Кондо улыбнулся:

– Есть кое-что в этом уничтожении Сезаннов, что меня смущает.

– Только смущает? – Пинкстер прижал холодное полотенце ко лбу. – Да это просто неприлично. Это ужасные потери. Миллионы растворились в кислоте.

– Тем более мне нужен Сезанн. Если его натюрморты уходят за двадцать миллионов, автопортрет уйдет за сорок. – Кондо поднялся, подошел к Пинкстеру и сказал, повышая голос: – Мне нужна картина, и вы мне ее достанете.

– Мне тоже нужна, я ведь потерял одну! – злобно сказал Пинкстер. – В частных коллекциях всего два автопортрета, и ни один не продается.

Кондо похлопал по атташе-кейсу:

– Этот Дега продается. – Он ухмыльнулся. – Я мог бы продать подобную картину несколько раз и каждый раз брать большие комиссионные. – Он покачал головой. – Есть люди с большими деньгами и такими же большими амбициями. Каждый из них наверняка хотел бы подержать у себя картину годик, потом, когда бы она ему недоела, продать ее. – Он вопросительно посмотрел на Мари. – У кого есть Сезанн?

– У американца средних лет со слабостью к красивым женщинам и у недавно овдовевшей француженки, которая, возможно, продаст свою картину музею в Экс-ан-Провансе.

– Вы знаете этих людей?

– Я встречал американца. Я знаю имя француженки и то, что она живет на юге Франции.

Кондо задумчиво потер нос:

– Повторяю: мне нужен автопортрет Сезанна.

Они почувствовали, как буксир повернул и остановился. Ходовые двигатели смолкли. Пинкстер посмотрел на часы. Было 11.35.

– Вы пришли за Сёра. Каковы ваши предложения?

– Одиннадцать с половиной миллионов за Сёра и Баския, я беру Дега, и мы поделим прибыль, – твердо сказал Кондо.

Пинкстер промокнул щеки холодным полотенцем.

– Чеки и наличные.

– Так же, как раньше. – Кондо вынул из кармана пиджака конверт. – Здесь одиннадцать чеков, каждый на один миллион долларов, плюс два по двести пятьдесят тысяч. – Улыбнувшись, он положил несколько чеков обратно в конверт. – Я был готов к большим тратам.

Пинкстер слабо улыбнулся в ответ:

– Я был готов принять меньше. – Он протянул руку. – Мы оба знаем, что это хорошая сделка.

Они прошли по крутому трапу на палубу буксира. Перед тем как перешагнуть на свой катер, Кондо остановился перед Пинкстером.

– За уничтожением Сезаннов кто-то стоит, думаю, вы об этом что-то знаете.– Внезапно он схватил Пинкстера за плечи. – Если знаете, но не доверяете мне… – Кондо сильно тряхнул Пинкстера, потом отпустил.

Пинкстер ответил:

– Это глупо. Совершенный вздор.

Кондо возразил:

– А это не вздор, что ваш Сезанн не был застрахован? Надеюсь, вы позволите Мари Симада осмотреть останки вашей картины. Она произведет… вскрытие. Ожидайте звонка, и мы обо всем договоримся, – добавил Кондо и развернулся, чтобы уйти.

Приглашение на открытие выставки американских художников Новой Англии хотели получить многие. Возможно, это из-за патриотической гордости за свои штаты или потому, что интерес вызывали не столько картины, сколько ожидавшиеся гости. На выставку должны были прибыть экс-президент с женой, бывший губернатор, пытавший возобновить свою политическую карьеру, два бывших баскетболиста из «Селтика» и Джеймс Уайет, единственная все еще действующая знаменитость. Это была первая крупная выставка американских художников из Новой Англии, и проводилась она по инициативе Чонси Итона, директора бостонского Музея изящных искусств. Гвоздем коллекции стали четыре полотна Уинслоу Хомера, экспозиция охватывала творчество американских живописцев, начиная от примитивных портретов Руфуса Хэтауэя до абстрактных полотен американизировавшегося голландца Виллема де Кунинга.

На следующий день после знакомства с Эдвином Ллуэллином на аукционе Кристи Астрид Харальдсен полетела в Бостон, чтобы посетить Музей изящных искусств. Она представилась фоторепортером одной скандинавской газеты, ей выдали пропуск и буклет с информацией о каждом художнике и обо всех ста шестнадцати экспонатах выставки. Астрид и в самом деле была приличным фотографом, поскольку обучалась этому в Высшей школе искусства ремесел в Осло. Были у нее и другие познания. Педер втолковал ей, как важны время и место, расстояния, ступеньки и лифты, расположение телефонов и туалетов, то, как они оборудованы и освещены. «Узнай, куда тебе нужно будет идти и как лучше всего это сделать так, чтобы ты могла действовать в темноте», – говорил он ей. Она снова прошлась от просторного вестибюля до автопортрета Сезанна, снова проверила точное количество ступенек от верха большой лестницы (сорок три) до входа в галерею французских импрессионистов. Автопортрет не убрали и не покрыли стеклом, как обещали. Картина висела, где и раньше, хрупкая и доступная.

Первый визит Астрид в музей пришелся на жаркий августовский день, когда они с Педером приехали в Бостон из Нью-Йорка. Именно во время этого шестичасового переезда Педер рассказал ей о своем контракте, согласно которому он должен был уничтожить автопортреты Сезанна в Санкт-Петербурге, Лондоне и Бостоне. Она вспомнила, как восторженно он описывал новый растворитель, который сделал, и как вещество уничтожает лак и краску. В тот раз они узнали о выставке художников Новой Англии и о том, что накануне открытия выставки будет большой прием. Тогда Педер и рассказал ей, что она должна