справедливым отделить третьеримских мух от жирных русофобских котлет, и признать, что данный тезис составляет единственное содержание имперства.
Имперцы грезят эмиграцией в фантастическую страну. Так маленький мальчик мечтает поступить в Хогвартс. Из России — в Третий Рим, из России — в Евразийскую империю, из России — в Европу. Эмиграция не обязательно носит географический характер, но везде речь идет о создании над Россией имперской надстройки, часто вынесенной за пределы нынешней территории страны, реализующей имперскую программу, противоречащую национальной.
Русский народ в рамках имперской концепции мыслится транспортным средством: ослом или лошадью, призванным доставить имперца в вожделенную империю. А что ишак сдохнет по дороге — так то пустячки, дело житейское, такова его евразийская «православная» всечеловечная имперская судьбинушка.
Из этого следует, что в России имперцу неуютно. Тогда нам стоит приглядеться к имперцам. Кто они? Если они хотят эмиграции, но не в реально существующие страны, если они одновременно с недоверием смотрят на русский народ, призванный пожертвовать собой во имя их бредовых идей, значит, имеются проблемы с самоидентификацией. Ибо если б имперцы считали себя русскими, они не стали бы так легко и охотно жертвовать собственным народом во имя химеры империи. А если б они принадлежали к другим нациям, они мечтали бы об эмиграции в реально существующие государства.
Быть может, они не считают себя русскими? Быть может, они — орки или эльфы, как любили писать в графе «национальность» в ходе последней переписи шутники-толкиенисты?
Массовый имперец — не совсем русский, но и не совсем нерусский. Практика, критерий истины, показывает, что в имперцы идут люди с расколотой идентичностью. Те, кто не может определенно назвать себя «русским», «евреем», «азербайджанцем» или «татарином». По сути дела, имперство — идеология полукровок. Еще точнее — имперство есть идеология людей, по тем или иным причинам испытывающих проблемы однозначной идентификации с той или иной нацией и потому ищущих для себя специфическую универсальную идеологию, которая могла бы снять это противоречие.
Классический имперец — по папе еврей (или татарин), по маме русский. Жуткое сочетание. Вот и мечется человек — «желаю великой евразийской империи и союза с тюрками», «хочу Полярного Израиля от Москвы до Мадагаскара». Если такому человеку предложить строительство Империи, но на базе национального русского государства, он в ужасе заплачет и немедленно откажется. Ибо не империя как таковая нужна ему, а преодоление мучительного внутреннего разлада.
Разумеется, не все люди, происходящие из нескольких народов, таковы. Ибо идентичность как принадлежность к нации, достигается путем волевого акта, выбора, и не детерминируется этническим происхождением. Людей, которые, несмотря на «компот кровей», сделали свой выбор в пользу того или иного народа, много. Но есть и такие, с внутренним разладом, наши имперцы. Из этого, кстати, следует, что далеко не всегда расколотая идентичность есть результат этнического происхождения. Иногда она — следствие специфического религиозного выбора («русский, но старообрядец») или же просто длительного пребывания в продуцирующей раскол идентичности среде (например, такой, где считается «приличным» культивировать «компот кровей»).
Проблема здесь заключается, что в нашей, русской культуре, пока не выработан механизм «приема в русские», механизм русского «гиюра».
Вариантов тут возможно ровно два.
Первый — выработка критерия гражданской нации. Как ни стараются современные идеологи, все время получается гроб. Дело даже не в том, что нет хороших определений русской нации. А дело в том, что те самые имперцы, люди с расколотой идентичностью, вписыванию в русские сопротивляются. Что, впрочем, неудивительно, ибо какой же разумный человек захочет вписаться в быдло, предназначенное быть строительным материалом для очередной метагалактической империи?
Второй — интеграция в русские через религию. Православие как национальная религия занимается этим, во многих случаях успешно, но не всегда. Все те же люди с расколотой идентичностью склонны образовывать даже внутри религии субэтнические структуры и не очень-то интегрируются в русское общество. Наоборот, православность становится маркером, позволяющим уклониться от русскости (в основе уклонения мысль: «Спасибо, Господи, что мы православные, не то, что эти русские скоты») и опять, на новом витке, приводит к имперским мечтаниям — «русские обязаны любой ценой завоевать Константинополь, чтобы восстановить прекрасную Византию».
Итак, проблема состоит в том, чтобы:
1) безболезненно интегрировать людей, которые не готовы пока объявить себя русскими, но политически вполне могут быть союзниками в деле достижения общественного блага,
2) избежать создания универсальной «зонтичной» имперской идентичности, которая во имя интеграции малочисленных меньшинств потребует от русского народа чудовищных жертв или полного исчезновения с лица Земли.
Ответ существует. Неверен сам имперский дискурс, требующий какого-то «вселенского проекта» и неисчислимых жертв во имя него. На самом деле проектом является государство. Государство — проект русского народа. Именно строительство государственности на данном этапе является объединяющим началом. В появлении нормального государства заинтересованы все, как русские, так и остальные народы России. Смею предположить, и сами имперцы.
Отказ от сырьевой экономики, демократия, патриотизм. Плюс переход к нормальному для любой демократической страны режиму государства-убежища для русских. Больше ничего на данном этапе не требуется. Империя? Ну, пусть империя… Само слово-то нас не пугает. «Государство, возглавляемое императором». Возможно, национальная Россия создаст ее. Когда-нибудь потом.
Виват, гламур!
В приличном обществе принято ненавидеть гламур. Никто, впрочем, не знает, что это такое, но смысл слова чувствуют все.
Супермаркет (непременно «элитный»), Рублевка, дорогие жемчуга (а то и целые «стразы») и почему-то Ксения Собчак — все это непременные атрибуты гламурности. За гламур принято стыдить, с гламуром принято бороться. Борются, правда, методами столь гламурными, что лишь укрепляют его позиции в головах сограждан.
Казалось бы, при чем здесь политика? А вот при чем. Гламур, если говорить совсем просто, — это культ потребительства. В нашей российской культуре нет ничего страшнее, чем получить ярлык мещанина, обывателя, потребителя. Люди рефлекторно стыдятся того, чем могли бы гордиться. Тут, естественно, взыскательный критик заметит, что не след гордиться «модными шмотками». Как бы не так. На самом деле гламур — это не просто культ дорогой модной жизни. Это символ зарождающейся свободы.
Что будет делать раб, только что освобожденный из рабства? Он постарается окружить себя вещами. Почему вещами? Да потому что человек, сам недавно бывший вещью, естественно, будет пытаться стать хозяином — хотя бы предметов. Древнеримские историки критиковали вольноотпущенников, бывших рабов, за пристрастие к роскоши. Но это пристрастие было логично в их положении, положении людей, только что избавившихся от ярма рабства.
«Не стоит осуждать тех, кто предался азарту потребительства. Для них это неизбежный этап освобождения от «рабства» 90-х».
Любопытно, что «гламурные кисы» не осознают, что освободились от рабства. Зато это видно по их действиям. Им свойственно одушевлять вещи. «Человек гламура» считает свой автомобиль или кофемолку одушевленным существом. Неудивительно, ибо для него вещь прежде всего раб, а он — ее полноправный хозяин. В наиболее запущенных случаях вещам даются даже человеческие имена. «Гламурный человек» окружен вещами, как какой-нибудь американский плантатор XIX века рабами, и вещи несут рабскую функцию. Они «служат» своему властелину, а тот вымещает на них свои капризы.
