Анатолий, хотя сам не верил в успех этой затеи.

Группа спустилась вниз и здесь, наконец, нашлись некоторые улики. Перебирая книги на стеллаже, Курков обнаружил Евангелие: его страницы были испещрены подчеркиваниями и пометками, особенно в разделе, озаглавленном «Откровение Святого Иоанна Богослова». На полях виднелись слова: «общество потребления», «ТНК», «реклама», «СССР».

– Это он, его мысли! – вскричал Евгений и объяснил следователям, что именно от найденной книги берет начало толкование Лениным прошлых и грядущих событий.

Томик поместили в пластиковый пакет – для дальнейшей экспертизы. Еще два часа ушло на перелистывание и перетряхивание всех других книг, находившихся на стеллаже. Впрочем, это ничего не дало: никаких пометок или других следов они не носили.

Сивцов подошел к окну, чтобы убедиться, что охранник находится на посту, и тут его взгляд наткнулся на небольшую изящную расческу, лежавшую на подоконнике.

«Какая-то кукольная», – подумал он, заметив, однако, что в зубьях запуталось несколько неестественно толстых волосинок, никак не похожих на нейлоновые кудри игрушечной Барби.

– Юра, иди сюда, – позвал он друга.

Вместе с Курковым подошел и журналист, который не хотел упустить ни одной мелочи в неожиданно свалившемся на него приключении.

– Ты когда-нибудь видел такие расчески? – спросил Юрия Сивцов, показывая на лежащий предмет.

– Больно маленькая! – сделал вывод Курков. – Что ею можно расчесывать?

– Я знаю! – вмешался Ганченко. – У нас в редакции есть бородач, который пользуется почти такой же.

– Для бороды? – размышляя над найденной гипотезой, протянул Анатолий. – Вполне возможно. У Ленина есть борода, значит чем-то нужно приводить ее в порядок.

Он еще подумал и, наконец, воскликнул:

– Может быть, сегодня это главная находка! Если волоски принадлежат нашему Ленину, нам, по крайней мере, удастся выяснить, действительно ли он является вождем пролетариата!

В молекулярно-генетической лаборатории ничего сверхъестественного не случилось. Все происходило так, как в обычной поликлинике. Единственное отличие заключалось в том, что здесь не было никакой очереди, и Марию Ильиничну приняли сразу же после того, как она предъявила направление из Генеральной прокуратуры.

– Вообще-то в пятницу мы стараемся не брать пробы, – заметила невысокая женщина в белом приталенном халате и с рыжими локонами волос, выбивающихся по обеим сторонам накрахмаленной шапочки. – Но вы, я вижу, издалека, так что сделаем исключение.

Она ловким движением, так, что Мария Ильинична почти не почувствовала боли, проколола вену на локтевом сгибе и набрала в шприц толику крови. На этом процедура закончилась. Правда, в дополнение к обыденному «вампирству» из ее прически выстригли крохотную прядку золотистых волос.

Вернувшись в квартиру Сивцова, женщина-девочка вдруг подумала, что все, ради чего она приехала в столицу, выполнено, и теперь ничто не должно удерживать ее здесь. Однако она понимала, что это неправда. За то время, что Ульянова пробыла в Москве, в ее жизни случилось нечто настолько важное, что она даже не могла оценить масштабы.

Мария Ильинична налила чашку чая и, отпивая его маленькими глотками с большими перерывами, стала разбираться в себе.

Самая главная перемена, перевернувшая ее жизнь, заключалось в том, что она сблизилась с Сивцовым. Будучи бухгалтером, до этого она привычно делила все происходящее на две группы: дебит и кредит, приход и расход, причисляя к первой все положительное, а ко второй – не совсем желательное, сомнительное, то, что могло создать проблемы в будущем. И задача заключалась в том, чтобы всегда складывалось положительное «сальдо»: надо просто избегать ненужного «кредита». Но на сей раз бухгалтерская классификация была бессильна отнести все, что происходило между ней и Анатолием, к «приходу» или «расходу». Мария Ильинична чувствовала, что не может раз и навсегда определить место новым чувствам в своей жизни. Она боялось самого слова «любовь», которое уже однажды сыграло с ней злую шутку.

Наверное, она была чересчур романтичной, когда полюбила незадолго перед окончанием университета парня с параллельного потока, казавшегося ей самым умным и красивым. Марии хотелось каждое утро видеть в его глазах искры любви и слышать нежный шепот, говорящий о том же. Сама она не жалела нежных слов и считала, что любящий человек говорит сокровенные слова так же легко, как дышит.

Но без устали делая шаги навстречу избраннику, она ощущала под ногами пустоту. Для него будто бы было принципом: не говорить ни слова о любви. Сколько девушка ни пыталась узнать, почему заветная фраза может быть обременительной, вразумительного ответа не услышала. Он говорил ей: зачем тебе это надо, мы ведь и так вместе.

Такие отношения никак не устраивали Машу. Она раз за разом задавала себе вопросы: почему он такой бездушный, разве не понимает, что мне жизненно важно каждый день знать, любит ли он меня? Если нет, то зачем эта игра, в которой я оказываюсь просто куклой в его руках?!

В конце концов, она стала утешать себя тем, что, видимо, Бог решил подвергнуть ее испытаниям, послав любовь, перемешанную со страданием. Конечно, долго так продолжаться не могло, все постепенно стало заканчиваться: поцелуи, взгляды, встречи. Окончательный разрыв наступил после получения дипломов: черствый возлюбленный, не простившись со своей девушкой, отбыл по месту распределения – куда-то в Сибирь. Последняя их встреча оказалась для Маши роковой: вскоре она поняла, что даже от несуществующей любви бывают дети…

И теперь, встретившись с Сивцовым, она даже в мыслях не допускала, что ее вдруг нахлынувшие чувства и есть та самая любовь, о которой мечтают восторженные барышни. Себя она к таковым уже не причисляла.

Поэтому она ничего не сказала Анатолию о том, что у нее есть восьмилетняя дочь Полина, и ее отчество, естественно, было Ильинична.