Мадленка с отчаянием покосилась на брата. Повозки медленно двигались по лесу, огибая бесконечный овраг, владения Соболевских остались позади. Михал приосанился и оглянулся, и Мадленка прекрасно поняла, что это значит. Господи, ведь она никогда его больше не увидит. За что, за что такое наказание?

— Наверное, мне пора, — неловко сказал Михал. Мадленка умоляюще посмотрела на мать Евлалию, и столько было в этом взгляде тоски, что сердце суровой настоятельницы смягчилось. Она сделала знак остановиться.

— Можете проститься, — сказала она. — А потом твой брат должен возвращаться.

Путаясь ногами в подоле, Мадленка кое-как выбралась из возка. Михал смотрел на нее с высоты своего чалого и молчал. Мадленка прошла несколько шагов, по-прежнему сжимая в руках библию. В горле у нее стоял ком, она не знала, что сказать и с чего вообще начать.

— Ну, вот… — начала она.

— Да, — обрадованно подхватил брат.

— Да. — Надо было решиться. — Ну, прощай, Михал, братец. Господь с тобой, береги себя.

— Пусть он тебя тоже хранит, сестрица.

Она хотела его обнять на прощание, и он даже наклонился к ней с седла, и в этот-то момент все и произошло. Крики людей смешались с конским ржанием, лес ожил и наполнился незнакомыми всадниками, и они неслись на караван с непостижимой быстротой, потрясая обнаженными клинками. Мадленка видела, как настоятельница привстала на месте с перекошенным не то от гнева, не то от изумления лицом, но тут плохо объезженный конь Михала, испугавшись, взметнулся на дыбы и заслонил возок. Мадленка проворно отскочила в сторону, но конь все же задел ее грудью; она замерла на краю оврага, неловко взмахнула руками, однако не удержала равновесия и кубарем покатилась вниз по откосу, выронив книгу.

Все быстрее и быстрее, все ниже и ниже — огромное поваленное дерево на дне оврага неслось на нее, и когда она наконец достигла его, с размаху ударившись о ствол, прекратилось это нелепое кувыркание и вокруг Мадленки, лежащей навзничь с раскинутыми руками, воцарилась гулкая, ничем не потревоженная тишина.

День прошел, и в лесу сгустились сумерки, а Мадленка все лежала на том же месте, не подавая признаков жизни.

Большая красивая коричневая бабочка села на неподвижную руку, зябко затрепетала крылышками с голубыми глазками, взмыла в воздух, покружила и вновь опустилась, на этот раз на щеку Мадленки. Тогда девушка впервые пошевелилась, издав невнятный стон.

Бабочка бесшумно вспорхнула и улетела прочь. Мадленка открыла глаза и почувствовала, что ей неудобно лежать, что ей холодно, она озябла, устала, совершенно разбита и… и… и, кстати говоря, что вообще она тут делает?

Глаза Мадленки ощупывали ветви дерева, нависшего над оврагом. Почему-то она сразу же сообразила, что это клен, и, по правде говоря, это ее успокоило. Мадленка любила клены, их звездчатые листья и зеленоватые цветы, не похожие ни на какие другие.

Повернув голову, Мадленка увидела рядом с собой ствол упавшего дерева. По коре его весело бежали черные муравьи.

Мадленка охнула и приподнялась. В ушах зазвенело, но она пересилила себя и кое-как села на землю. Лицо было мокрое, Мадленка поднесла пальцы ко лбу и, отдернув руку, обнаружила на ладони кровь.

Тут ее зашатало так сильно, что она едва не рухнула. Сидя, она попыталась опереться левой ладонью о землю, но от этого простого движения Мадленку пронзила такая боль, что она закричала. Разодрав рукав зубами и ногтями, девушка осмотрела руку и пришла к выводу, что та либо сломана, либо вывихнута. Рыжеватые пряди волос в беспорядке свешивались Мадленке на лицо, и она не успевала отводить их назад.

— Боже… Боже… — простонала она несколько раз. Клен зашумел листвой. Муравьи все так же деловито сновали по старому стволу.

Мадленка рывком вскочила на ноги и, шатаясь, простояла так несколько мгновений. В шее, когда она резко дернула головой, что-то хрустнуло, но в целом девушка чувствовала себя не худшим образом. Ноги, похоже, были целы, позвоночник — тоже, но ребра с правой стороны сильно ныли, и каждый вдох давался Мадленке с болью. Вдобавок ее мутило, и перед глазами то и дело повисала траурная пелена.

