леса отстегнуть?.. Знаешь новый вариант старого анекдота про русских на Луне? Нет. Ну, слушай.
Является к президенту Штатов помощник и весь сияет от радости. «Господин президент, — говорит, — русские на Марсе!» Президент вскакивает: «Как так на Марсе? Почему на Марсе?! Мы же о совместном полете договаривались… Вот мерзавцы, обошли! А ты чему радуешься?!» — «Господин президент, — отвечает помощник, они все на Марсе…» Вот так, вчера — Чернобыль, сегодня — Лемехово. Остальное затопим. И окажемся все на Марсе… Куда еще деваться?
— Витя, дорогой… — медленно проговорил Игорь Козьмич и поднял глаза на Ремезова. — Мы уже давно все на Марсе. Просто не замечаем. Вот скажут сейчас по радио: авария, так, мол, и так, воду из крана пить нельзя… Так я что — я выматерюсь, а стакан все равно подставлю. И все будут материться и пить. Потому что надо бежать на работу, или с работы, или в очередь, или в сад за детьми, или на собрании сидеть. Не остановишь, Витя, ничего. Как-то в командировке беседовал с директором химкомбината. Это чудовище трубами дымит, а у директора дача неподалеку, километрах в пяти. Он мне хвастается, какие там еще очереди и комплексы в строй пускает. Тут его сынок на речку с удочкой собрался — он его за трусы хвать. «Чтоб в воду не смел лезть — уши оборву!» А передо мной своей отеческой заботой щеголяет: мол, пруд в саду для сынка родного вырыл и воду чуть не из Канады привез… Витя, это просто какой-то тотальный сомнамбулизм. Я и в экологических комиссиях поучаствовать успел… Глядим как-то: стоит завод, вокруг на десять километров все выгорело, а рабочий поселок — прямо под трубами. У народа спрашиваем: какой кретин вас сюда поселил? Не поверишь! Это они сами добились строительства поселка! Чтоб на работу было недалеко ходить! Мы им: смотрите, люди, у вас дети — сплошь астматики… Стоим — они нам что-то бормочут… Короче, не понимаем друг друга — и все тут. Митинги и демонстрации по поводу экологии я видел, но только по телевизору. А наяву, в массе я видел другое. Положим, не мы одни, а все на шарике в технократии погрязли, но мы-то в Союзе уже догнали и перегнали. На Луне нас обошли, а на Марсе мы все — первые… Порывисто выдвинув стул, он сел напротив Ремезова, за длинный стол для совещаний, торцом примыкавший к директорскому. «Пошел в народ», — усмехнулся Ремезов.
— Вот что я тебе скажу, Витя, — начал директор. — Давно у меня в голове одна крамольная мысль вертится. Я думаю, что, пока мы все на Марсе, такие выпускания джиннов не во вред, а даже на пользу… Ну, не в густонаселенной местности, конечно, а в лесах и горах… Не делай страшных глаз, Витя, не надо. Я думаю, сама биосфера защищается от нас с помощью таких аварий. И сами аварии — следствие объективной необходимости; нужны природе гарантированно закрытые биосферные резервации. Ты подумай: у биосферы есть свои мощные механизмы адаптации к повышению радиационного фона и вирусным инфекциям. Ведь были же на Земле периоды высокой радиоактивности. Вымерли, допустим, динозавры, так выясняется — к лучшему… Еще не известно, при каких обстоятельствах появился гомо сапиенс. Во всяком случае, мутации на радиоактивном фоне не исключены… Витя, биосфера привыкает, понимаешь, привыкает. Ну, двадцать, ну, сто пятьдесят лет что-то в ней не ладится, но потом все входит в норму, пусть в новую норму. Мутации, приводящие к явной нежизнеспособности, выбраковываются, в части мутантных генов происходят реверсии… Среда стабилизируется, а в биосфере появляется то, что с необходимостью должно появиться… А главное, Витя, в том, что можно надолго успокоиться, в эти зоны уже ни один кретин не полезет со своими трубами, со своей вонючей химией, мелиорацией… поворотами рек, осушением болот… со своими ружьями, «Жигулями» и транзисторами. И никаких «зеленых» не нужно. Если бы я мог вывести такой вирус и знал бы наверняка, что он не покосит население страны, Витя, я положил бы жизнь на то, чтобы устроить дюжину таких «фиктивных» аварий. Превратил бы половину страны в национальные парки и заповедники, которые не надо охранять под пулями браконьеров… Думаешь, бунт начнется? Не начнется, Витя. Не было же бунта, когда затопляли территории, равные всему «Общему рынку», или когда травили землю химией. Потому что, извини, дорогой, всем на эту землю начхать. Потому что все — давно на Марсе. И пока все прохлаждаются на Марсе, я и законсервировал бы часть биосферы под «посевной фонд». А когда, даст бог, не через тысячу лет вернутся наконец с Марса… когда очнутся от гипноза… — вот тогда мой «посевной фонд» и пригодится… Тогда, глядишь, вспомнят и обо мне. Витя, ты мне бред величия в диагноз не пиши. Подожди. Всему свое время.
