— Ну спасибо, браток. — Муха — Михальский, кусая от досады губы, повернул коня. — Возвращаемся!

— Я с вами! — немедленно заявил подполковник. — Мне обратно нельзя. Вот, — он протянул командиру отряда распечатанные пакеты, — это инструкции французского Генерального штаба. Их эмиссар не хотел отдавать бумаги добром, пришлось его очень попросить. Так что обратной дороги у меня нет.

— Ладно, давай. Уходим! — скомандовал Муха — Михальский, и весь отряд без лишних слов повернул восвояси.

Спустя час вновь показался знакомый ручей, и всадники, уже нимало не скрываясь, развернулись в лаву, спеша скорее пересечь границу. Но в тот момент, когда уже казалось, что все благополучно закончено, когда лошади уже омыли копыта в ручье, вдоль русла кинжальным огнем ударили пулеметы.

— Уходим, уходим! — кричал Муха — Михальский, видя, как у кромки воды один за другим падают его всадники.

Красные выбрались на свой берег, но пулеметы продолжали стрелять вдогон.

— Не возьмешь! — Шестоперов выхватил наган, выстрелил туда, откуда строчил один из пулеметов. Раз, потом еще два раза.

Огонь прекратился. Затем вдруг скрытое в кустах пулеметное рыло огрызнулось короткой очередью. Посыпались срезанные с дерева ветки. Подполковник резко схватился за грудь, и Муха — Михайльский увидел, как три пули одна за другой пробивают офицерский китель, разрывая его в клочья, как разлетается брызгами кровь из ран, и Шестоперов, обвиснув в седле, мчит в лес на испуганной лошади.

— Храбрый парень был, — только и успел процедить Муха — Михайльский, глядя, как скрывается из виду их убитый спаситель. — Уходим! Уходим!

Напольные часы в футляре из красного дерева пробили полдень. Дзержинский отвлекся от чтения оперативной сводки и поглядел на секретаря:

— Товарищи из Минска сообщают, что вчера поляки обстреляли нашу территорию.

— Феликс Эдмундович, на самом деле ситуация довольно щекотливая. Поляки открыли огонь по диверсионному отряду товарища Мухи — Михальского, который возвращался с их стороны.

— Вот как? Неприятная история. — Председатель ОГПУ сверлил взглядом помощника, ожидая дальнейших объяснений.

— Несколько дней назад, — начал тот, — из Минска докладывали, что на границе ожидается активизация балаховцев. Наши белорусские товарищи просили срочно помочь толковыми оперативными работниками и войсками для отражения возможного удара.

— Да, я помню.

— Также было решено направить в тыл врага диверсионный отряд Мухи — Михальского. Это опытный партизанский командир. Он уже неоднократно выполнял специальные задания на оккупированной поляками территории. Вот доклад самого Мухи — Михальского. — Секретарь вытащил из папки несколько скрепленных листов, исписанных размашистым почерком. — Командир отряда сообщает, что наш человек, работавший в штабе дивизии Бэй — Булак — Балаховича, успел предупредить о готовящейся засаде. Муха — Михальский пишет, что, по сведениям все того же разведчика, информацию о планах и расположении наших войск балаховцам доставил некто, по описанию весьма напоминающий представителя республиканского ГПУ в местном погранотряде.

— Отвратительное известие. — Дзержинский начал что — то дробно выстукивать костяшками пальцев. — Необходимо досконально проверить обвинение. Предательство в ГПУ — вдвойне предательство! Этот разведчик сможет опознать того, кто выдал наши планы балаховцам?

— Увы, нет. — Секретарь протянул Дзержинскому офицерскую книжку. — Он погиб при переходе границы. Но перед этим успел передать товарищу Мухе — Михальскому инструкции французского Генерального штаба балаховцам — их сейчас переводят.

— Пусть поторопятся, — на жестко очерченных скулах Дзержинского заиграли желваки. — Они могут стать серьезным козырем в наших переговорах с Францией.

Секретарь вытянулся в струнку.

— Шестоперов, — прочитал Дзержинский. — Подполковник.

Удостоверение было потрепанным, не раз промокшим, с темной, едва различимой фотографией.

— Да, жаль, что этот офицер погиб столь несвоевременно. Вы, кстати, проверяли его личность?

— Мало что можно сказать. Скорее всего — обычный службист. В архиве Ставки о нем почти не сохранилось бумаг. В шестнадцатом году награжден «Станиславом с мечами». Как удалось узнать, в последнее время состоял квартирмейстером штаба дивизии Бэй — Булак — Балаховича, несколько дней назад исчез.

— Жизнь порой бывает очень несправедлива. — Дзержинский встал из — за стола. — Ну что ж, хоть похоронить его следует как красного командира — с воинскими почестями.

— К сожалению, и это невозможно.

— Почему?

— Конь, испугавшись, понес. Его обнаружили только на следующий день в десяти верстах от места перехода. Тела не нашли. Там — в округе — много болот, конь был в тине…

— Обидно. Но что поделаешь. — Дзержинский помолчал, склонив голову. — И все же, согласитесь, очень симптоматично, что люди честные, независимо от их былой принадлежности к офицерству, всеми силами пытаются вернуться на Родину. Вот и этот капитан Тимошенков — тому еще одно подтверждение.

— Так точно. Ганин сообщает, что его подопечный радуется возвращению, как ребенок. Они объездили весь Ленинград и округу. Тимошенков рассказывал ему о своей жизни, об учебе в институте, о сражениях, в которых довелось участвовать. За прошедшие дни он встретился с несколькими знакомыми — в основном по студенческим годам, и уже начал собирать группу для возрождения бронетанкового бюро. Ганин постоянно был рядом, ничего предосудительного не заметил. Завтра они выезжают в Москву. Тимошенков готов предоставить нам архив Кречетникова.

— Архив действительно столь важен?

— Кречетников был воистину гениальным конструктором и к семнадцатому году полностью курировал разработки в области бронетехники в России. Его бумаги могли бы дать мощный толчок нашему танкостроению. А как утверждает товарищ Троцкий, именно бронированный танковый кулак сметет империалистическую нечисть в будущей войне за освобождение мирового пролетариата.

Дзержинский поморщился от трескучей риторики. Ему, совсем недавно входившему в состав созданного «про запас» правительства советской Польши, было хорошо известно, чего стоят на деле посулы скорой победы Красной Армии над мировой буржуазией и что бронированного кулака Советов пока что нет и на мизинец. Сегодня, увы, речь шла не о грядущих победах, а о сохранении завоеванного. И тут все, что могло помочь усилиться и выстоять, было на вес золота.

— Очень хорошо, — задумчиво сказал Дзержинский. — Даже если этому SR–77, кроме вербовки Тимошенкова, ничего не удастся, он уже достоин награды.

— Феликс Эдмундович, — секретарь вытащил из папки новую бумагу, — перед началом доклада пришла депеша из нашего представительства во Франции. SR–77 доложил, что генерал Згурский принял его предложение и на днях прибудет в Россию. Вероятнее всего, поездом из Риги. Номер поезда, вагон и все прочее SR–77 уточнит.

— Отлично! Что же вы молчали? Вот прекрасная новость! Поезд из Риги, значит — Ленинград. Пора