вернусь. «Задрипанный агент» ухитрился даже узнать, что пока я была в Европе, я не платила за квартиру, и пришел в удивившее всех волнение: не собираюсь ли я куда-то удрать?

В результате столь неумеренных расспросов семья Григоровичей отказалась от уроков Зисмана.

9 января 1976 года я получила, наконец, и последний урок местечковой словесности: «Или ваша жизнь и жизнь вашей мамы не в опасности? К чему опять-двадцать пять? Вас приглашают в Европу для выступлений? Кому это надо?!

Еще раз хочу напомнить, что мое предложение остается в силе. Зачем выбрать гибель вместо компенсации на всю жизнь? Представители советской миссии обеспечат Вам полную безопасность. Не отказывайтесь от встречи со мной и правильными людьми…»

Через два дня в почтовом ящике появилась анонимка. Газетные буквы по допотопно-классическому методу влюбленных гимназистов старого времени были наклеены на клочке бумаги:

«ЗИСМАН ИДИОТ, ПРИХОДИТЕ В МИССИЮ ОДНА ПО СВОЕЙ ИНИЦИАТИВЕ. БЕЗОПАСНОСТЬ ОЧЕВИДНА. ПЕРЕГОВОРЫ ВОЗМЕЩЕНИЕ УБЫТКОВ»

Ни о «задрипанном агенте», ни об этой почтовой классике советской миссии мы с моей женой Полиной в те годы и понятия не имели. Хоть и живем мы в часе полета от Любы Рябовой, но все же в разных странах. А то бы предупредили ее, что за очередным и окончательном отказом от «возмещения», поскольку ее БЕЗОПАСНОСТЬ ОЧЕВИДНА, последует злобная и страшная месть: КГБ мстителен и, в своих преследованиях – неотступен…

Нам позвонил из Нью-Йорка знакомый художник, сообщил, что дом Любы Рябовой в городе Колумбусе вдруг среди ночи запылал и сгорел без остатка. До пепла.

«Железный дурак» у Рябовой не отвечал, тоже сгорел, наверное, и я связался с ее соседями, моими давними читателями.

И Люба и ее мама вот уже несколько дней жили у них.

«Не сгорели ли твои листочки?»– спросил я Любу. «По счастью, не храню их дома. Дома была только мама… Дверь оказалась не только заперта на все замки, но и закупорена металлической перекладиной. Пожарный успел вытащить угоревшую маму через окно. Она только-только приходит в себя… Дом? Он был застрахован…

– Дождалась? – не без ехидства спросил я ее. – Может быть, теперь ты решишься обнародовать свои многострадальные листочки?

– Ни в коем случае!– вскричала она. – Ты же видишь, что это за люди?!

– Испугали тебя на всю жизнь?

– Как видишь!..

Года три мы с Любой Рябовой не общались, и вдруг раздался какой-то истерический звонок.

– Григорий, дорогой, что делать?..

Оказалось, что за это время Люба стала совладелицей магазинчика старинных вещей. В Америке это называется «АНТИК». Америка – страна молодая, и тут даже кресло дедушки уже «антик». А русские деревенские ходики это уж неоспоримо «антик».

Старый американец быстро оценил художественный вкус и деловитость работницы (Люба организовала продажу его «антика» по почте) и, устав от своего «антика», взял ее в совладелицы.

Но неприятности преследовали ее по пятам. На почту, которая отправляла очередной Любы Рябовой «антик» покупателям, пришел анонимный донос. Магазинщики «Антика», де, произвольно завышают цены своих посылок. У них нет законных «ценников». И тем самым могут «ограбить» американскую почту…

– Кто автор доноса? – спросил я Любу.

ТОТ, КТО СЖЕГ МОЙ ДОМ В КОЛОМБУСЕ, ТОТ И АВТОР. Никто другой не мог знать, что пожар испепелил все наши документы, в том числе, все оригиналы ценников, и мне, чтобы хоть что-то продать, пришлось их воспроизвести.

Лубянка верна себе, еще раз убедился я. Со сталинских времен все та же самая практика. Прежде всего, несогласного – запугать. Или купить. Если и это не удается, тогда стравить с… американцами…

– Изобретательны, сволочи!..Что-нибудь придумаем, Люба. В обиду тебя не дадим…

Американская почта – это все же не российский почтамт. Она швырнула анонимку о «ворах из «Антика» в архив, и все дела!

