все же проявляла ко мне внимание. Расспрашивала о семье, об учебе, сказала, что опознание — это «одна из самых тягостных формальностей в любом деле об изнасиловании», и несколько раз спросила, не хочу ли я пить.

Сейчас мне кажется, что от Триши и других сотрудниц кризисного центра меня оттолкнула их привычка все обобщать. Я не хотела быть одной из многих, не хотела, чтобы меня с кем-то сравнивали. Это как бы умаляло мою волю к выживанию. Триша стала исподволь готовить меня к неудаче, объясняя, что даже если у меня не получится опознать насильника, ничего страшного не произойдет. Но я не желала слушать ее речи. Учитывая не внушающую большого оптимизма статистику арестов, судебных процессов и даже полной реабилитации потерпевших, я не видела иного выбора, кроме как игнорировать эти проценты. Мне требовалось хоть что-нибудь ободряющее: например, чтобы от прокуратуры на процессе выступала женщина. Меня не волновало, что количество дел об изнасилованиях, доведенных до суда, за текущий календарный год в Сиракьюсе равно нулю.

— О боже! — внезапно воскликнула Триша.

— Что такое? — забеспокоилась я, но оборачиваться не стала.

— Закрой лицо!

Положение было тупиковое. Согнувшись пополам, я уткнулась головой в подол юбки. Прижала ткань к лицу, но предпочла не закрывать глаза.

Триша вскочила и замахала руками.

— Уберите их отсюда, — повторяла она. — Уберите их.

Кто-то из полицейских торопливо пробормотал: «Пардон».

Через пару секунд я подняла голову. Все уже ушли. Оказывается, получилась какая-то нестыковка с конвоированием участников опознания в специально отведенный зал. Мне стало трудно дышать. Неужели он меня заметил? Я была уверена: если да, то мне не жить. Он ни за что не простит мне обмана — что, мол, я буду помалкивать, что постыжусь об этом говорить.

Я подняла голову.

Передо мной стояла Гейл Юбельхоэр. Она протянула мне руку. Мы обменялись рукопожатием.

— Досадная накладка, — произнесла она. — Но, по-моему, их вовремя успели вывести.

Мне в глаза бросились ее черные, коротко стриженные волосы и привлекательная улыбка. Она оказалась рослой, примерно пяти футов и десяти дюймов, и крепко сбитой. Не какая-нибудь скелетина, а женщина в теле, главное — женщина! Глаза умные, с живым блеском. Я тут же связала все воедино. Гейл была в точности такой, какой я мечтала стать в самостоятельной жизни. Она пришла делать свою работу. Ей хотелось того же, чего и мне: победить.

Гейл объяснила, что скоро начнется процедура опознания, а после мы поговорим о суде присяжных, и она расскажет мне, чего следует ожидать, как будет выглядеть помещение, сколько там будет народу и какого рода вопросы могут быть заданы — вопросы, предупредила она, могут оказаться для меня нелегкими, но отвечать я обязана.

— Вы готовы? — спросила она.

— Готова, — ответила я.

Следом за Гейл мы с Тришей подошли к открытой двери в смотровую часть комнаты. В помещении было темно. Там находились какие-то люди. Одного я узнала: сержант Лоренц. Мы с ним не виделись со дня преступления. Он мне кивнул. Еще там были два человека в форме и с ними третий — адвокат ответчика Пэкетт.

— Не вижу оснований для ее присутствия, — заявил он, остановившись взглядом на Трише.

— Я представляю Кризисный центр помощи жертвам насилия, — объявила Триша.

— Ну и что? Тут и без вас не протолкнуться, — отрезал он.

Адвокат был невысок ростом, бледен, с намечающейся лысиной. Мне предстояло общаться с ним на протяжении всего процесса.

— Так принято, — вмешался сержант Лоренц.

— Насколько я знаю, здесь она не имеет официального статуса. Для ее присутствия нет никаких юридических оснований.

Спор продолжался. В него втянулась и Гейл. Сержант Лоренц твердил, что на процессы по аналогичным делам стало уже традицией приглашать сотрудниц кризисного центра.

— Рядом с ней и так есть женщина — заместитель прокурора, — отреагировал Пэкетт. — Этого достаточно. Я не позволю своему клиенту участвовать в опознании, пока эту особу не выведут.

Отойдя к стеклянной стене, Гейл посовещалась с Лоренцем, а затем вернулась к нам с Тришей.

— Он не уступит, — сказала она. — Мы и без того затягиваем опознание, а к часу мне уже надо быть в суде.

— Все нормально, — отозвалась я. — Ничего страшного.

Я сказала неправду. Это был удар под вздох.

— Вы уверены в себе, Элис? — переспросила она. — У вас должна быть полная уверенность. Опознание можно перенести.

— Нет уж, — сказала я. — Все в порядке. Я готова.

Тришу отпустили.

Мне разъяснили процедуру. Сказали, что в помещение за зеркальной стеной введут пятерых мужчин, но предварительно там зажжется свет.

— Поскольку с той стороны будет светло, а здесь темно, они не смогут тебя увидеть, — добавил Лоренц.

Он напомнил, что спешить не следует. Что по моей просьбе он сможет приказать участникам опознания повернуться влево-вправо или заговорить. И напоследок еще раз посоветовал не торопиться.

— Когда сомнений не останется, — сказал он, — попрошу подойти вот туда и четко пометить крестиком соответствующую графу в протоколе опознания. Это понятно?

— Понятно, — пробормотала я.

— Может, у вас есть какие-то вопросы? — вмешалась Гейл.

— Она же сказала, что ей все понятно, — процедил Пэкетт.

Я снова почувствовала себя ребенком. Взрослые поругались, и только мое хорошее поведение могло сгладить конфликт. Повисшее в воздухе напряжение не давало мне дышать полной грудью, да еще сердце колотилось как бешеное. Теперь я могла бы описать Меджесто свои симптомы наступления паники. Меня обуял смертельный ужас. Однако я ведь уже заявила о своей готовности. Пути назад не было.

Сама обстановка внушала мне страх. Мой взгляд был прикован к одностороннему зеркалу. Если верить телесериалам, по ту сторону всегда находится просторное помещение: у дальней стены — помост, а сбоку дверь, откуда входят участники опознания, чтобы подняться на две-три ступеньки и занять свои места. Жертву и преступника всегда разделяет значительное расстояние, и это успокаивает.

Оказалось, полицейские сериалы имели мало общего с действительностью. Зеркало занимало всю стену целиком. С другой стороны оставался проход примерно в ширину мужских плеч, так что участники опознания, повернувшись лицом, должны были оказаться почти вплотную к зеркалу, на расстоянии вытянутой руки; получалось, что насильник будет стоять прямо передо мной.

Лоренц отдал приказ в микрофон, и по другую сторону зеркала вспыхнул свет. Пятеро чернокожих мужчин в почти одинаковых голубых рубашках и синих шортах вошли в помещение и заняли свои места.

— Можешь подойти поближе, Элис, — сказал Лоренц.

— Точно не первый, не второй и не третий, — выдавила я.

— Спешить не надо, — напомнила Юбельхоэр. — Подойдите ближе и внимательно рассмотрите каждого.

— Можно заставить их повернуться влево или вправо, — подсказал Лоренц.

Пэкетт хранил молчание.

Я не стала спорить. Подошла поближе, хотя создавалось впечатление, что они и так стоят у меня перед носом.

— Пусть повернутся, — попросила я.

По команде все встали перед нами в профиль. Один за другим. Когда они вернулись в прежнее