существует строгих правил, жесткой логики, непробиваемых стен. А рядом с ними буксуют совершенные механизмы, дают сбой всеобщие законы… Они это почувствовали, они забеспокоились. Кто им мешает? Суетливый, импульсивный Иероним? Нет. Он такой же управляемый, как и раньше. Кто-то другой, более могучий, более высокого полета…

– Ну, вы скажете тоже! – попробовала возмутиться девушка.

– Не спорьте, Аннушка, с художником. Это бесполезно. Они обнаружили вас. Они вас вычислили. Пафнутьев бросился за вами ухаживать почти на виду у мужа. Мачеха засуетилась, забегала в красном платье… Словом, все их создания, вся их Вавилонская башня рухнула. Разрушитель – вы, Аннушка. Что же теперь будет?

– Вот и я вас хотела спросить: что же теперь будет?

– Сейчас, наверное, идет охота на Иеронима, а потом начнется охота на вас. Вам угрожает смертельная опасность, по-моему, – спокойным голосом сказал Фасонов. – Моя мама… Моя мама все правильно сказала. Вас нужно оберегать, лелеять. Теперь вы поняли, почему я специально искал вас, приехал к университету и ждал целый час?

– Спасибо вам, Никита, за заботу.

– Не благодарите меня пока, – остановил ее Фасонов. – Это только начало. Я предлагаю вам уехать за границу. Вы были в Европе, Америке?.. Как! Неужели Иероним ни разу не вывез вас за пределы единой, нерушимой? Вот жлоб! Извините меня, Аннушка, хоть это и правда. У меня даже все слова куда-то пропали от этого. Такую женщину держать, можно сказать, взаперти. Разве он не понимал, как бы вы смотрелись на улицах Парижа, как заиграла бы ваша красота после поездки в Италию? Какая бестолочь ваш благоверный! Тем более, мы поедем с вами, куда вы пожелаете, куда мечтали…

– Постойте, Никита, мы поедем с вами вдвоем? – догадалась, наконец, Аня.

– Вам же нужен сопровождающий и вообще, – пробубнил Фасонов.

– Что вообще? Вы будете вести себя как джентльмен?

– Еще чего! – почти закричал Фасонов. – Зачем я буду вас обманывать? Мы взрослые люди. Я напоминаю вам вашего мужа, вы – женщина моей мечты… Все. На этом все условности кончаются. Мы – свободные путешественники, без рюкзаков условностей и морали…

– А как же ваша мама, ее замечательные, добрые слова? – спросила Аня.

– Потому мы и едем отсюда подальше.

– У вас, значит, растяжимая совесть? Она распространяется только до известных границ?

– Перестаньте, Аннушка… Пусть кто-нибудь скажет, что у меня недобрые намерения. Вообще, желать вас – разве это плохо? Это все равно, как хотеть стать лауреатом Нобелевской премии, победителем Олимпийских игр, покорителем Эвереста. Это – хорошее, правильное желание.

Аня расхохоталась.

– Никита, вы меня совсем запутали, – отсмеявшись, сказала она. – Извините, конечно, но вы не только достойный ученик Василия Лонгина, но еще и Пафнутьева.

Она хотела сказать не «ученик», а «сын», но решила Фасонова не обижать.

– Вы называете меня ангелом, – сказала она серьезно. – Разве могу я оставить Иеронима в таком положении? Кто ему поможет, кроме меня? К тому же идет следствие, следователь уже приходил ко мне…

– Он взял с вас подписку о невыезде? – спросил погрустневший Фасонов.

– Нет, не взял. Он и не допрашивал меня, а просто разговаривал.

– Еще один влюбился, – проговорил Никита. – Как там у Блока? «Обратясь к кавалеру намеренно резко, вы сказали: „И этот влюблен…“»

– Неужели вы ревнуете меня уже неизвестно к кому?

