воспарит Россия над землею — буквальные слова бабы Ванги — и осенит всю землю своими крыльями». Ее духовное первенство признают все, в том числе и Америка.

Но свершится это далеко не сразу. По словам Ванги, через шестьдесят лет. Насколько я помню, трижды мы возвращались к этой теме и трижды называла она один и тот же срок: через шестьдесят лет.

Но этому, опять же по словам Ванги, будет предшествовать сближение трех стран. В одной точке, говорила она, сойдутся Китай, Индия и Москва.

— А Болгария? — осведомилась Людмила.

— Болгария тоже, но если будет вместе с Россией и как бы частью России, — отвечала Ванга. — Без России у Болгарии нет будущего.

— Снова придет Христос в белых одеждах, — пророчила Ванга. (И обращаясь ко мне: «А ты должен будешь описать это в своих книгах».)

Наступает время, когда определенные души почувствуют возвращение Христа своим сердцем. Вначале он явится России, потом — всему миру.

— Когда пишешь о Болгарии, — рекомендовала мне Ванга, — держи в уме Людмилу.

(Собственно, я и старался следовать этому совету, работая над данным очерком.)

— Вы были связаны в прошлом, — сообщила нам Ванга. — Вы находились в одно и то же время при святце Сергее. В его монастыре.

И воскликнула, захваченная картиной воскресшего прошлого:

— Ой-ой! Вижу тебя, — это к Людмиле. — Ты офицер. У тебя русская душа. Войско надвигается как пламя, а воины как языки этого пламени. Ой-ой, русская душа идет вперед и ничего не боится.

И опять к Людмиле:

— Ты всегда будешь с Россией. Для тебя Россия это все. Должны появиться другие женщины, похожие на тебя. Они еще не пришли с неба. Но скоро придут и будут помогать земле.

Этот разговор происходил в бывших царских апартаментах под Софией год спустя после первой нашей встречи. Именно его, не подозревая, что он станет последним, мы и записали на магнитофонную пленку.

Надо сказать, что мои поездки в Болгарию каждый раз сталкивались с непредвиденными препятствиями. Каждый раз шла пробуксовка на пустом месте. То по каким-то непонятным причинам задерживалась виза, то почему-то строго ограничивался срок моего пребывания в Болгарии. Думаю — это не было случайностью. За нашим братом писателем, да и вообще за любым неординарным шагом любого человека следили тогда внимательнейшим образом.

Мои затруднения не ускользнули от Людмилы Живковой. Она даже сказала: «Мы всегда рады видеть вас у себя, уладьте только вопрос об отъезде из своей страны».

Но вот уладить этот вопрос оказалось весьма непросто. План последней поездки (в конечном счете так и несостоявшейся) встретил уже не замаскированное, а открытое сопротивление. Но тут, очевидно, была совершена ошибка. Людмила Живкова прислала приглашение мне и моей семье приехать в Болгарию в качестве ее гостей. Она полагала, что тем самым облегчит ситуацию с выездом: ведь как-никак приглашает не кто-нибудь, а член Политбюро, председатель Комитета культуры Болгарии. Но вышло наоборот. Это дало прямо противоположный результат. Наотрез и, как водится, без всякого объяснения мне было отказано в визе.

Естественно, я отправился на Старую площадь, в ЦК КПСС. Этот адрес тогда хорошо знали все: и партийные и беспартийные. Но там, когда надо, умели притвориться невинными агнцами. «А при чем тут мы? — изобразили удивление сотрудники, принимавшие меня. — Дело в том, что приглашение Людмилы Живковой не является официальным, а частным и должно быть направлено по каналам ОВИРа. Мы же вмешиваться в прерогативы ОВИРа не имеем права».

Разумеется, это была игра. Тем более что через посредников полушепотом до меня было доведено мнение одного высокопоставленного моего доброжелателя из того же самого ЦК: «Зачем Сидоров связался с такой сомнительной фигурой, как Людмила Живкова? Зачем ему Болгария? Пусть едет в Крым. Если возникнет необходимость, мы достанем ему путевку в любой санаторий и дом отдыха Крыма».

