– Аринушка! Глазам поверить боюсь. Уж ты ли это?
– Родимый мой!
Боярыня обняла Андрея, прижалась к нему, уткнувшись лицом в грудь.
– Истомилась без тебя.
– Аринушка, что с тобой?
Андрей целовал глаза боярыни, влажные от слез. Встревоженный ее состоянием, спрашивал:
– Не скрытничай, Аринушка, Богом прошу, не скрытничай. Я в роще бродил. Тревожно мне от твоей тревожности. Чую, что неладность у тебя завелась.
– А я от нее твоими словами заслонюсь. Ты не молчи. Нужен мне твой голос, от него мне тепло. Студено у меня душе после наезда матушки с батюшкой.
– Поди, из-за меня студеность?
– Что ты родимый! Ты – моя радость! Аль не слышишь, как соловьи заливаются. Может, для нас. Говори, не скупясь на ласковые слова для Аринушки…
Боярыня ушла из горницы Андрея, когда на небе смешивались нежные краски раннего утра.
Все еще пели соловьи, но их пение приглушали горланящие петухи, пробуждая людскую жизнь.
Войдя в рощу, боярыня ощутила буйное дыхание весенней природы, вслушиваясь в похрустывание молодой травы под ногами. Шла с гордо запрокинутой головой, обретя покой, как будто тепло Андреевых рук растопило все, что тревогой мешало жить. Шла, вспоминая ласковые слова любимого, которые Андрей говорил, поверив ей, что они нужны ей в эту майскую ночь. Дошла до храма, увидев на его кресте позолоту взошедшего солнца. Остановилась и вспомнила, что ночь, принесшая покой, минула и она вновь осталась со всем, что опалило горем ее душевную радость.
Вернувшись из рощи, боярыня, переступив порог опочивальни, остановилась, увидев сидящую на лавке мать.
– Дожидалась тебя, доченька. Кажись, в ином месте ночь скоротала? – спросила старуха, оглядев дочь.
– Аль не вольна?
– Тебе и горе не помеха!
– Утеряла покой, ищу его по всей вотчине.
– Не найдешь, покедова Гришу из татарского полона не вызволим.
– Об этом, матушка, первая забота вашего князя.
– Понимай, что князь в сем деле начисто руки умыл. Не ослушник он перед татарами, по воле хана правит уделом.
– По его вине брат в беде.
– Окромя тебя Гришу никто из беды не вызволит. Любишь брата. Судьба его тебе тягостна. Вот и вызволишь.
– У самой судьба не больно радостной выдалась.
– Пустое молвишь!
Старая боярыня встала и, пройдясь по горнице, сурово смотря на дочь, спросила:
– Доколе будешь упрямиться? Кровянишь материнскую душу, обрекая сына моего на погибель. Неужли за дни ничего дельного не надумала? Неужли вдоветь не наскучило? Ханский сын тоже мужик. Брат в беде, а ты молодца возле себя пригреваешь, позабывая про вдовью честь.
– Подглядели? Я люблю Андрея. С благословения Церкви с ним обвенчаюсь.
– Не бывать этому!
– Кто запрет наложит?
– Татарский хан. Нет тебе от него спасения. Сам московский князь Дмитрий не поможет. Помни, своей волей в Орду не явишься – так силой возьмут. Хан найдет на тебя управу. Он князей ставит на колени. Наш князь в уделе сокол, а в Орде – мокрая курица из-за страха за жизнь. Решай, Арина! Спасешь Григория – стану за тебя молиться.
– Не видать хану меня на коленях. Не для этого народилась!
– Не заносись! Супротивница! Прокляну тебя, ежели брата погубишь!
– Проклятие твое, матушка, от меня Богородица отведет! Решать просите? Так решение я приняла!
– Явишься в Орду?
– Как управлюсь с делами. Всему свое время.
– Спасибо, доченька! Дай расцелую тебя, разумница.
– Уволь, матушка, от непривычной ласки. Решение мое слыхала. Провожу вас и займусь делами.
– Никак, гонишь со двора?
– Не гоню, но правды скрывать не стану – отвыкла от вас.
– Неужли вовсе стала тебе чужой.
– А когда были родной матерью?
– Видать, позабыла, с кем речь ведешь?
– Уйдите, матушка, а то вовсе неладное от меня услышите!
Старуха растерянно пошла к двери, но у порога выпрямилась и, вскинув голову, резко сказала:
– Смотри, Арина! Обманешь – прокляну!
После ухода матери Ирина подошла к постели, упала на нее плашмя и, колотя кулаком по подушке, заговорила:
– Не струсила разом принять решение! Не боюсь ханской злобы, потому своей обзавелась. Помоги, Господи, осилить напасть замысла татарина! Помоги рабе твоей, грешной Арине…
5
Закатные лучи стайками золотых рыбок плескались в ряби воды. Тень от заозерных лесов шалью укрывала часть озера, и плыла по нему лодка с боярыней Ириной и Андреем.
Андрей греб, бесшумно погружая весла в воду. По просьбе боярыни вполголоса пел песню, сохранившуюся в памяти с ребяческих лет.
После отъезда родителей боярыня старалась не расставаться с Андреем. Перед закатом они уплывали от вотчинной суеты в заозерные леса. Но прогулки были молчаливы. От молчания Ирины Андрею становилось не по себе. Он неустанно думал о том, что могло так сильно озаботить любимую, с лица которой исчезла улыбка. Он терпеливо ждал, когда она, как и обещала, расскажет, что ее беспокоит.
Однако боярыня всякий раз собиралась начать разговор, но все откладывала, холодея от сознания, что причинит Андрею душевную боль.
Ирина надеялась вызволить брата, но при этом уберечь себя от супружества с татарином.
Она нашла для себя единственный выход, и хотя он был равносилен смерти, но мог сохранить ее женскую гордость и честь.
Поднимая временами взгляд на любимого, она старалась скрыть мучительную тревогу, боялась говорить, не сомневаясь, что любое слово может вызвать вопрос Андрея, и она тогда вынуждена будет, успокаивая его озабоченность, говорить неправду, потому что сама еще не могла знать, какой окажется ее жизнь после того, как она осуществит задуманное.
Лодка из тени выплыла в полымя закатных лучей, и Андрей сказал:
– Аринушка!
Услышав собственное имя, она похолодела, испугавшись, что Андрей начнет расспросы. Но ошиблась, Андрей ни о чем ее не спрашивал.
– Погляди, родимая, на воду. Вся она в золоте блеска, а прозрачна, как слеза. Вот ведь сколь раз углядывал купание солнца в воде, а запомнить сие чудо так и не могу. Пробовал сие чудо красками изладить на левкасе, но мертвы краски. Видно, не отыскана еще та живая краска, коей можно написать солнце, отраженное в воде.
Ирина молча смотрела на Андрея, а он, согретый ее взглядом, замолчал. Где-то летал над озером, печально курлыкая, лебедь.
Лодка подплывала к острову, на берегу боярыня увидела тиуна и ратника.
– За тобой прискакал, боярыня, – отвесив поклон, сказал он, когда Ирина ступила на берег. – Господин наш, князь, пожелал, чтобы навестила его.