– Неизвестно к кому? – переспросил Никита. – Вы недооцениваете интуицию художника. Если я говорю, что вам грозит опасность, хотя вам это кажется бредом и ерундой, все-таки прислушайтесь к моим словам. Если я ляпнул глупость, что в вас влюбился следователь, то так оно и есть. Верьте художникам, когда они творят и говорят, не задумываясь, когда они юродствуют…

– Никита, а ведь мне было предсказание, – вдруг вспомнила Аня. – Это было зимой, в монастыре. Мы туда ездили с Иеронимом. Такая странная, несчастная женщина с переломанным носом и такой же переломанной судьбой говорила мне странные вещи, сама не понимая их смысла. Что же она говорила? Не верь священному, опасайся черной кошки, желтого властелина и какой-то воды… Что бы это могло означать?

– Я не трактую чужие слова, чужие картины, – Никита Фасонов был очень сильно расстроен. – По крайней мере, мне можете доверять, потому что ничего священного во мне нет. Святое для меня есть, а вот со священным сложнее… Черная кошка – это глупость. Водобоязнь – это бешенство. Вот тринадцатое число – другое дело. Скажите мне, Аня, пожалуйста. Мне это очень важно. Вам все-таки было не совсем неприятно мое предложение?

Избавившись, наконец, от Фасонова, Аня почувствовала огромное облегчение. Ничего общего с Иеронимом у Никиты не было, разве что борода. Скорее он напоминал ей Вилена Сергеевича – те же прилипчивые манеры, приторные разговоры. Наплел всякого про тайные заговоры, схемы, вавилонские башни, грозившую Ане опасность, а на самом деле просто ее клеил. Впрочем, так поступали многие мужчины. В присутствии Ани у них развязывались языки, плутовато загорались глазки, они начинали врать и хвастаться.

Аня шла по знакомой дороге к дому Лонгиных. Мало надежды, что Иероним прятался здесь, но где-то она должна была его искать. Бывают такие моменты в жизни, когда надо хоть что-то предпринимать, барахтаться лягушачьими лапками в ведре с молоком.

И в этот раз ее поразило отсутствие дома на знакомом участке, как отсутствие у всадника головы. А ведь прошлой ночью ей снился этот самый жуткий всадник. Весь сон она восстановить в памяти не могла, но помнила, что ей было страшно и смешно.

– Девушка! Заходи, не стесняйся! Есть пиво, водка и загорелые мужские тела! – закричали Ане рабочие с участка.

Пепелище было разобрано и увезено, уже вовсю шло строительство первого этажа из красного кирпича. Пафнутьев умер, но строительная жизнь продолжалась, шумела бетономешалка, стучал молоток по доскам опалубки, матерился прораб.

Зачем все это было нужно одинокой, бездетной мачехе? Кому она это строит? Сколько ей? Тридцать пять, кажется? Как уверенно стучит молоток! Новый дом строится, новая жизнь возводится! Кому? Черной вдове?

Что нужно будет от жизни самой Ане в тридцать пять лет? Хорошо, что до этого непонятного возраста еще целая жизнь! Тринадцать молодых, здоровых лет, наполненных любовью, счастьем, новизной! Надо только не сторониться жизни, не прятаться от нее за высокими кирпичными заборами, тонированными стеклами иномарок, стенами закрытых элитных клубов. Надо идти ей навстречу, надо открывать окна, двери, устраивать сквозняки, чихать на всякие глупости и условности… Надо обязательно научиться жить, пока еще не поздно, пока есть желания и силы. Она способная ученица, она все схватывает на лету, как ласточка насекомых. Ведь если научиться жить, то и умирать будет легко и не страшно…

– Девушка! Что ты стоишь у забора и улыбаешься? Заходи, не бойся! Мы не кусаемся, а е…ся!

Переждав громкий смех, Аня решила спросить из-за забора, не рискуя заходить на строительную площадку.

– К вам случайно Иероним не приезжал?

– Иеромонахов, архимандритов тут нету, – раздался тот же нахальный голос. – Если ты собралась в монастырь, то советую тебе сначала как следует нагрешить, чтобы было о чем каяться. Ныряй к нам, мы как раз по этому делу, а потом ищи своего иеромонаха… Девушка, ты куда?

– Ну вот, Саня, спугнул телку! Постепенно надо было ее подманивать. Молодой ты еще! Она еще не