«Видела на дворе старый „ягуар“? — сказал он. — Пятьдесят девятого года, девятая модель. Смотреть тошно, да? Но это ведь „ягуар“, а не старая консервная банка. Он у меня будет как новый».

И он стал рассказывать мне о машинах — чего только о них не рассказал.

Я думала: никогда не бывает так, как тебе представляется, все выходит по-другому. Вот мы с Джуди Баттерсби гуляем по Ист-Энду, а потом прибиваемся к каким-нибудь парням из рок-группы.

А тут мясной фургон, демобилизованный солдат с машинной смазкой под ногтями. Добро пожаловать в автомастерскую.

Он сказал: вот увидишь, Джек еще ко мне приползет.

Я лизнула его волосатую грудь.

И сказала: «А откуда ты знаешь, что я та, кто ты думаешь? Откуда ты знаешь, что я на самом деле Мэнди Блэк? Я ведь тоже могу оказаться кем угодно, правда?»

Я положила руку на его липкий член.

«Я тебе золотых гор не обещаю, не морочу голову, — сказал он. — Говорю все как есть. Чтобы ты не воображала себе невесть чего. Это ж по-честному, верно?»

«Да», — ответила я.

«Все без обмана».

«Да, Винс», — ответила я.

«Мне только три месяца было, разве я что понимал?» — сказал он.

Я почувствовала, как его член напрягается под моей рукой.

«Я тебе говорю, чтоб тебя предупредить».

«Предупредить?»

«Он и с тобой захочет то же самое сделать. Они захотят с тобой то же самое сделать».

«Что-что?» — сказала я.

«Я думаю, им даже на руку, чем мы тут с тобой занимаемся».

«О чем ты?»

«Чтобы я опять не удрал, и ты тоже. Но ничего, мы оба им покажем. И тут останемся, и свалим от них одновременно».

«Это как же?» — спросила я.

«Машины», — ответил он.

В фургоне было уютно, как в потайном углу, про который никто не знает.

«О чем ты говоришь-то?» — спросила я.

Он перекатил меня на спину и впихнул в меня, и я подняла колени и обхватила его ногами.

«А они тебе, конечно, не говорили? — спросил он. — Уж конечно. Ты еще и половины всего не знаешь, правда?»

***

Никогда не бывает так, как тебе представляется. Миссис Винсент Доддс, миссис Салон Доддса. Муж по автомобильной части, а дочка завлекает клиентов.

Огни большого Лондона. Да, огней хватало. Ряды длинных, высоких зданий, везде светло, как на ярмарке, везде полно мяса, и людей, и шума, точно люди орут на мясо, а оно орет на них в ответ. Вокруг было еще темно, совсем темно по сравнению с ярким светом внутри, сплошной мрак и сырость. Рычали и урчали грузовики, морось искрилась у них перед фарами, хлопали дверцы, лужи отсвечивали красным и белым, а из темноты появлялось все больше мяса, на тачках, на плечах, и люди, которые его тащили, были с ног до головы заляпаны кровью, их красные лица блестели, как их товар. Я подумала: Боже праведный, Мэнди Блэк, куда тебя занесло? И этот шум, точно сумасшедшие галдят на своем языке, как будто само мясо еще вопит и сопротивляется, еще брыкается, но я уже различала среди шума эти голоса, кажущиеся нереальными, потому что я слышала их раньше по телеку, по радио, голоса, которыми вроде никто по- настоящему и не говорит, но тут все говорили такими голосами, естественно, как дышали, словно отсюда-то эти голоса и взялись, из этого самого места. Кокни. Лондонский говор. Лондонский гонор.

«Смитфилдский рынок, красавица, — сказал он. — Говяжьи туши и живые души, свежее мясцо да соленое словцо. Мне работать надо, но смотри туда, — и он показал, наклонившись мимо меня, опершись рукой на спинку моего сиденья, — видишь, закусочная Кенни. Чашка горячего кофе, добрый сандвич с беконом. Обожди там, я тоже после приду», — и подмигнул мне.