Но я не собирался отступать от намеченного. Что ж: ОВИР так ОВИР. Проинформировал о случившемся Людмилу Живкову. Из Болгарии в спешном порядке прислали частное приглашение, сделанное в целях конспирации не от Людмилы Живковой, а от какого-то подставного лица.

Теперь начал мотать нервы ОВИР, донельзя затягивая оформление документов. Но я запасся не просто терпением, а долготерпением, ибо решил — на это у меня были особые причины — добиться своего. И вдруг как гром с ясного неба: звонок из болгарского посольства. Скоропостижно скончалась Людмила Живкова. Скончалась в тот самый день, когда, согласно первоначальному приглашению, я должен был приехать в Софию.

Смерть Людмилы Живковой — внезапная, да еще в таком возрасте: ей не было еще и тридцати девяти — естественно, породила массу слухов и легенд. И вырастали они не на пустом месте. Ведь ничто — ни болезнь, ни легкое недомогание — не предвещало того, что произошло. В газетах было опубликовано медицинское заключение. Из него следовало, что смерть наступила от инсульта. Но тогда мало кто доверял официальным сообщениям, тем более что обстоятельства смерти Людмилы с самого начала были окутаны тайной.

А они, эти обстоятельства, когда скупая информация о них все же просачивалась к людям, не могли не вызвать чувства недоумения.

Странным было то, что, когда Людмила потеряла сознание — а это случилось в ванной, — никого, буквально никого не оказалось в огромном загородном доме. Примерно в течение двух часов она была предоставлена сама себе. Странным было то, что когда дозвонились до «Скорой помощи», то она явилась с большим опозданием.

И, наконец, странным было то, что машина «Скорой помощи» оказалась неисправной. По дороге отлетело колесо и целый час ушел на ремонт машины.

Разумеется, все это можно было объяснить случайным стечением обстоятельств, но разумеется также и то, что кое-кому — особенно при отсутствии точной и полной информации — само стечение обстоятельств могло показаться подозрительным.

Существуют разные версии загадочной смерти Людмилы Живковой (в том числе и детективные). Но одну из них — а именно версию самоубийства, если не ошибаюсь, ее выдвигает один из помощников Тодора Живкова — должно отвергнуть сразу и безоговорочно. Для Людмилы Живковой с ее духовным мировоззрением такой вариант был абсолютно исключен. Кстати, как раз в последний месяц ее жизни я поддерживал постоянную связь с Людмилой (это диктовалось перипетиями намечавшейся моей поездки в Болгарию) и был в курсе многих ее дел. Знал, что она готовит для меня какие-то новые предложения и проекты. Знал, что огорчена моей задержкой. Секретарь Людмилы Живковой Кирилл Аврамов мне рассказывал, что в пятницу вечером — накануне неожиданной трагедии — она позвонила ему из своей загородной резиденции. Спросила: «Точно ли приедет Сидоров и если да, то когда, наконец, приедет?» Тот заверил ее, что вопрос с моим отъездом уже решен и что на днях я прилечу в Софию. По его словам, это был последний ее контакт с внешним миром.

На похоронах Людмилы Живковой, поскольку я не занимал официального положения, я, конечно, не был. А они, по свидетельству очевидцев, превратились в грандиозную манифестацию, потому что сотни тысяч людей высыпали на улицы Софии. Увы, как мы знаем, подчас только смерть человека и позволяет по достоинству оценить истинное значение его жизни для нас.

Официальные соболезнования пришли из разных стран. Естественно, из нашей страны — тоже. Но больше всего траурных телеграмм пришло из Индии. Там Людмила бывала нередко, там общалась с кругом близких ей по духу людей. По предложению Индиры Ганди факультету славянских языков и литературы Делийского университета было присвоено имя Людмилы Живковой. Это имя он носит и сейчас, когда на родине Людмилы переименовано все, буквально все, что хоть в какой-то мере напоминает о Тодоре