— Хорошо, — после недолгого молчания сказал Боэмунд и, подъехав к Мадленке, вгляделся в нее своими загадочными лазоревыми глазами. — Можешь взять лошадь оруженосца Рупрехта, она ему больше не понадобится. Адальберт, ты погрузишь бренные останки кнехта Рупрехта на своего коня… Вальтер может держаться в седле? — Вальтер был второй оруженосец, только пришедший в себя от удара.

— Может, да вот лошади у него больше нет, — бойко отозвался кто-то. — Что за удар, бог мой! Брат Филибер, как всегда, показал себя.

— Ладно, — сказал синеглазый, — ничего не поделаешь, пусть Вальтер едет на лошади с Иоганном. В путь, братья.

— В путь! — заорал Филибер и, засвистев по-разбойничьи, поскакал вслед за свои другом. Мадленка, надувшись, ехала в хвосте отряда крестоносцев, с тоской понимая, что деться ей некуда.

К вечерне они уже расположились на ночлег в Торне, где их поджидал фон Ансбах. Узнав, что анжуец вернулся целым и невредимым, он на радостях выкатил из подвалов бочку вина.

Едва Мадленка подкрепилась, ее вызвал к себе Филибер де Ланже и учинил ей допрос с пристрастием, допытываясь, что такого она сделала фон Мейссену, за что он ее так ненавидит. Мадленка честно рассказала, как она позаимствовала у раненого мизерикордию и какими словами они обменялись в сердцах, — мелочи, которые она за ненадобностью опустила, повествуя в подземелье о своих приключениях.

— Почему он так. взъелся на меня? — закончив свой рассказ, спросила она.

Филибер де Ланже рассеянно барабанил пальцами по столу.

— Потому что ты видел его слабым, и он не скоро это забудет. — Он положил руку на плечо «Михалу», смотревшему на него жалобными круглыми глазами. — Послушай моего совета, Мишель: держись от брата Мейссена подальше. Если Боэмунд кого невзлюбит, этому человеку не жить.

У Мадленки душа ушла в пятки — так серьезно и торжественно ее новый друг произнес эти слова; да и, по правде говоря, сам Боэмунд отнюдь не производил впечатления человека, с которым можно шутить.

— Я еще не поблагодарил тебя за то, что ты спас меня, — неловко сказала Мадленка.

Лягушачьи глаза засветились радостью.

— Это пустое. Я ничего особенного не сделал, Мишель. Жаль, конечно, кнехта Рупрехта, — «И вовсе не жаль: поделом ему», подумалось Мадленке, — но он сам виноват. Упокой, господи, его душу, — Филибер перекрестился и нечаянно рыгнул, отчего Мадленка подскочила на месте. — И никого здесь не бойся. Помни: ты мой друг, и я тебя в обиду не дам. — Он смущенно улыбнулся. — И никому не рассказывай, ну, про царапину, хорошо? Я и сам понимаю, что это глупо, но поделать ничего не могу.

Мадленка поклялась Лягушонку, что ничего никому не скажет, и с легкой душой отправилась спать.

Через два дня отряд Боэмунда сушей вернулся в Мариенбург, среди поляков более известный под названием Мальборк. Когда Мадленка впервые увидела бурые башни неприступной крепости, вырисовывающиеся вдали, ею овладело напряженное любопытство. От деда она слышала, что Мальборк — твердыня, не имеющая себе равных; одиннадцать лет тому назад после Грюнвальдской битвы король Владислав попытался взять ее приступом, но потерпел неудачу и вынужден был снять осаду. Мальборк расположен на берегу реки Ногата, притоке Вислы; по существу, это не один замок, а три, встроенные друг в друга и окруженные мощными стенами укреплений. Вблизи крепость выглядела еще внушительнее, чем издали; она подавляла своими размерами, и город, лепившийся к ее изножию, совсем терялся в ее тени.

Мадленка уже знала, что вход в замок женщинам строго-настрого запрещен, и сердце ее радостно трепетало, когда она предвкушала свое появление среди этих стен. Никакого кощунства Мадленка в этом не усматривала — ведь в конце концов крепость носила священное для крестоносцев имя Марии, а Мария было вторым именем Мадленки, и святая же Мария была небесной ее покровительницей. И раз уж судьба сама занесла ее сюда, было бы грех этим не воспользоваться.