Так и было… до арабской атаки 11 сентября позапрошлого года. Началась немыслимая раньше в Америке истерия, вызвавшая психоз недоверия ко всем «пришлым». Психоз подогрели и статьи о «русской мафии»,и, конечно же, белый порошок сибирской язвы в многочисленных конвертах, что особенно опасно для Почты. Скорее всего, они и заставили Почтовиков вспомнить и об «этой русской» из АНТИКА. Передали бумаги в суд. Пусть разберутся.

Судебная улита едет, когда-то будет. Пока известно, если суд признает АНТИК виновным,то Любовь Рябову упекут в тюрьму… на целый год. Мы с женой успокаиваем Любу, даем ей бесполезные советы, и, что б хоть как-то ей помочь, отправили письмо Генеральному Прокурору Соединенных Штатов Америки, описав все злоключения Любы Рябовой в России и ее заслуги перед наивным и предельно доверчивым американским народом. (Письмо в Приложении) И вдруг в Москве – НОРД-ОСТ. Мы были ошеломлены легкостью, с которой ГБ отравило 138 ни в чем неповинных зрителей мюзикла «НОРД-ОСТ». Чтобы выбрать это наиболее легкое для него решение за плечами отравителя должна быть многолетняя безответственность и глубокое презрение к человеческой личности, цена которой в России, по его убеждению – грош.

И ведь не о спасении страны шла речь. А только о том, чтобы отшвырнуть мольбу несчастных чеченских «вдов-террористок» о мире и продолжить ненавистную обществу бойню в Чечне.

Его и сомнение не посетило – властительного генерала от жандармерии, чекиста-отравителя – ограничиться ли атакой cпецкоманды «Альфа», которая заранее проникла в здание и взяла на мушку террористов? Или травить заодно и жертвы, весь переполненный зал, отправив на тот свет до 150, как они предвидели, зрителей? – к чему зряшные сомнения, ведь со времен ленинского ЧК органы безопасности страны, действительно, ни за какие свои преступления не отвечали. Ни за какие!.– И никогда… «Люстрация», судя по всему, чекистам не грозит, и вот на наших глазах результат: ПРАВО ЧЕКИСТОВ НА БЕСПРЕДЕЛ ВОШЛО У НИХ В КРОВЬ…

Но реакцию ЛЮБЫ РЯБОВОЙ на трагедию «НОРД-ОСТА» невозможно ни с чем сравнить. Она кричала по телефону. Плакала, как если бы там взорвали ее маму Веру.

– Григорий! Полина! Вы слушаете известия?! Пустили отравляющий газ в зрительном зале.

Я тут же включаю телевизор. Вижу, как солдаты выносят из зала несчастных зрителей, перекинув их через плечо, как сосиски. Вытаскивают складывают у дверей, как дрова. Нет ни одного врачебного халата. Нет носилок.

Ясно, Лубянка правит бал. До мельчайших деталей чекистами продумывается убийство, никогда – спасение…

– Любочка! Да не реви ты в голос!. Так было все годы. На русской земле идет и идет нескончаемый Норд-Ост. С 1917 года. Задумайся хоть на секунду. Брось взгляд на свою историю, хоть история никогда не была твоим любимым предметом…

В 1918 граждан в шляпах хватали на улицах, ЧЕКА стреляла за «социальное происхождение». В Ленинграде трупы «буржуев» свозили на свалку в грузовиках. Ежедневное убийство и убийством не называлось «…Ставили к стенке», «списывали в расход». «Хлопнуть», «угробить» – терминология тех лет, ты что, не слыхала? Чего ж ты удивляешься?

– Нас, на благословенном химфаке, травили все же в индивидуальном порядке. А ныне весь зал без разбору! – всхлипывала она.

– Люба, ты еще дитя! Потому и в стрессе… В начале двадцатых командарм Тухачевский травил газами тамбовских крестьян, недовольных «продразверсткой». Газеты писали о тысяче отравленных.

Сталинские годы от тебя далеки, как пунические войны. Спроси у мамы Веры, как половину народа объявили врагами народа. Пятьдесят миллионов невинных людей затравили до смерти. О том здесь, на Западе, толстенные книги вышли. «Большой террор». Исследования обстоятельные, спокойные. Травили ведь не их, а нас…

А о многом на Западе и знать не знали. Могли ли они постичь, скажем, психологию наших маршалов? Тимошенко? Жукова?