4 декабря 1972 года «Лед Зеппелин» приехали выступать в Глазго. Если ты живешь не в Британии, то, вероятно, не знаешь, где это. Глазго — большой город на западном побережье Шотландии. Шотландия — это сразу к северу от Англии.

Больше не буду загружать тебя географией. Знаю, у тебя нестойкое внимание. У меня тоже. Смотреть телевизор дольше нескольких секунд, не переключая каналы, я, кажется, уже не могу. Больше не получается досидеть до конца длинного фильма. В театры совсем не хожу — боюсь заскучать. Если читаю книгу — мне нужно, чтобы главы были короткими.

В этой книжке все части не длиннее нескольких сотен слов. Даже при нестойком внимании ты сможешь легко ее читать, понемногу за раз.

Книжка, в основном, касается событий вокруг концерта «Лед Зеппелин» вон уж сколько лет назад. Главные события мне помнятся хорошо, но в деталях память меня иногда подводит, из–за чего нередко случаются проблемы. Никак не могу вспомнить человека, если видел его всего пару раз, забываю дни рождения и до какого срока требуется что–то сделать. Поэтому я порасспросил о концерте старых приятелей — уточнил то, что вылетело из головы. Например, шел в тот вечер дождь или нет? Глазго — довольно сырой город, и вполне мог идти дождь, но я не помню. Или — где наши девочки из школы покупали свои бекеши — «афганы»? В те времена я наверняка знал. По сей день помню, как распороть до колена джинсы и вшить туда треугольник яркой ткани, чтобы сделать из штанов супер–клеши.

На концерт ходили: мой друг Грег, Черри, Зед и еще Сюзи, которая одно время была подружкой Зеда.

Грег любил Сюзи, и я тоже — так, по крайней мере, казалось. Мне было пятнадцать лет, и я запросто путался в эмоциях. Тогда всю осень и зиму я переживал страсть — страсть к Сюзи и к «Лед Зеппелин».

Я смотрю, в этой главе почти 300 слов. Коротко, даже для твоего нестойкого внимания. Тут не поспоришь.

Эта книга — по большей части запись разговоров между мной и моей приятельницей Манкс. Даже, когда мне лень записывать это в виде разговора или закавычивать текст — скорее всего я говорил это Манкс.

Роман можно было озаглавить «Разговоры с моей подругой Манкс». Хорошее было бы название. Броское и точное. Но я от него отказался, поскольку хотел, чтобы в заглавии был «Лед Зеппелин». Все–таки по большей части книга — о том, как я ходил посмотреть на «Лед Зеппелин», когда учился в школе, а много лет спустя рассказываю об этом своей приятельнице Манкс.

Я обожаю Манкс. Она всегда готова слушать мои истории о «Лед Зеппелин». Я разговариваю с ней каждый день, в основном — по телефону. Иной раз мы перекидываемся электронкой. Иногда встречаемся, но с тех пор, как Манкс родила, ей трудно выкроить время. Несмотря на высокое качество моих «лед– зеппелиновских» историй, Манкс часто впадает в депрессию. Она в депрессии с самых родов. Я стараюсь ее взбодрить. Такая у меня цель в жизни.

— Значит, — говорит Манкс, — ты был там в день, когда «Лед Зеппелин» приехали в Глазго?

— Разумеется, был, Манкс. — И я тебе расскажу об этом. Я буду рассказывать тебе примерно в той же манере, как Платон рассказывает своим читателям о Сократе в «Пире», а это очень занимательная книжка: там о порядке вещей повествуется от лица Аполлодора, который услышал об этом от Аристодема.

— Это восхитительно, — говорит Манкс, — но не увлекайся. Рассказы про древних греков были у тебя в прошлом году. В этом году — «Лед Зеппелин».

Сократ, который жил где–то в 400 году до н.э., до сих пор иногда является в современный мир. Всего несколько лет назад он мелькнул в фильме «Большое приключение Билла и Теда»[1]. Мне было очень радостно. Мне понравились Билл и Тед. Они бы пришли в восторг от концерта «Лед Зеппелин».

Одна молодая приятельница Манкс недавно отметила двадцать первый день рождения. Мы смотрели, как она оттягивается с друзьями.

— Вот бы мне было двадцать один год, — сказала Манкс.

— И мне, — согласился я.

