твои. — И он протянул Вальбену осколок глиняного сосуда, расписанный оранжевыми и черными красками.

— Но почему не отца и не брата?

— Это — твое, — повторил дед. — Чтобы ты вспоминал о Земле… и обо мне. Ты же будешь беречь их, не так ли? Ведь это последние шесть вещей с Терры, которые остались у нас. Если мы их потеряем, нам уже негде найти нечто подобное. Ну вот… возьми, возьми. — Он вложил их в ладони Вальбена. — Вот… Это из Греции. Возможно, когда-то ее держал в руках Сократ или Платон, а теперь она принадлежит тебе.

Это оказался последний раз, когда ему пришлось поговорить со своим дедушкой.

Много месяцев после того дня Вальбен не расставался с тем кусочком керамики и куда бы ни шел, брал его с собой. Стоило Лоулеру потереть ладонью о его неровную шершавую поверхность, и возникало ощущение, что Земля оживает у него под рукой и из кусочка глиняного сосуда с ним разговаривает сам Сократ или Платон.

…Ему пятнадцать лет. Его брат Койри, ставший моряком, приехал домой погостить. Брат на девять лет старше Вальбена, самый старший из трех детей доктора Лоулера. Средний — маленький Бернат — умер так давно, что его почти никто не помнит. Койри должен был стать островным врачом, но его не интересовала медицина; врачебная практика привязала бы к одному-единственному клочку «суши». Море, море и еще раз море — вот к чему постоянно стремился старший из отпрысков Лоулера. Итак, он стал моряком, и письма от него стали приходить из таких мест, названия которых ничего не говорили Вальбену: Вельмизе, Сембилор, Тетопаль, Мейза Мейзанда. А теперь вот Койри приехал сам, правда, ненадолго, сделав остановку на Сорве по пути на Симбалимак, остров, расположенный в море, которое носило красивое название Лазурного и казалось таким далеким, словно находилось в другом мире.

Вальбен не видел брата четыре года и не знал, чего можно ожидать от этой встречи. У приехавшего в гости было такое же лицо, как и у их отца, те же черты лица, которые начали проявляться и у младшего Лоулера: тяжелая нижняя челюсть, длинный прямой нос… Но кожа гостя настолько загорела и обветрилась, что напоминала старую выделанную шкуру рыбы-ковра, а на щеке у него — широкий шрам лилового цвета, протянувшийся от уголка глаза до рта.

— Одна морская тварь постаралась, — объяснял Койри, — но я ей отомстил. — Он хлопнул Вальбена по плечу. — Э, да ты здорово вырос! Стал таким же высоким, как и я. Правда, весишь поменьше. Нужно поправляться, дружок. — Брат подмигнул. — Поплыли со мной как-нибудь на Мейзу Мейзанду. Вот там-то ты узнаешь толк в еде! У них каждый день пир… А женщины! Какие женщины, парень! — Он нахмурился. — Ты ведь уже бегаешь за бабами? Что я спрашиваю? Конечно, бегаешь! Да? Ну… Вэл, как насчет путешествия? Когда я вернусь с Симбалимака, ты поплывешь со мной на Мейзу Мейзанду?

— Ты же знаешь, я не могу уехать отсюда, Койри. Мне нужно учиться.

— Учиться?

— Я занимаюсь с отцом медициной.

— О! Да, конечно! Совсем забыл об этом. Ведь ты будешь следующим доктором Лоулером. А разве тебе нельзя немного поплавать со мной по морям?

— Нет, — ответил Вальбен, — нельзя.

И тут он понял, почему дед отдал ему кусочек земной керамики, а не старшему брату.

Койри больше никогда не возвращался на Сорве.

Вальбену исполнилось семнадцать, и он с головой ушел в свои занятия медициной.

— Настало время научиться делать вскрытие, — как-то сказал ему отец. — До сих пор мы занимались теорией… Но рано или поздно нужно заглянуть внутрь этого мешка, что величается телом.

— Может, подождем, пока я закончу курс анатомии, — предложил Вальбен, — чтобы лучше понять то, что увижу во время вскрытия.

— Ну нет! — отрезал отец. — Сей процесс сам по себе является лучшим уроком по анатомии.

И Лоулер-старший ввел его в операционную, где на столе под легкой простыней из морского салата лежало тело. Он сдернул покров, и Вальбен увидел тело старухи, седой, с отвисшими грудями, съехавшими к подмышкам. Мгновением позже Лоулер-младший понял, что знает ее. Это мать Бамбера Кэдрелла, Санта, жена Маринуса. «Ну, конечно, я неизбежно узнал бы любого мертвеца, — подумал тогда Вальбен, — ведь на острове всего шестьдесят жителей. Все они мне хорошо знакомы. И все же… Жена Маринуса, мать Бамбера лежит вот так передо мной, совершенно обнаженная, мертвая…»

— Она умерла сегодня утром практически мгновенно. Просто упала в своем ваарге. Маринус принес ее тело… Скорее всего, причина смерти коренится в сердце, но нужно проверить, и ты должен принять участие. — Отец взял чемоданчик с хирургическими инструментами и тихо сказал:

— Я тоже не испытываю большого удовольствия от каждого нового вскрытия, но это необходимо, Вальбен. Ты должен знать, как выглядят печень, селезенка, легкие, сердце. Об этом нельзя узнать только из книг. Кроме того, тебе необходимо научиться отличать здоровые органы от больных. А мы здесь, на острове, не располагаем большим запасом тел для исследований. Так что представляется великолепная возможность посмотреть все на практике, и ты не смеешь упускать подвернувшийся случай.

Лоулер-старший выбрал нужный скальпель, показал Вальбену, как правильно держать его в руке, и сделал первый надрез, а затем начал обнажать тайны тела Санты Кэдрелл.

Лоулеру-младшему сделалось страшно. В тот первый раз он почувствовал себя не в своей тарелке. Затем до него дошло, что можно к этому приспособиться, привыкнуть к кошмару и ужасу осквернения священного храма человеческого тела.

Спустя какое-то время сие занятие даже увлекло его, но перед этим ему пришлось научиться забывать о многом и воспринимать тело только как сочетание внутренних органов разного цвета, структуры и формы.

Но в ту ночь, когда он закончил свои занятия и зашел за большой резервуар с Бодой Тальхейм, чтобы «пообщаться» с ней наедине, и его руки скользнули по ее гладкому теплому животу, Вальбен вдруг почувствовал, что никак не может отделаться от мысли о полном сходстве увиденного сегодня с живым человеком: под этой туго натянутой кожей такое же сочетание внутренних органов разного цвета, строения и формы, такие же извивы кишок и все такое прочее. Он коснулся упругой груди Боды и снова в памяти всплыли распотрошенные сегодня молочные железы с очень сложным строением. Вальбен отдернул руки от прелестного тела Тальхейм так, словно от его прикосновений и ласк оно начало превращаться в труп покойной Санты.

— Что-нибудь не так, Вэл?

— Нет, нет… Все в порядке.

— Ты не хочешь…

— Конечно, хочу, но… я не знаю…

— Давай я помогу тебе.

— Да. О, Бода! Да!

Через несколько мгновений все стало на свои места. Тем не менее он продолжал задаваться вопросом, смогут ли когда-нибудь его руки прикоснуться к женскому телу без того, чтобы в воображении не оживали непрошеные и нежелательные, но такие яркие картины ее поджелудочной железы, почек, фаллопиевых труб. И тут Вальбен впервые по-настоящему понял, насколько усложняет жизнь профессия врача.

Образы давно прошедших времен…

Призраки, которые никогда не оставят его.