Прошли месяцы, и Нат Пепис начал гораздо меньше раздражать меня, поскольку со временем его визиты стали менее регулярными, а когда он приезжал, то не проявлял большого интереса к Доминик. Я продолжал работать, но теперь начал всерьез задумываться об отъезде. Меня заботили два вопроса: как примет это известие Тома, поскольку он привык к здешней жизни больше, чем мы, а я и помыслить не мог оставить его, и второе — поедет ли со мной Доминик? Она не ребенок, в отличие от моего брата, и может сама принимать решения.

Стояло лето, в доме устроили прием по случаю дня рождения Альфреда–младшего — второго, набожного сына сэра Альфреда Пеписа. На празднество, которое устроили на свежем воздухе, собралось около пятидесяти человек. Утренняя роса поблескивала на траве под лучами солнца. Клумбы цвели, поместье выглядело богатым и оживленным, как никогда.

Мы с Джеком присматривали за лошадьми и экипажами, выстроившимися от ворот до самой конюшни. Мы подносили животным лохани с водой, чтобы на жаре они не рухнули от жажды; хотя по правде, скорее это мы погибали от жары, таскаясь с одного конца поместья на другой с тяжеленными ведрами. Нам не позволяли снимать рубашки перед гостями, так что они липли к спинам от пота. Я перестал что–либо соображать — носился взад–вперед, уже не понимая, сколько времени прошло, скольких лошадей мы напоили. Солнце слепило глаза, я ничего не видел и не слышал, пока, в конце концов, наполняя очередное ведро из колонки за конюшнями, не почувствовал на своем плече руку Джека; он слегка потряс меня.

— Хватит, — сказал он, падая на траву рядом. — Достаточно поработали. С ними все в порядке.

— Ты думаешь? — спросил я, чуть не зарыдав от облегчения. — Можем сделать перерыв?

Он кивнул. В отдалении по лужайке прохаживались гости, потягивая из бокалов ледяной лимонад. Я услышал позади шаги и улыбнулся, увидев Доминик: она шла к нам с подносом.

— Не желаете перекусить? — с улыбкой спросила она, и я сомневаюсь, что другой живой душе мы бы обрадовались больше. Доминик приготовила нам хлеба и мяса, на подносе стоял большой кувшин лимонада, а по бокам — две кружки пива. Мы с удовольствием принялись за еду и напитки, не говоря ничего, пока сила возвращалась к нам. Я чувствовал, как лимонад льется по горлу в желудок — его сладость восполняла недостаток сахара в крови, я перестал трястись, но теперь меня одолела усталость.

— Так жить невозможно, — сказал я, растирая мышцы на руках, и удивляясь, какими широкими стали мои плечи за последние месяцы. Я был сильнее, чем когда бы то ни было, хотя — в отличие от Джека, чье налитое тело казалось состоящим из одних мускулов, — оставался жилистым: на моем все еще юношеском теле наросло не слишком много плоти. — Мне нужна другая работа.

— Нам обоим, — подхватил он; впрочем, он был немного ближе к переменам, нежели я. Джек решил, что не останется в Клеткли до конца лета и по секрету сказал, что собирается подать уведомление на следующей неделе. У него достаточно денег, чтобы отправиться в Лондон и продержаться там несколько месяцев, если понадобится, хотя он был уверен, что легко найдет место клерка. Я в этом не сомневался. Он купил новенький костюм, и, когда облачился в него как–то вечером, чтобы продемонстрировать мне, я был потрясен преображением. Конюх выглядел куда мужественнее любого из отпрысков Пеписов, достигших зрелости и респектабельности исключительно благодаря возрасту и деньгам; он был высок, красив и носил костюм с врожденным достоинством. А поскольку он к тому же был умен и сообразителен, я не сомневался, что он найдет работу за считанные дни.

— Вам что, больше нечем заняться? — Откуда–то сзади появился Нат Пепис, и мы сели, щурясь на солнце и прикрыв глаза руками.

— Мы обедаем, Нат, — вызывающе сказал Джек.

— По–моему, вы уже пообедали, Джек, — парировал Нат. — И для тебя я — мистер Пепис.

Джек фыркнул и снова растянулся на траве; я не знал, что мне делать. Нат боялся Джека — это было заметно, — но не похоже, чтобы дело зашло дальше разговора. Будто бы для того, чтобы подтвердить свою власть, Нат ткнул носком сапога меня в ребра, и я сердито подскочил.

— Давай–ка, Матье, — сказал он, впервые назвав меня по имени, — поднимайся и убери весь этот хлам. — Он показал на поднос с пустыми тарелками и кружками. — Какую грязь вы здесь развели, точно пара свиней.

Я не знал, что делать, но в итоге собрал предметы, оскорбившие его взор, отнес на кухню и грубо швырнул в раковину; Доминик и Мэри–Энн аж подпрыгнули.

— Что с тобой? — спросила Мэри–Энн.

— Помой–ка лучше, — сердито сказал я. — Это твоя работа, а не моя.

Громко выругавшись, я вышел и направился к Джеку, который, приподнявшись на локте, смотрел на меня. Нат уже ушел. Обернувшись к кухне, я увидел, что Нат и Доминик беседуют, стоя рядышком; он что–то говорил ей, а она весело смеялась. Я тяжело вздохнул и сжал кулаки. Подле моего лица зажужжала муха, я принялся яростно от нее отмахиваться, а когда поднял голову, солнце сразу же ослепило меня. Но вот зрение вернулось ко мне, и я увидел, что их головы сблизились, а рука Ната скользнула ей за спину, опускаясь все ниже и ниже; вот Доминик жеманно посмотрела на него, а на его лице появилась омерзительная ухмылка. Все мое тело напряглось, когда я понял, что сейчас сделаю.

