колесниц, в театре шли бесплатные трагедии Эсхила, Софокла и Еврипида. Были организованы гладиаторские бои, на улицах и площадях выступали акробаты, танцовщицы, гимнастки. Широкие и длинные столы ломились от всевозможных яств и напитков. Все это было бесплатно для всех: будь то грек, египтянин, иудей или даже римлянин.

Тридцатипятилетняя Царица царей, находясь в зените славы и могущества, откровенно наслаждалась своей победой, хоть переставала в нее верить в самые тяжелые моменты жизни.

Теперь остался лишь один враг и один город, который не хотел признавать ее царицей нового порядка. Ничего, она сожжет Рим и обратит его в пепел, который собственноручно бросит на ветер, как когда-то Рим – после убийства Цезаря – растоптал и бросил на ветер ее судьбу и ее мечты. А затем – Октавиан. Она оставит его напоследок, как самое сладкое лакомство. Она распнет его на грубом кресте, как когда-то Красс распял Спартака, посягнувшего на римский миропорядок, и голодные орлы, символ Птолемеевского рода, будут терзать его мерзкое тело и подлое сердце.

Да будет так!

– Глупые и пустые мечты, Клеопатра, – с сожалением и горечью в голосе пытается вразумить меня Александр Македонский. – Правда… я в этом убедился только после смерти. Все мелочно и суетно перед вечным покоем.

Я насмешливо смотрю на красивого, статного, великого полководца. Ему всегда будет тридцать три, а мне уже тридцать пять. Червь зависти зашевелился в моем сердце.

– Ты хочешь сказать, что человеческие мечты – глупы?

Сильный ветер гонит мимо нас облака, развевает мое платье, волосы. Александр улыбается. Какая у него красивая улыбка! Теперь понятно, почему ему удалось завоевать мир.

– Лишь мечты движут человеком, его волей, стремлением изменить мир в лучшую или худшую сторону, но тщеславие и жажда власти всегда уходят в песок. Что останется после тебя, Клеопатра? Груда костей, в лучшем случае.

– Я оставлю после себя мечту о новом порядке, о согласии народов, об объединении Востока и Запада.

– Неправильный ответ, – говорит Александр.

К нам подходит Осирис. За его спиной сверкают молнии и звучит гром.

– Эта мечта принадлежит Александру. Она им выстрадана, ради нее он жил. Подло воровать чужие мечты и выдавать их за свои. Это недостойно того, кто стремится занять место рядом со мной, – назидательно и строго говорит он.

В моем сердце клокочут ярость и гнев. Я указываю на Македонского.

– А я превзойду его!

– Не бывать этому!

– Почему?

– Женщина никогда не превзойдет мужчину. За власть над миром будут соперничать только мужчины!

Я пораженно смотрю на Осириса. Неужели он и правда верит в эти глупости?!

– Это не глупость, – устало отвечает бог, без труда догадавшись, о чем я думаю, – такова воля и мудрость природы. Ты встала на чужой путь. На путь мужчин и воинов.

– Чужой? Я Царица царей! В моих руках полмира!

Осирис горько усмехается, Александр опускает голову и отворачивается.

– Глупая женщина.

Снова мрак и холод окутывают меня. Над головой – бесконечность неба и звезды. Из черной мглы проступает белое тело Анубиса. Я чувствую страх. Зачем он здесь?

– Падай, – шепчут его влажные собачьи губы.

Я смотрю под ноги. Когда я успела оказаться на краю пропасти?

– Падай, – настойчиво шепчет Анубис.

– Не буду! – отчаянно кричу я.

– Подтолкни ее, – раздается за моей спиной насмешливый старческий голос.

Я в ужасе смотрю на безумного старика. Они что здесь, все сговорились против меня?

– Анубис, верно ли я понял, что самое главное в человеческой судьбе?

– Верно, Заратустра.

– Толкай ее, старик, чего же ты ждешь? – спрашивает Исида, появившись из тьмы.

– А если я буду на краю пропасти и какой-нибудь болван решит меня подтолкнуть? – бесстыдно торгуется старый проходимец.

– Мы сочтемся с тобой, старик. Толкай ее! – говорит Ра, выходя из тьмы следом за Исидой.

– Предатели! – кричу я изо всех сил, чтобы заглушить свой страх и отчаяние. – Предатели!

Я бросаюсь на безумного старика и коварных богов. Кто-то из них небрежно меня отталкивает, и, не удержавшись, я соскальзываю в пропасть. Стремительный полет. Ветер свистит в ушах. Чей это отчаянный, предсмертный вопль? Я слышу хруст костей. Кровь растекается по сухой бурой земле.

– Это все, что от меня осталось? – я удивленно спрашиваю отца.

– Да, дочка. От меня такое же непотребство осталось. Но я уже об этом не горюю.

– А где мы?

– Сам не знаю. Но здесь сносно.

Мы идем по заброшенному саду. Среди кустов мелькает лицо Цезариона.

– Я хочу домой, – говорю я, но вокруг лишь мгла и звезды. Странная тишина.

– Я хочу домой! – громче кричу я.

Но ответа нет.

Октавиан отложил в сторону книгу Сивиллы. Откинувшись на спинку кресла, он внимательно посмотрел на своих верных друзей – Агриппу и Мецената.

– Читали?

– Да, – Агриппа кивнул головой. – Есть сведения, что люди Клеопатры распространяют пророчество по всему Востоку и империи. Но я считаю, что эти предсказания – глупость.

– Твое мнение ценно, Агриппа. Но есть люди, и их не мало, которые верят, что Клеопатра освободительница, а Рим падет.

Агриппа небрежно пожал плечами:

– Но народ запуган этой блудницей! Вот что самое главное!

Октавиан внимательно посмотрел на друга.

– Если бы и сенат так думал!

– Да я уверен, никто из сенаторов и римлян не желает владычества Клеопатры!

Меценат усмехнулся.

– Ты забыл Антония! А в Риме и в сенате у него пока много сторонников.

Октавиан потер подбородок.

– Забавно.

– Что же в этом забавного? – спросил Меценат, наливая вино в серебряный кубок.

Консул встал, подошел к окну. Римское небо, голуби, Колизей… Все в этом мире: красота, сила, могущество – предназначено Вечному городу. Голубые воды Тибра, обрывистые берега, оливковые рощи, узкие извилистые улочки, фонтаны с радугой, белоснежные облака, плывущие над крышами домов, все это – Рим. И с каждым годом, с каждым веком величие столь удивительного города только растет и крепнет. Глупо… глупо мечтать о сокрушении Рима… Даже время не способно победить Вечный город и вечные римские дороги.

– А забава в том, что, попав под влияние блудницы, Антоний готов объявить войну собственному народу. Вы внимательно прочли донесения об Александрийских пожалованиях?

– Да, – в один голос ответили Агриппа и Меценат.

– Разве у вас не сложилось мнения, что Антоний хочет уничтожить Рим и стать хозяином мира?