Когда я слезла вниз, шум изменился. Сначала он отступил, потом нахлынул на меня, как волны. Заплескалось со всех сторон: гляньте-ка, гляньте, кого Мик привез. Как в Моркаме [14], когда входишь в воду, стараясь до последнего момента не замочить купальник. Я пошла к закусочной, прокладывая себе путь между людьми и тушами, и, если быть честной, думала среди всего этого гама, на самом пике своего великого приключения: я дождусь его, моего шофера Мика. Выпрошу у него завтрак, смирюсь со всеми кивками, подмигиваньями и намеками, которыми он будет меня потчевать. А потом тихонько скажу, разок-другой похлопав ресницами: «А вы не возьмете меня назад? Подальше на север, куда доедете?»

Мне и в голову не приходило, что всего через час я отправлюсь в мясном фургоне навстречу своему будущему на весь остаток жизни. И повезет меня большой, добродушный человек с сильными руками и громким голосом, похожий на моего дядю, человек, про которого я раньше и ведать не ведала, как будто он специально дожидался здесь моего прибытия. «Ты знала, куда приехать, подружка. Смитфилд — сердце Лондона, тут жизнь и смерть, у нас на Смитфилде. Видишь вон тот дом? Это Олд-Бейли. Я тебя прокачу по самым красивым местам, ты ведь еще ничего этого не видала. Садись в кабину».

Собор Святого Павла, Лондонский мост, Тауэр, все как будто ненастоящее и было таким всегда. Как будто нарочно созданное для серого, влажного рассвета. На мосту он сбросил скорость. И сказал: «Живешь среди этого всю жизнь, а потом вдруг замечаешь. — И добавил: — Хочешь поработать в мясной лавке? По фунту в день плюс стол и крыша».

«Меня зовут не Джуди» [15], — сказала я.

Он посмотрел на меня долгим, пристальным взглядом.

«А меня — не подонок».

И тот первый шофер, который назначил мне свидание, так и не объявился, во всяком случае, я его больше не видела; он никогда не пытался встрять между Джеком Доддсом и мной.

Аппетитный запах жареного бекона. Чад, и дым, и гомон, и смех. Косые взгляды, кривые ухмылки. Сплошь свинина да разговоры. Я подумала: тут еще хуже, чем на улице. И у всех такие лица, словно на тебе приятно отдохнуть их усталым глазам, но в то же время ты зря влезла на их драгоценную территорию. Все жуют и глотают, здоровые, заляпанные кровью мясники. Все, кроме одного — чудного худенького коротышки в сером плаще, из-под которого выглядывают воротничок и галстук. Он казался здесь таким же чужаком, как и я, сидел и помешивал свой чай и смотрел на меня так, словно его мысли где-то далеко, но я могу вот- вот нарушить их течение. Я подумала: угости меня завтраком, малыш, купи мне перекусить. С тобой я, наверное, слажу. Ты такой грустный и нестрашный, что я готова поесть на твои деньги: сам-то ты, видно, не большой любитель завтраков.

И я села напротив него, за столик, хотя он занял его, похоже, не только для себя, и он уже хотел что-то сказать, все помешивая ложечкой в чашке, точно боялся, что иначе его чай застынет, но тут вошли те трое, которых он ждал. И один из них, самый здоровенный, шел впереди, как их командир, и я подумала — не знаю почему, но такие вещи сразу чувствуешь: этот громила и приберет меня к рукам. Он поглядел на меня, потом на того малыша, потом опять на меня — этот взгляд я, Мэнди Доддс, и сейчас помню, так когда-то смотрели на меня, но теперь больше не смотрят, мужчины определенного возраста: словно они хотели бы стать лет на десять моложе, однако и сами понимают, что уже в отцы мне годятся. Потом он снова поглядел на малыша, с лукавой улыбочкой, а малыш прокашлялся и сказал, покраснев: «Она тут...» И тогда я сказала: «Я Джуди. Из Блэкберна».

Тот, огромный, как будто слегка растерялся. А потом сказал этим своим чересчур громким, чересчур нахальным голосом, который никогда не знал и никогда не узнает и плевать хотел, что он такой громкий и нахальный, который никогда не испугается быть услышанным: «Это Тед. Это Джо. Я Джек Доддс. А это Рэй. Ты с ним будешь как у Христа за пазухой. Рэй из страховой конторы, он у нас везучий. Маленький, но везучий. Его бы только подкормить чуток».