— Мэтти, в чем дело? — Я смутно чувствовал, как Джек пытается схватить меня за руку, пока я шагал к Нату и Доминик. — Мэтти, прекрати, оно того не стоит, — говорил он, но я едва замечал его. Я так сосредоточился на своей внутренней ярости, что она могла обрушиться на любого из них — даже на ни в чем не повинного Джека. Я увидел, что Нат обернулся и посмотрел на меня — судя по лицу, догадался, что грядет беда. Он понимал, что я потерял рассудок, и положение, деньги, работа сейчас для меня ничего не значат. Он отпрянул, когда я подошел к нему, но я схватил его за лацканы и отшвырнул прочь. Он неловко рухнул наземь и попробовал встать на ноги, а я поманил его рукой.

— Поднимайся, — сказал я глубоким голосом, исходившим из какого–то места у меня внутри, о котором я даже не подозревал. — Поднимайся, Нат.

Он встал и попробовал развернуться, но я снова его схватил, а Доминик и Джек вцепились в меня. Не понимая, что делают, они держали меня с двух сторон, ослабляя мою защиту, и я был беспомощен. Нат поднялся, занес руку и ударил меня в лицо. Удар был не слишком силен, но оглушил меня на миг, и я отступил, готовясь наброситься на него, убить, если потребуется. Проморгавшись, я сжал кулаки и бросился к нему. Джек закричал, пытаясь меня остановить. Он знал, что будет со мной, если я вышибу дух из Ната Пеписа, и потому, когда Доминик бросилась меж нами, на миг задержав меня, сделал это сам. Он тоже пришел в бешенство и, меньше всего стремясь позволить человеку вроде Ната Пеписа разрушить мою жизнь, сам ринулся на него, залепил ему пощечину, пнул в живот, а затем ударил в лицо справа.

Нат рухнул на землю, окровавленный, без сознания, а мы трое стояли над ним, с нарастающим ужасом глядя, что натворили. Вся стычка заняла не более минуты.

Джек ушел, прежде чем к Нату вернулось сознание. Он лежал на земле перед нами, избитый, его лицо было залито кровью из носа и рта. Через несколько минут гости кинулись к нам. Одна дама завопила, другая упала в обморок. Мужчины громко возмущались. Затем подошел врач и склонился над Натом.

— Его нужно перенести в дом, — сказал врач, и несколько мужчин помоложе подняли и унесли его. Через несколько минут на улице остались только я, Доминик и Мэри–Энн.

— Куда подевался Джек? — ошеломленно пробормотал я, потрясенный случившимся. Я тупо смотрел по сторонам в поисках своего друга.

— Сел на лошадь и удрал, — сказала Мэри–Энн. — Ты его не видел?

Я покачал головой:

— Нет.

— Затерялся в толпе несколько минут назад. Никто даже не заметил, все смотрели на барчука.

Я подумал, все ли в порядке с Натом, и раздраженно отбросил волосы с лица. Повернулся и яростно уставился на Доминик.

— Что случилось? — заорал я. — Что, черт возьми, здесь случилось?

— Ты меня спрашиваешь? — закричала она в ответ, побледнев. — Это ты нас в это втянул. У тебя был такой вид, точно ты собираешься его убить.

— Он был с тобой! — завопил я. — Я видел, где шарят его руки. Ты не понимаешь…

— Я не твоя, чтоб ты меня защищал! — закричала она, развернулась и скрылась в кухне. Я раздосадовано покачал головой. Под моими ногами собралась бледная лужица из воды и крови.

К ночи история облетела весь городок. Джек напал на Ната Пеписа, сломал ему челюсть и два ребра, выбил почти все зубы, украл у хозяина лошадь и скрылся. Местные констебли уже пустились в погоню. Я лежал в своей постели у Амбертонов и не мог уснуть, беспокоясь за друга. Все его планы, все, что он собирался сделать, — все рухнуло из–за меня. Моей ревности. По крайней мере, Нат Пепис не умер, это уже что–то. Я все думал о Джеке: он сделал это потому, что этого нельзя было избежать, он сделал это ради меня.

На следующее утро я поднялся еще до пяти утра и отправился прямиком в Клеткли–Хаус. Я не знал, есть ли у меня еще работа или уже нет, хотя подозревал, что нет. Но меня не слишком беспокоило, чем все закончится, поскольку теперь я знал, что не собираюсь больше оставаться в Клеткли; мое время здесь вышло. Я хотел увидеть Доминик. Я хотел, чтобы она сказала мне, что думает. Я нашел ее в поле, лицо ее было бледно, а глаза покраснели. Было ясно, что она тоже не спала всю ночь.

— Пока не объявился, — сказал я, сам не зная, вопрос это или утверждение. Доминик покачала головой.

— Он уже далеко, — ответила она. — Должно быть, на полпути в Лондон. Джек не дурак.

— Разве? — спросил я, и она уставилась на меня:

— И что же это значит?

— Он ведь собирался уезжать, — сказал я. — Он скопил достаточно денег. Купил костюм. Он собирался стать клерком в Лондоне. Хотел подать уведомление на следующей неделе.

Доминик громко вздохнула, и я подумал, что сейчас она расплачется.

— Это все я виновата, — сказала она. В ее речи снова появился французский акцент, поскольку в мыслях она уже была далеко от Клеткли. — Нам не следовало сюда приезжать. У нас были планы. Надо было держаться их.

Мы. Когда я последний раз слышал от нее это слово? И хотя я презирал себя за это, мне вдруг показалось, что все обернулось к лучшему: все стало как прежде, как два года назад, в Дувре. Мы можем уехать вместе, жить вместе, быть вместе, состариться вместе. Я понял, что стараюсь