Ремезов, уже прозванный «алтайским махатмой», старался сидеть с неподвижным лицом, и казалось ему, что это удается. Значит, думал он, однофамилец говорит сам с собой, вернее, с тем Ремезовым, которого представлял себе, ожидая эту встречу и репетируя свой монолог… Игорь Козьмич знал, что должно покоробить «алтайского махатму». Ремезов тоже предчувствовал, что придет час этой встречи, и тогда единственная задача, единственная защита, единственное спасение — не верить ни единому слову однофамильца потому, что тот будет либо оправдываться, либо издеваться… ведь дорожки разошлись слишком круто.
— О чем ты думаешь? — услышал он голос Игоря Козьмича.
— Жутковато… Но я вполне допускаю, что ты прав. Вернее, так: сейчас нет за тобой правды, а потом она вся твоя окажется… А победителей, как известно, не судят.
— Это ты хорошо придумал — про правду, — снова без малейшего следа иронии сказал Игорь Козьмич. — Владимир тоже Русь крестил известно как — кости трещали… Однако ж — и «равноапостольный», и «Красно Солнышко».
— Вот я и думаю: тебя причислят к лику… — уже насмешливо добавил Ремезов. — Когда с Марса вернутся уцелевшие.
Наконец и Игорь Козьмич заговорил полушутя:
— А в летописи упомянут, что от тебя благословение получил. Ты ведь тоже не просто так на Алтай, в пустынь, удрал.
И тут Виктор Ремезов похолодел: пока говорили о мировых проблемах, он успел забыть про Лемехово…
…По первому же взгляду Гурмина Ремезов догадался, что и. о. задался целью разозлить и унизить. А еще он понял, что не хватит сил сдержаться. Значит, у него, Ремезова, начинаются на службе черные времена. Дома они начались месяцем раньше. Год был плохой — какого-то зверя, которого Ремезов с детства не любил. В тот год Стрелянов «вознесся» в консультанты, перенеся инфаркт, а в самом кресле возник Гурмин. Продвинуться по научной тропе ему не удалось — был совсем уж бездарен, — но он двинулся в обход, по тропам министерской карьеры, и в конце концов взял свое.
— Вы вот защитились, Виктор Сергеевич, — с вкрадчивым дружелюбием начал он, — теперь пора, как говорится, окупать расходы государства. Через год у нас отчет по двум эпидемиологическим темам. Прежние исполнители ушли. Я предлагаю вам…
— Когда я выйду, меня встретит на стенке ваш приказ, — сказал Ремезов вызывающе. — Разъясните мне, Альберт Иванович, где истина в последней инстанции.
На стене, на красном, как знамя, стенде, висел приказ, запрещающий работы с вирусами в рамках тех двух эпидемиологических тем. В начале пятилетки вместе с темами утвердили план обеспечения института оборудованием для рискованных экспериментов. Но темы остались, а оборудование так и не поступило. Последняя главковская комиссия констатировала, что в институте нет условий для работы с особо опасным биологическим материалом, и постановила запретить… Решение подписал и. о., пока что и. о.
— Виктор Сергеевич, — улыбнувшись, сказал и. о. тоном одолжения, — мы же взрослые люди… Когда выполняются точно все положения и инструкции, это называется «белой забастовкой». Приказов много, а отчет — один. И зарплату под эти темы мы уже получили и, между прочим, успели проесть и пропить.
И тогда Ремезов сказал, что ему надоело выливать изотопы в унитаз… Радиоактивные отходы экспериментов должны складироваться в специальных контейнерах. Помещение для них было отведено, однако его занимали не контейнеры, а сотрудники одной из лабораторий, оказавшейся без определенного места жительства. Все использованные материалы, препараты с радиоактивными метками спускали в раковины и унитазы. Ремезов знал, что такое происходит повсеместно, но сегодня у него взыграло.
Гурмин вежливо спросил, кто понуждает Ремезова засорять унитазы, и посоветовал больше так не делать. Ремезов, помолчав и представив себя с обходным листком, безнадежно добавил:
— Новенький СПИД хотите выпустить, Альберт Иванович?
Гурмин быстро и холодно взглянул на него исподлобья.
— Именно поэтому я пригласил для разговора вас, а не… Ваньку с улицы, — бросил он. — Вы — профессионал.
