царица.

Клеопатра стояла, словно пораженная громом. Даже думать ей было больно. Только сейчас она начинала понимать, какая беда случилась в ее жизни, сколько потерь одним разом обрушилось на нее.

Смерть и горе. Разбитые мечты и одиночество. Вот что завещал ей Цезарь.

Сверкнула яркая молния, раздался гром, сотрясая небо, вселяя страх в сердца людей. Над Форумом разнесся дикий крик обезумевшей женщины. В толпе зашептались, зеваки вертели головами, выглядывая, кто же это?

Марк Антоний и Октавиан переглянулись. Это был тот редкий случай, когда они поняли друг друга без слов. Судьба Клеопатры решилась. И не в ее пользу.

Потерявшую сознание Клеопатру несли на руках слуги. Кальпурния провожала взглядом темную маленькую фигурку египетской царицы.

Вновь над римским небом раздался гром – это боги встречали того, кто бросил им вызов и почти победил. Гая Юлия Цезаря, потомка богини Венеры, ждала его покровительница Фортуна. Протягивая руки, она игриво улыбалась.

– Но я еще не все сделал! – возразил Цезарь.

– То, что ты задумал, не под силу ни одному человеку. Мир никогда никому не покорится, ибо он создан силой, неподвластной человеку.

Взглянув вниз, Цезарь увидел толпу и двух женщин в черном. Опережая его вопрос, Фортуна произнесла:

– У Кальпурнии все будет хорошо, она проживет долгую жизнь и умрет в почете и уважении.

– А Клеопатра?

Глаза Фортуны потемнели, сильные порывы ветра развевали ее белокурые волосы.

– Ее судьба принадлежит року.

С неба сорвалось несколько капель дождя…

Штормило. Черные тучи затянули небо. Сильный ветер бился в паруса. Грозный голос капитана Наварха, отдающего на палубе приказы, был слышен даже в царской каюте. Клеопатра лежала на кровати, ни о чем не думая и ничего не чувствуя. Она бежала из Рима тайком, ночью.

Бежала… Не уехала, как и подобает всем честным и добропорядочным людям и царям, при свете солнечного дня, а бежала, словно опасная преступница. Нет, не преступница, ведь никакого преступления, кроме преступления против самой себя, она не совершила. Она бежала, как бежит плохая актриса из лучшего столичного театра, совершенно случайно в него попавшая. Когда актрису разоблачили и уличили в плохой игре, ей пришлось уйти со сцены.

Уже несколько дней Клеопатра ничего не ела и не пила. Лекарь Олимпа прекрасно понимал, что, если он не сумеет пробудить царицу к жизни, главный советник Аполлодор его казнит. Тяжело вздохнув, он в который раз повторил свою просьбу:

– Божественная, я не прошу вас есть, я прошу только выпить настойку. От этой настойки вам не будет никакого вреда, вы получите именно то, что хотите.

– Это яд? – слегка приподняв голову, спросила Клеопатра.

Олимпа побледнел, но не оттого, что она хотела яда – об этом знала вся свита. Лекаря поразил ее голос – грубый и надломленный.

– Увы, Божественная, но яда я с собой не брал.

– Врешь, – еле слышно прошептала царица. Но в следующее мгновение, собрав остаток сил, заорала: – Тогда пошел вон!

Неожиданная вспышка царского гнева его нисколько не испугала. Таких криков он слышал по десять раз на дню. Олимпа погримасничал, изображая гнев Клеопатры, – он надеялся, что царица расценит это как оскорбление и хоть что-то начнет делать: встанет с кровати, чтобы дать ему оплеуху, затопает ногами…

– Я все вижу, лекарская обезьяна. Ох, и достанется же тебе, – тихо прошептала Клеопатра.

– Ага, значит, вы строите планы! Уже хорошо. Божественная, я конечно не главный советник Аполлодор и не умею давать мудрые советы. Ведь я лекарь, и судя по тому, что до сих пор не могу убедить вас выпить свою настойку, плохой лекарь. – Олимпа покосился на спину царицы. – Но, тем не менее, то, что я хочу вам сказать, очень важно.

Лекарь выдержал паузу.

– Сын от Цезаря есть только у вас.

– Уходи.

Олимпа замолчал.

– Вы что-то сказали? Я не расслышал.

– Уходи, – повторила царица, все так же сидя к нему спиной. – Уходи, Олимпа. Я ничего с собой не сделаю. Иди, отдохни.

Немного поразмыслив, Олимпа решил выполнить ее приказ.

– Я пришлю Хармион. Она будет сидеть так тихо, что совсем не помешает вам думать о том, какое счастье находится в ваших руках. Я имею в виду сына Цезаря, Божественная.

Клеопатра лежала, закрыв глаза. Кровь пульсировала в висках, и эта пульсация отдавалась болью во всем теле. Бьется ли еще ее сердце?

Когда-то с ней было уже такое. Когда она, изгнанная царица, в сирийском военном шатре плакала на руках у Мути. Тогда ее спас Цезарь. А сейчас? А сейчас нет уже ни Мути, ни Цезаря. Никто ее не спасет. К горлу подступил тяжелый ком. Прикусив костяшки пальцев, царица горестно зарыдала. Ах, Цезарь, Цезарь… до чего же несчастна ее судьба!

Пускай же грозное и мрачное море поглотит этот проклятый корабль!

Но, видно, боги не слышали мольбы этой убитой горем женщины – следующий день был ясным и солнечным, а море спокойным и приветливым.

Через десять дней корабль вошел в Александрию.

Всего два года прошло с тех пор, как Клеопатра покинула Египет. Она мечтала, что вернется в Александрию победительницей, царицей Рима и Египта, вселенской императрицей, мечтала, мечтала… А вернулась…

Корабль обогнул Александрийский маяк и остров Фарос. Над головой хлопали паруса, скрипела мачта. Облокотившись на деревянные поручни, Клеопатра жадно всматривалась в очертания родного берега. В последние несколько дней она стала есть, а вчера даже смогла подняться. Молодость и жажда жизни победили горе и отчаяние.

На глаза набежали слезы. На пристани ее ждал Аполлодор. Как же долго они не виделись. Целую вечность наверное… Тоска и боль сдавили сердце. Ах, если бы и Нефтида была рядом… Сейчас как никогда Клеопатра нуждалась в надежном и верном плече. Но она одна виновата в том, что верная подруга ее покинула. Она вообще виновата во всем.

Корабль медленно приближался к берегу, раздалась команда бросить якорь, мощный корпус корабля слабо покачивался на волнах. Вот и все… Она дома.

Клеопатра сошла на берег. Один шаг, второй, третий…

Крепкие объятия Аполлодора.

– Родная земля приветствует тебя, Божественная, – услышала она до боли родной голос.

Аполлодор смотрел на нее – и не узнавал. Потухшие глаза, осунувшееся, постаревшее лицо, первые седые волосы. А ведь ей всего двадцать пять!

Клеопатра чувствовала, как сириец пристально всматривается в нее. Но что он может увидеть? Кроме отчаяния, безысходности и душевной боли она ничего не чувствовала. Оперевшись на руку Аполлодора, царица оглянулась на море. Тихое, спокойное, глубокое. Может, зря она не бросилась в его воды?..

Во дворце все было по-прежнему: те же яркие мозаичные стены с безмятежными пейзажами природы, те же скульптуры из белого мрамора, те же роскошные фонтаны с мелодичным журчанием воды, те же лица слуг. И было в этом во всем что-то успокаивающее и примиряющее. Царица почувствовала надежду: раз уж