тамошних антикваров золотые часы.

— Ну и что? В Париже каждый день сотня карманников продает антикварам краденые вещи. Я — то им зачем понадобился?

— Антиквар оказался мастером своего дела и опознал герб, выгравированный на крышке часов. Это герб мсье Рафаилова.

Автомобиль графа Комаровского, изредка взвизгивая клаксоном, катил по мощеным улицам Праги.

— Лун Ван был диковинный старик, — продолжал свою историю генерал Згурский. — Рассказывал о китайских царях, живших тысячу лет назад, так, будто с ними чаи гонял. На вид ему — лет восемьдесят, а дети молодые. Двигается легко, я бы даже сказал — по — змеиному, точно перетекает с места на место. Не представляю себе вопроса, на который он не мог бы ответить. По — русски говорил, словно вырос на Сретенке. И в то же время, Евгений Александрович, была у него блажь… — Згурский помедлил, ища верное слово. — Он утверждал, что происходит из рода драконов. И что я — того же рода. Он даже имя мне придумал — Юй Лун.

— Что же это имя означает? — не отвлекаясь от дороги, спросил штаб — ротмистр.

— Огненный дракон. Он решил, что взрыв, разметавший ворота Пекина, произошел, с позволения сказать, от молнии, которую послал я. Представьте, Евгений Александрович, каково цивилизованному человеку слышать такие речи. Лун Ван утверждал, что у любого человека есть центр внутренней силы — вот тут, около пупка. И что люди рода Лун умеют собирать эту силу, стягивать в одну точку, а затем высвобождать. Ерунда, конечно. Тоже мне, Зевс — громовержец! Но сам Лун Ван действительно умел многое. Лучшего бойца мне видеть не приходилось, а ведь всем известно, что среди ихетуаней такие ловкачи встречались, что только пулей сразить можно было.

— А что ж, этого и пуля не брала?

— В этого попасть было невозможно. Только что перед тобой стоял. Чуть палец на спусковом крючке дрогнул, а он уже за спиной. Прямо не лекарь, а чародей из сказки. Ума не приложу, как он додумался зелье свое в Прагу доставить! И эта черная дама…

— Приехали, Владимир Игнатьевич. — Комаровский выключил мотор. — Вот видите — две башни? Одна зовется Далиборка, другая — Белая. Между ними Злата улица и начинается. На авто тут не проехать.

Они вышли из машины. Узкая, прямая, точно шпажные ножны, улочка лежала перед ними, распахнув майскому утру окошки невысоких домов.

— Здесь когда — то жили лучники гвардии императора Рудольфа, — беря на себя роль гида, повел рукой штаб — ротмистр. — А еще алхимики. Бог его знает, почему императору вздумалось держать их друг подле друга. А теперь все, кто приезжает в Прагу, рвутся сюда, чтобы увезти на память какую — нибудь безделушку. Тут можно найти все что угодно: от старинного доспеха до личного дневника Фауста.

Невзирая на ранний час, двери лавок были открыты, между ними сновали, точно рыбешки в аквариуме, покупатели. Наивные и не очень, высокомерные и любопытные. Вокруг стаей пираний вились уличные торговцы.

— Покупайте! Покупайте! — ухватив за пуговицу осанистого господина с бакенбардами, трагически шептал длинный, как удилище, молодой человек в рубашке — апаш и застиранных армейских галифе. — Это не простая вилка! Это вилка из Ропшинского дворца! Именно ею убили несчастного Петра III — злосчастного мужа Екатерины Великой! Вот видите — кончик отогнулся. Этот зубец попал в нательный крест! Посмотрите изгиб — в нем есть что — то жуткое! Даю вам честное слово — не подделка. Мой предок был камердинером у графа Орлова! С тех пор эта вилка передавалась из поколения в поколение, и только нужда… — длинный запустил тонкие артистичные пальцы в густую черную шевелюру и прикрыл глаза, словно удерживая слезы, — только крайняя нужда заставляет меня, благородного человека, расстаться со священной реликвией!

Комаровский окликнул вдохновенного втирушу. Тот вдруг потерял интерес к молчаливо кивавшему покупателю и, приблизившись к Згурскому, попытался щелкнуть каблуками штиблет:

— Прапорщик Юрий Пепел!

— Прапорщик? — Згурский хмыкнул, смерив взором нелепую фигуру бродячего антиквара. — Я так понимаю, до войны о военной службе и не помышляли?

— Так точно, ваше превосходительство. Смею заметить, актер Александринки. Для меня высокая честь…

— Отставить. Я ищу генерала Спешнева.

— Это пожалуйста! Желаете, я провожу?

— Просто скажите, куда идти.

— Во — он, глядите. Видите, магазинчик? Именуется «Книжная арка». Там Спешнева и найдете.

Генерал — майор Спешнев — грузный, кряжистый, с широким лицом в обрамлении седеющей окладистой бороды — стоял меж книжных полок, точно на дне окопа. Суровый взгляд его ощупывал каждого, кто переступал порог, словно проверяя, с добром ли пожаловал. Здесь, среди корешков старых книг, среди золотого тиснения и кожаных переплетов, он смотрелся по меньшей мере странно и чужеродно.

Быстрым взглядом оценив новых посетителей, отметив золотую коронованную «Д» на костюме гостя, он заговорил первым:

— Смею предположить, что вы сюда пришли не за книгами. Я прежде вас уже встречал. — Он обратился к графу Комаровскому: — Если не ошибаюсь, вы были адъютантом генерала Корнилова. А вы, судя по знаку, из Мингрельских гренадер.

— Генерал — майор Згурский.

— Да — да, припоминаю. Особый корпус, герой высоты Мон — Спен.

Згурский утвердительно кивнул.

— Что ж, позвольте и мне представиться: генерал — майор Спешнев Николай Александрович, бывший начальник штаба тридцатого армейского корпуса. Чему обязан?

— У меня к вам конфиденциальный разговор.

— Вот даже как? Но я не могу оставить лавку.

— Евгений Александрович присмотрит.

Спешнев заинтересованно поглядел в глаза своего визави. Тот, пожалуй, был несколько моложе, имел то же звание и не был облечен какой — либо особой властью. Но выполнять его распоряжения отчего — то казалось естественным.

— Да — да, пройдемте. Я к вашим услугам.

— Верно ли, — прикрывая за собой дверь подсобки, спросил Згурский, — что вы здесь, в Праге, возглавляете Братство участников Брусиловского прорыва?

— Луцкого, — поправил Спешнев. — А если привязываться к фамилиям, лучше бы сей прорыв именовался Калединским.

— Дивизия Каледина и в самом деле была первой, но все же не стоит умалять значение бывшего командующего.

— Бывшего! Именно что бывшего! — Лицо Спешнева вспыхнуло. — Я не возьму в толк, как человек такого ума, таких дарований мог совершить столь гнусное предательство! Да нет же — его служба большевикам хуже, чем предательство! Это… это… — Еще недавно спокойное лицо исказила гримаса