— Михал! — слабо крикнула Мадленка. — Кто-нибудь!

В десятке шагов от нее показался здоровенный — с пол-локтя величиной — серый еж. Сопя, он полз на Мадленку, тыкаясь носом в землю.

— Христиане! — крикнула Мадленка, на этот раз громче и увереннее. — Мать Евлалия! Эй!

Еж фыркнул, с опаской поглядел на огромную растрепанную фигуру и пустился наутек — только шуршали под лапками прошлогодние палые листья.

— Ежик, милый, — простонала Мадленка. Но он уже скрылся, и леденящее душу одиночество со всех сторон обступило ее.

Мадленке хотелось плакать, но она стиснула зубы, тыльной стороной руки стерла кровь с лица и на неверных ногах, зигзагами пошла вперед. В глазах порой становилось совсем темно, хотя ночь еще не наступила. Высоко в кронах деревьев переговаривались птицы.

Мадленка наконец сообразила, что движется не туда, куда надо. Следовало прежде всего выбраться на дорогу, и она, высмотрев местечко поудобнее, стала карабкаться по откосу вверх. Ноги разъезжались, раз или два она чуть не упала, но все же усердие ее было вознаграждено — она выбралась-таки наверх и смогла наконец перевести дух.

Оставались сущие пустяки. Мадленка отыскала глазами тот самый клен, решительно двинулась к нему и, как учил дедушка, со всего маху врезалась в дерево вывихнутым плечом.

Мадленка истошно взвыла и, обессилев, сползла по стволу на землю. Пот обильно оросил виски, но своей цели она все же достигла: рука встала на место — в этом она убедилась, подвигав ею туда и сюда. Однако сердце колотилось так ожесточенно, так яростно, что на мгновение Мадленка даже испугалась, закрыла глаза и некоторое время дышала, прислушиваясь к глухому стуку в своей груди. Ветерок овевал ее лицо, и ей стало немного легче. Она разлепила веки и с усилием поднялась на ноги.

На дороге никого не было. Ни матери-настоятельницы, ни слуг, ни возниц, ни Михала. Никого. Никого.

Ей пришло в голову, что они забыли ее здесь, и тогда ей стало страшно, так страшно, как, наверное, не было еще никогда в жизни, даже когда она в возрасте четырех лет упала в колодец. Но страх скоро прошел; ведь Мадленка знала, что она — хорошая, что Богу это отлично известно и что именно по-этому он не допустит, чтобы с нею обошлись несправедливо. Значит…

Мадленка не успела ни до чего додуматься. Она увидела в траве что-то знакомое — коричневый переплет небольшой книжки — и узнала библию матери-настоятельницы. Это немного подбодрило Мадленку. Она подняла книжку, бережно отряхнула ее и, прижав к груди, шагнула на дорогу.

Как и все дороги того времени, это была простая утоптанная колея, и Мадленка, хоть и мало была искушена в подобных делах, без труда узнала следы повозок, груженных ее вещами — обод колеса глубже вдавливался в почву — и следы возка, более узкого в оси. Земля вокруг была изрыта копытами коней, и неожиданно перед глазами Мадленки предстало видение — клинки, на лезвиях которых играло солнце, и рвущиеся отовсюду всадники.

Она совсем забыла, что на ее спутников напали, а раз так… Возможно, что их люди сумели постоять за себя, но в пылу схватки забыли о ней. Это ничего; они вернутся, обязательно вернутся, ведь она, Магдалена Мария Соболевская — не какая-нибудь там простая барышня, нет, ее отец — шляхтич, и принадлежит она к благородному и всеми уважаемому роду. Мадленка надменно вскинула голову, так, что даже шея вновь напомнила о себе болью, и, охнув, схватилась за затылок. Ничего, главное — не терять достоинства, что бы ни произошло.

Главное — сохранять присутствие духа, даже если увидишь такое пятно — красное? рыжее? бурое? — на траве по ту сторону дороги. И в самом деле, пятно, не игра теней в летних сумерках; более того, оно влажное и даже немного поблескивает. Мадленка поколебалась, потом пересекла колею и присела на