По пути из Филадельфии, на тридцатом шоссе, их настиг дождь. Он начинался исподволь, покалывая тонкими иголками мою сестру и Сэмюела, ехавших на предельно допустимой скорости пятьдесят миль в час.

Холодные капли, падая на сухой, раскаленный асфальт, поднимали в воздух испарения, спекшиеся за день под палящим июньским солнцем. Линдси любила прильнуть щекой к спине Сэмюела, как раз между лопатками, и вдыхать запахи асфальта и редких придорожных кустарников. Ей вспоминалось, как перед грозой ветер надувал белые платья выпускниц, выстроившихся вдоль Мейси-Холла. Казалось, девушки вот- вот оторвутся от земли.

Когда до поворота к дому оставалось миль восемь, изморось сменилась проливным дождем, и Сэмюел прокричал Линдси, что дальше ехать рискованно.

Они дотянули до полосы между двумя торговыми зонами, где еще уцелели деревья, готовые в любой момент пасть жертвой очередного придорожного супермаркета или автомагазина. При повороте на обочину мотоцикл занесло. Сэмюел, ударив по тормозам, опустил ноги на мокрый гравий и, как учил его Хэл, выждал, чтобы моя сестра сошла с заднего сиденья и отступила в сторону.

Подняв щиток шлема, он объявил:

— Приехали. Надо закатить байк под деревья.

Линдси пошла следом; мягкая подкладка шлема заглушала стук дождя. Увязая в грязи, они с Сэмюелом старались перешагивать через кучи мусора, скопившиеся на обочине. Им казалось, что дождь хлынул еще сильнее, и моя сестра порадовалась, что после торжественной церемонии сменила нарядное платье на кожаные штаны и куртку, которые всучил ей Хэл, — а она отбивалась, как могла, говоря, что будет похожа на извращенку.

Сэмюел вел мотоцикл к росшим в ряд дубам; Линдси не отставала. Неделю назад они сходили в мужскую парикмахерскую на Маркет-Стрит и сделали себе одинаковые короткие стрижки, хотя у Линдси волосы были светлее и мягче. Стоило им снять шлемы, как по макушкам начали долбить крупные дождевые капли, падающие сквозь дубовую листву, а у Линдси вдобавок потекла тушь. Я смотрела, как Сэмюел подушечкой большого пальца вытирает ей щеки.

— Поздравляю с окончанием, — сказал он в темноте, склоняясь, чтобы ее поцеловать.

После того как они впервые поцеловались у нас на кухне, я не сомневалась, что Сэмюел будет у моей сестры — как мы с ней приговаривали, фыркая от смеха, когда играли с куклами Барби или смотрели по телику ток-шоу Бобби Шермана, — единственным и неповторимым. Сэмюел вошел в ее жизнь, когда это было ей нужнее всего; потом их отношения только крепли. Не разлучаясь, они вместе поступили в Темпл. Ему там быстро все осточертело, и ей приходилось его тянуть. Зато Линдси нашла себя, и ради этого он готов был терпеть до конца.

— Давай укроемся, где листва погуще, — сказал он.

— А мотоцикл?

— Дождь кончится — попросим Хэла за нами приехать.

— Ну и влипли! — вырвалось у Линдси.

Сэмюел рассмеялся и взял ее за руку. Не успели они сделать пару шагов, как прогремели раскаты грома, и Линдси вздрогнула. Он покрепче стиснул ее ладонь. В отдалении беспрерывно бились молнии, гром рокотал все сильнее. Линдси, в отличие от меня, всегда боялась грозы: дрожала, не находила себе места. Ей казалось, что во всей округе деревья раскалываются пополам, дома вспыхивают от удара молнии, а собаки забиваются в подвалы.

Они пробирались через низкую поросль, которая даже под защитой деревьев успела пропитаться дождем. Время было еще не позднее, но на землю уже опустились сумерки; Сэмюелу пришлось включить фонарик. В этой безлюдной местности все же ощущалось человеческое присутствие: под ногами то и дело скрежетали жестянки и перекатывались пустые бутылки. И вдруг, сквозь густой кустарник и тьму, оба одновременно заметили ряд разбитых окон, зияющих под самой крышей какого-то старинного особняка в викторианском стиле. Сэмюел тотчас выключил фонарик.

— Думаешь, внутри кто-то есть? — спросила Линдси.

— Уж больно там темно.

— И жутковато.

Они переглянулись, и у моей сестры вырвалось то, о чем подумали оба:

— Зато сухо!

Держась за руки, они что есть духу припустили в сторону дома; только чудо помогло им не свалиться в непролазную грязь.

Вблизи Сэмюел разглядел островерхую крышу и крестообразную резьбу под фронтонами. На первом этаже почти все окна были забиты фанерными щитами, но входная дверь свободно болталась на петлях и колотила по штукатурке внутренней стены. Невзирая на ливень, Сэмюел хотел было получше рассмотреть наружные карнизы и наличники, но вбежал в дом вместе с Линдси. Они остановились за порогом, дрожа и оглядываясь назад, на пригородные лесные заросли. Я мигом осмотрела комнаты. Дом был пуст. По углам не таились привидения, в комнатах не обосновались бродяги.

В этих краях неосвоенные земельные участки исчезали не по дням, а по часам, но именно они были приметами моего детства. Мы жили в районе самой первой застройки, где раньше простирались фермерские угодья. Наш район стал примером для подражания — его точные копии расплодились в огромных количествах, но у меня в памяти прочно засел кусок придорожной местности, еще не изуродованный крашеными заборами и водосточными трубами, мощеными дорожками и гигантскими почтовыми ящиками. То же самое было памятно и Сэмюелу.

— Вау! — изумилась Линдси. — Как по-твоему, сколько лет этой развалюхе?

Ее голос эхом отдавался от стен, как в пустой церкви.

— Сейчас прикинем, — сказал Сэмюел.

Забитые щитами окна не пропускали света, но луч фонарика выхватил камин, а потом и деревянные защитные рейки вдоль стен, где некогда стояли стулья.

— Гляди, какой пол. — Сэмюел опустился на колени, увлекая за собой Линдси. — Паркет наборного дерева. Видно, хозяева были покруче своих соседей.

Линдси улыбнулась. Если Хэла в этой жизни интересовали только мотоциклетные двигатели, то Сэмюел был сам не свой до деревянной архитектуры.