потребуется. Хестон также попросил Оксби проинформировать его обо всех действиях, которые были предприняты по делу Вулкана, но о которых по небрежности забыли доложить. Записки Хестона были краткими, а замечания никогда не были личными. Оксби сделал то, что всегда делал с меморандумами. Он скомкал его и бросил в мусорную корзину.

Исчезновение фотографий никак не выходило у него из головы. Его волновало уже не то, что было на этих снимках. Важным было то, что, кто бы ни вылил кислоту на негативы, он же был ответствен и за уничтожение картин – по крайней мере, такие выводы делал Оксби. Неплохая гипотеза, думал он. Вполне вероятно, что Пинкстер знал больше, но не признавался. И что с Моряком? Вскрытие показало, что у него была больная печень и рак желудка, но умер он от травмы черепа. Оксби задело и то, что Хестон наломнил ему о протоколе, поэтому сержант Браули должна была сопровождать его к Иану Шелбурну. Возможно, ему удастся сосредоточиться на том, что он хочет узнать.

Иану Полу Шелбурну было около сорока лет; это был грузный мужчина, с проседью в волосах, голубоглазый, светлокожий, одет он был в выцветшие джинсы и свитер. Шелбурн говорил несколько монотонно и вообще был немногословен. Он предложил провести допрос в съемочной студии. Они принесли два стула, а Шелбурн примостился на табурете для пианино перед голубым полотном, куда усаживал своих клиентов, чтобы снимать. Так как цвет его одежды и глаз почти совпадал с цветом полотна, казалось, что Шелбурн вот-вот исчезнет. Вот что значит проводить слишком много часов в фотолаборатории, подумал инспектор.

Оксби начал допрос:

– Как давно вы знакомы с Аланом Пинкстером?

– Пять лет, думаю. Или шесть. Около того.

– Как вы с ним познакомились?

– Мы познакомились вскоре после того, как он купил дом в Блетчингли. Первый год мы довольно редко встречались, мы ведь из разных социальных слоев. Через несколько лет я получил задание от «Кантри лайф» поснимать на вечеринке, которую Пинкстер устраивал после ремонта в своем доме. Там-то он и объявил о своем плане построить художественную галерею, а я подкинул идею сделать фотоотчет о строительстве, от первого камня до освящения, так сказать. Он решил, что это неплохая идея, и нанял меня.

– Это помогло преодолеть социальный барьер?

– Не совсем, но мы сблизились.

– Вы постоянный фотограф в галерее Пинкстера?

– Думаю, да, но неофициально.

– Мистер Пинкстер часто просит вас показать ему фотографии до того, как их увидят Кларенс Боггс или Дэвид Блейни?

Шелбурн немного подумал.

– Он иногда просил меня показать ему снимки, прежде чем я отдам их Блейни.

– Вас с мистером Пинкстером связывают личные отношения?

– Не совсем понимаю, что вы подразумеваете под «личными отношениями».

– Вы с ним общаетесь не по работе?

– Я же говорил, что мы из разных…

– Слоев, вы так сказали. И все же, вы видитесь с ним? Дважды в месяц – или дважды в год?

– Где-то раз в два месяца, наверное.

– Вы можете утверждать, что вы друзья?

– После шести лет – в некотором роде. Но как это связано с негативами?

– Вы абсолютно правы, мистер Шелбурн. Это может не иметь никакого отношения к негативам. Кажется, иногда я отвлекаюсь от темы, простите меня.

– Понимаю, – сказал Шелбурн.

– Насчет негативов. Мисс Браули попросила Дэвида Блейни заказать другие фотографии, и, как я понял, он позвонил вам, чтобы передать заказ. Но вы были в отъезде. Скажите, куда вы ездили?

– Я должен был сделать снимки новых производственных корпусов и оборудования «Оксфорд Фэбрикс Компани».

– Где это?

– В Эштоне. В пригороде Манчестера.

– Недалеко. Это было сложное задание?

– Задание было плевое, а вот погода подкачала.

– Какая она была?

– Нас заливало целую неделю.

– Вы помните числа?

– Где-то в середине месяца.

– Вас не было довольно долго. Две недели или дольше?

– Мне нужно было уладить кое-какие личные дела.

– Когда точно вы обнаружили следы взлома?