И поневоле задумался: а что я сам делал на свой двадцать первый день рождения? Не помню. Пусто в голове. Что я делал? Наверное, был же какой праздник.

В пятнадцать лет я видел «Лед Зеппелин». Это я помню хорошо. Из дому я уехал в семнадцать. Помню. Но воспоминания о том, что было четыре года спустя, расплываются.

Мне сейчас немного за сорок. Еще молод, надеюсь, для старческого маразма. Может, мои двадцать первые именины провалились. Может, никто не пришел.

Я редко радуюсь дням рождения. Ясно помню депрессию на шестнадцатилетие, когда почувствовал, что становлюсь старым. За год до того, как «Лед Зеппелин» приехали в город, все было юным и увлекательным, и мои бесконечные страдания по Сюзи еще не доставляли мне серьезных проблем.

Мой приятель из Глазго, по его словам, мало что помнит о концерте. Не знает, был в тот вечер дождь или нет, но припоминает, что на улице было очень холодно. На выходе из зала было видно, как от людских тел валит пар. Ликуя от того, что своими глазами видим «Лед Зеппелин» всего в нескольких ярдах от себя, мы все пропотели насквозь, и пар от наших тел клубился в морозном ночном воздухе.

По ночам я иногда разыскиваю в Интернете имена людей, которых знал в школе, хотя мало шансов, что придется свидеться с кем–то из них снова. Не знаю толком, зачем я этим занимаюсь. Наверно, симптом моего недовольства жизнью. Я все время недоволен, не одним — так другим. Так было всегда. Единственный раз, когда я был вполне доволен, — это когда «Лед Зеппелин» вышли на сцену и заиграли. Два часа полного удовлетворения. Тут не поспоришь.

Прошло много лет; я живу в Лондоне и зарабатываю на жизнь писательством. Я достаточно выдвинулся, чтобы сидеть в жюри литературных конкурсов. Но об этом позже. Сейчас я должен рассказать тебе немного о своих школьных товарищах. О Греге и Сюзи, и о Черри, хотя Черри, в общем, не считается. И еще я расскажу побольше о дружке Сюзи — о Зеде, который был аж на целый год старше нас. Нам с Грегом нравился Зед. Мы на него равнялись, хотя было досадно, что он гуляет с Сюзи, в которую мы влюблены.

— Так, — говорит Манкс, — расскажи мне о девочке, в которую был влюблен в школе. Ты всю дорогу выставлял себя дураком из–за нее?

— Не думаю. Я не показывал своих чувств. Иначе мне бы несдобровать. Ты же знаешь, как дети жестоки друг к другу.

Сюзи была со мной в одном классе, и ей было шестнадцать, и любить ее было безнадежно. Шестнадцатилетние девушки не гуляют с пятнадцатилетними мальчишками. Разумеется, ты сам это пережил в свое время. Если ты парень, то помнишь, какие тоскливые отчаянные взгляды бросал на девушку, которая была всего–то чуть постарше, но так же недосягаема для тебя, как девушка с обложки «Вог». А если ты женщина, полагаю, ты помнишь мальчишку, который посматривал на тебя как–то странно, и притом был ничего себе, но ты бы скорее умерла, чем показалась с ним на людях.

— Такова жизнь в этом возрасте, — говорит Манкс.

Я киваю.

Теперь мне за сорок и никто не отвергает меня на том лишь основании, что я на год младше.

— У женщины могут найтись какие угодно причины — например, то, что за мной тянется шлейф неудачных связей, — но возраст тут ни при чем.

Мне до сих пор немного обидно, что девчонки в классе смотрели на меня свысока, будто на недоразвитого. Они были правы: по сравнению с ними я таким и был.

Я никогда не любил школу. Не знаю толком, почему; если оглянуться назад, ничего особенно дурного не происходило. Но когда тебе двенадцать или тринадцать, одних трений с учителями хватает, чтобы тебе стало паршиво.

Друзей, помимо Грега, у меня было мало. Мы не любили спорт и не смотрели телевизор, и нам не о чем было, по большому счету, разговаривать с одноклассниками. Наши длинные волосы и хиппанская одежда везде вызывали насмешки. Подружки у меня никогда не было. Лет где–то до тринадцати я и не осознавал, что у парней бывают подружки. Я был в шоке, когда увидел, что знакомые ребята водятся с девчонками. Эту стадию развития я, кажется, проскочил.