Отряд рыцарей миновал посад и стал подниматься к замку. По дороге им попадались по большей части солдаты и священники — сразу же было видно, что поблизости расположено сердце ордена, основные его казармы. Замок, выстроенный из алого кирпича, к удивлению Мадленки, производил скорее радостное, чем тягостное впечатление. Копыта лошадей прогрохотали по спущенному подъемному мосту. Во дворе рыцари спешились, и подбежавшие конюхи приняли лошадей. Мадленка огляделась. Вокруг было множество народу; фон Мейссен и Филибер, в Торне переодевшийся в подобающую его званию одежду, попали в гущу любопытствующих рыцарей, жадных до новостей. Мадленку в мужском платье тоже не обошли вниманием; многие недоумевали, что тут делает этот никому не известный рыжий юноша, но решили, что это, должно быть, либо пленник, либо шпион крестоносцев, оказавший им важные услуги. Мадленка недолго пробыла во дворе: Филибер де Ланже (теперь у нее язык не повернулся бы назвать его Лягушонком и тем более Вонючкой), переговорив о чем-то с Боэмундом, подошел к ней и повелительно бросил:

— Следуй за мной!

Мадленку отвели в маленькую, но опрятную комнату, где не было ничего, кроме кровати, распятия на стене и простой деревянной скамьи.

— Великий магистр в отъезде, — сказал Филибер на прощание, — его замещает великий комтур Конрад фон Эрлингер. Мой слуга принесет тебе приличную одежду и все, что ты захочешь; комтур наверняка пожелает побеседовать с тобой. Веди себя прилично и, бога ради, — Филибер понизил голос, — не попадайся Боэмунду на глаза, не то не оберешься хлопот.

— Хорошо, — сказала Мадленка со вздохом.

Когда Филибер ушел, Мадленка побродила немного по комнате. Единственное окно выходило на реку, в которой отражались фантастической красоты башни замка. Мадленка вздохнула; в это мгновение она бы отдала всю эту красоту за то только, чтобы оказаться дома, в Каменках, где нет реки, а есть только один колодец, да и сама усадьба может лишь с натяжкой считаться замком.

Помолившись деве Марии и попросив охранять ее впредь, Мадленка села на кровать. Перина оказалась мягкой, и тощий зад Мадленки прямо-таки тонул в ее великолепии. Не помня себя от восторга (Еще бы! Наконец-то у нее есть своя кровать, не пучок грязной соломы, а именно кровать со всеми причиндалами!), Мадленка попрыгала на перине, пощупала ее, помяла руками и пришла к выводу, что эти чертовы немцы

недурно устроились. Она была права: орден имел монополию на торговлю на своей территории, из каковой торговли извлекал огромные прибыли. В тогдашней Европе он был единственным среди рыцарских орденов, вообще не имевшим никаких долгов.

Вдоволь налюбовавшись роскошной постелью, которую ей отвели, Мадленка еще раз обошла комнату, заглянула даже под кровать и обнаружила под нею в дальнем углу мышиную нору. После чего Мадленке стало скучно, и она совсем уже собиралась отправиться на поиски кого-нибудь, но тут дверь растворилась, и вошел невзрачный детина с птичьим носом, крошечными глазками и остриженными в кружок волосами. В руках он тащил ворох одежды. Детина стал перед Мадленкой навытяжку и воззрился на нее сверху вниз.

— Одежа тут для вашей милости, — хриплым голосом объявил детина.

Мадленка таращилась на него, и ужас все глубже проникал в ее существо, когда она сообразила, что детина послан, чтобы помочь ей переодеться, что он не уйдет, пока она не облачится в это дорогое, но совершенно бесполезное в ее положении тряпье, ибо, как только он увидит — увидит — увидит, что она не мальчик, а женщинам в замок вход запрещен — а помощи ей ждать совершенно неоткуда — то, пожалуй, в нынешних обстоятельствах она еще пожалеет, что Боэмунд не успел ее повесить. Мадленке тут же захотелось выскочить в окно, но оно было, во-первых, высоко, а во-вторых, забрано частым переплетом. Ах, святая Мария, небесная покровительница, где ты?

— Если ты думаешь, — проворчал детина, — что я буду помогать тебе с одежей, будто ты какой граф или рыцарь, ты здорово ошибаешься, сударь. На, разберешься сам, — и он бросил одежду на постель. — Есть хочешь?

— Хочу, — пролепетала Мадленка, у которой в голове не укладывалось, что она спасена.

— Ну, то-то же, — заключил детина и оглядел ее,

но без прежней неприязни. — Это правда, что ты брату Филиберу из плена бежать помог?