глаза. Вдруг, будто под действием лучей утреннего солнца, глаза потемнели, разрез их стал по — китайски раскосым, а вместо сжатого, изрезанного морщинами рта проступила неизменная глумливая ухмылка Лун Вана.

— Ты?! — В глазах Згурского вспыхнула и померкла картина горящей улицы Бейджина. Он начал падать и вдруг почувствовал, как его подхватывают чьи — то сильные руки.

— Владимир Игнатьевич, да что же это…

Бывший штабс — капитан, бывший комиссар почтамта, бывший сотрудник уголовного розыска литератор Зощенко тряс руку датчанина, позабыв, зачем, собственно, пришел в дом на Гороховой.

«Вот так — так, — наблюдая за происходящим, удивился Болеслав Орлинский. — Бывают же случаи… Выходит, датчанин — то — никакой не датчанин. А документы безукоризненные — эмигрантские шпионы — любители о таких и мечтать не могут!»

— Вы обознались, — с ощутимым акцентом возразил Нильс Кристенсен.

— Да? Бывает же такое сходство!.. — смутился Зощенко. — У нас в гренадерском доктор очень на вас был похож. Простите, ради бога.

— Окажите любезность, голубчик, проходите к столу, присаживайтесь. Я сейчас вернусь, и мы займемся вашим делом. — Орлов взял Виконта под локоть. — Господин Кристенсен, — закрывая поплотнее дверь, негромко сказал начальник Уголовно — следственной комиссии, — до официального завершения дела мы вас разместим в одном очень уютном местечке.

— Но…

— «Но» не принимаются. Поверьте, это наилучший выход из сложившегося положения. Скажу вам сразу — дом хорошо охраняется. Я, признаюсь, впечатлен нынешней демонстрацией приемов жиу — жицу, но весьма, весьма не рекомендую использовать их против наших сотрудников. Если, конечно, вы не умеете сбивать в полете револьверные пули. Доверьтесь мне, и все будет замечательно.

«Попался, рысачок крашеный! — мысленно ликовал он. — Тебя бог послал в ответ на мои неслышные молитвы. Ты — то вьючной лошадью и поработаешь».

«Это ж надо так вляпаться! — думал Джокер–3. — Что можно сделать? Ладно, как учил Вальдар: «Если не можешь изменить ситуацию, подожди, пока она изменится сама. И вот тогда действуй быстро и решительно». Но до чего нелепо! Чувствовал же я, что затея с русским предком плохо закончится!»

— Я понял вас, — неторопливо, с достоинством кивнул доктор Кристенсен. — Надеюсь, вы быстро во всем разберетесь.

— Будьте покойны, Сергей Владиславович. Будьте покойны. Подождите в коридоре, вас проводят. Я только проинструктирую товарища.

Нильс вышел из приемной, а Болеслав Орлинский быстро повернулся к секретарю.

— Так. Звони в комендатуру — пусть выделят взвод китайцев из интернациональной бригады. Отвезешь господина Кристенсена в Особняк. Ты знаешь куда. Разместишь со всеми удобствами. Охранять как зеницу ока, наблюдать безотлучно!

— Слушаюсь! — вытянулся секретарь. — Может, в ГПУ сообщить?

— Я сам доложу. А ты выполняй, что сказано! — Он приоткрыл дверь в коридор, где под охраной двух бдительных церберов с невозмутимым видом ожидал своей участи датчанин. — Не прощаюсь с вами. До скорой встречи!

Орлинский вернулся в кабинет, внутренне продолжая ликовать и напевая про себя «Гром победы, раздавайся».

— Нуте — с, товарищ Зощенко. Чем я могу быть вам полезен?

Он не обратил внимания, как тихо закрылась дверь кабинета, и уж подавно не мог видеть, как его секретарь, вытащив из кармана вечное перо, начал писать ровным бисерным почерком: «Председателю ОГПУ, председателю Комиссии при Совете труда и обороны по борьбе со взяточничеством Ф.Э. Дзержинскому. Сообщаю, что сегодня к начальнику Уголовно — следственной комиссии Ленинграда тов. Б.Я. Орлинскому был доставлен некто, судя по документам Красного Креста — датский врач Нильс Кристенсен. Этот доктор был опознан бывшим сотрудником уголовного розыска М.М. Зощенко как его сослуживец по Мингрельскому гренадерскому полку. По распоряжению тов. Орлинского арестованный размещен в спецобъекте Особняк. На предложение сообщить о столь явном шпионском деле в местное управление ГПУ тов. Б.Я. Орлинский заявил, что самолично доложит куда следует. Однако же, по всему было видно, что давать этому делу законный ход тов. Орлинский не намерен, о чем я вам по своей партийной совести и докладываю. Число, подпись».

Секретарь пробежал глазами текст, приложил сверху лист промокательной бумаги и с удовлетворением обтер перо:

— Вот так — то будет вернее.

Штаб — ротмистр Комаровский выскочил из машины, даже не потрудившись захлопнуть дверцу. Издали ему померещилось, что фигура каменного льва неожиданно осветилась, словно целый сноп солнечных лучей остановил внимание на шкуре мраморного царя зверей. Евгений Александрович увидел, как подкашиваются колени у несгибаемого Згурского, и черная тень скользит мимо стены аптеки. Он успел подхватить обеспамятевшего генерала. Обмякшее тело было неимоверно тяжелым.

— Господину плохо? Нужна помощь? — Из — под арки у дверей аптеки, как будто поджидая случая, вынырнул прохожий.

— Помогите внести, — то ли попросил, то ли скомандовал Комаровский.

— Конечно, конечно!

…Улица Бейджина плыла перед глазами капитана Згурского. Он видел ее через прикрытые веки: нелепые скругленные крыши с загнутыми, точно поля модных дамских шляпок, краями сползали на него в клубах дыма и вырывавшегося из окон пламени.

Час назад, глядя на запертые ворота столицы Поднебесной империи, он, командир роты Сибирских стрелков, понимал, что сегодняшнему дню предстоит войти в боевую летопись русского оружия. И его имя будет внесено туда. Возможно, посмертно. Еще до рассвета его стрелки выдвинулись захватить плацдарм на подступах к китайской столице и, сбив штыками потерявшую бдительность заставу, оказались у самых ворот Бейджина. Переполошенные защитники города опешили, увидев русских так близко, но затем открыли ураганный огонь.

Вооружение повстанцев было намного хуже русского, но на их стороне были мощные стены, крепкие ворота и четверть версты расчищенной территории, по которой необходимо было в полный рост двигаться вперед. Территории, на которой из многозарядных арбалетов сотня воинов могла выпустить две тысячи стрел за пятнадцать секунд. И пусть это были легкие бамбуковые стрелы, не пробивавшие самый незамысловатый доспех, но ведь и гимнастерки Сибирских стрелков уступали броне. К тому же наконечники китайцы макали в яд, вызывавший мучительную боль во всем теле.

Понимая, что рота обречена, Згурский послал в штаб полка ординарца с сообщением о бедственном положении, но приказа отступить не было. Окопаться под градом стрел и пуль также не представлялось возможным. Оставалось лишь атаковать.

Развернув на прямую наводку оба приданных к роте трехдюймовых орудия, капитан Згурский скомандовал разнести ворота в щепы. Сделать это было куда тяжелее, чем сказать. Снаряды оставляли некрупные дыры в окованных железом дубовых створках и взрывались где — то по ту сторону крепостных стен. Щитки орудий оказались единственным укрытием на всем предвратном пространстве.