царский, и с вожделением, с каким пылкий юноша ждет встречи с возлюбленной, грезил о том дне, когда в праздник очищения, по традиции, с размаху отвесит звонкую оплеуху царю. Сын выскочки Набонида, в жилах которого текло отравленное вино и грязная вода, а никак не царская кровь, еще не ведал, какую судьбу исчислил ему Мардук, вложив жезл Первосвященника в крепкие руки Гауматы.
И вот теперь, когда победа казалась такой близкой, что и сам запах ее заставлял ноздри раздуваться, как у разгоряченного скачкой жеребца, все рушилось, исчезало, словно марево в пустыне. Гаумата стоял перед золотым изваянием Мардука, вопрошая его, чем провинился он, слуга Небесного Владыки, чем прогневил Властителя судеб? Но тот лишь молчал, грозно воздев секиру – беспощадную сокрушительницу чудовищ.
Разве не для него, Мардука – повелителя богов, измыслил Гаумата свой хитроумный план? Разве не для его величия? Набонид, лукавством занявший трон, предпочел Мардуку белоглазого Сина. Его бестолковый отпрыск пошел еще далее: того и гляди, огласит своим покровителем убогого божка эбореев. И все же, все же, все же – Гаумата сжал ладонями виски, пытаясь унять птицей колотившуюся в черепе боль, – как мог ничтожный бродяга, которому самое место было в львином рву, сразить дракона? А поговаривали, даже не одного, а сразу двух? Этого не должно было случиться! Этому не было объяснения! Но это случилось!
– В чем воля твоя? – прошептал Гаумата, припадая губами к золотым стопам изваяния. Мардук сурово глядел на своего далекого потомка и безмолвствовал, оставляя тому гадать и надеяться.
– Он тебя не слышит! – раздалось за спиной. – Он, верно, оглох на старости лет! А может, вы кормили его так же плохо, как и дракона?
Верховный жрец резко обернулся. За его спиной, положив пятерню на рукоять меча, стоял Нидинту-Бел. В нем трудно было узнать недавнего вельможу, бывшего едва ли не полновластным господином улиц и площадей Вавилона. Он был покрыт слоем пыли, а лохмотья его вызвали бы отвращение у последнего нищего.
– Что ты такое говоришь, нечестивый?! – возмутился Гаумата.
– Разве и ты не слышишь? Разве ты оглох, как твой никчемный повелитель? Я был неправ, мой дорогой родственник! Твой Мардук – пустой и бессмысленный звук, как пивная отрыжка, как голос моей задницы! Где был он, когда грязный пес, эборейский выродок Даниил запросто сразил его драконов?
– Значит, все же их было два? – не смог удержаться возмутившийся было жрец.
– Два, – чуть успокаиваясь, буркнул Нидинту. – Два, можешь не сомневаться. И заняло у него это не больше времени, чем у тебя вычислить восход луны по своим таблицам. Одного он убил в пещере, другой успел вырваться, но Даниил достал его и в небе. Он вызвал ангелов с огненными копьями, и те не оставили от дракона даже самой маленькой чешуйки. Скажи, Гаумата, где же в этот миг был твой бог?
– Ты отступился, Нидинту-Бел?! – сурово нахмурил брови Верховный жрец, размышляя, успеет ли он в случае чего кликнуть храмовую стражу.
– Я?! Это он бросил меня, дорогой мой сородич! – Бывший начальник городской стражи передернулся от злости. – Я делал то, чего не пожелал сделать твой хваленый бог! Я желал покарать богохульника! Я устроил засаду, чтобы свершить праведную месть этими вот руками. И при этом я все еще верил, что Мардук на моей стороне! Однако весь отряд бежал, едва только увидав ангелов впереди скифской колонны. Так где же бог твой, Гаумата?!
Нидинту-Бел сделал несколько шагов к Верховному жрецу, продолжая сжимать рукоять меча.
– Быть может, мне стоит пойти к Даниилу, пасть ниц перед ним, повиниться во всем? А вдобавок рассказать, как ты с сестрой замыслили прибрать к рукам этот город и всю остальную Вавилонию в придачу? Я приду к нему в таких же лохмотьях, в каких совсем недавно он преступил границу Божьих Врат, и предложу ему свою верность.
Гаумата услышал тихий, едва различимый шелест, с которым клинок покидает ножны, и внезапный страх, не тот леденящий ужас, что замораживает кровь и превращает в камень, а тот, что заставляет человека, убегающего от льва, взбираться по отвесной скале, взорвал его оцепенение.
– Иди, – сохраняя внешнее спокойствие, проговорил он. – Иди падай ниц. Но ответь мне, Нидинту-Бел, отважный воин, сын великого Набонида. Разве Мардук вел тебя, когда пришел ты сюда, чтобы требовать в наложницы какую-то никчемную эборейку? Нет! Тобой двигало плотское желание и мелкая обида, и ты ни мгновения не помышлял тогда о Мардуке. Отчего же ты решил, что богу, точно верному псу, будет угодно выполнять твои прихоти? Мардук велик! Ты говоришь, Даниил убил двух драконов? Мы полагали до сего дня, что он один. Как видишь, мы ошибались. Кто скажет, сколько их у Мардука? Ты, Нидинту-Бел? Кто скажет, не вьются ли они пред Вершителем судеб, точно слепни вокруг твоей лошади, когда Мардук в величии своем выступает на бой с врагами-отступниками?
Я не стану тебя держать, Нидинту-Бел! Ступай и поведай Даниилу обо всем. Быть может, он за это сохранит тебе жизнь, и ты будешь удостоен высокой чести носить дротики за скифами его стражи, когда он со своей… как ты там ее называл, Сусанной, будет отправляться на супружеское доже? Что же ты застыл, Нидинту-Бел?
Рука недавнего военачальника впервые за время разговора отпустила оружие. Он сжал кулаки и закусил губу. Ревность кипящим маслом обожгла его сердце, и обида, пропитанная едким соком унижения, уступила место еще более жгучей и всепоглощающей жажде мести.
– Ты прав, Гаумата, – вздохнул уязвленный сын Набонида. – Я вспылил и нагородил невесть чего. Не суди меня чересчур строго. Скажи лучше, что я должен делать.
Валтасар обвел печальным взглядом тесный круг своих ближних советников. Место, где обычно восседал его сводный брат, пустовало, и от того ровный строй напоминал оскаленную пасть с выпавшим зубом. Царь невольно мотнул головой, чтобы отогнать это неуместное сходство.
– Всем вам, конечно же, известно, – заговорил он, – что Вавилон, согласно договору, должен выставить свое войско на подмогу нашему союзнику – царю персов Киру. Мы получили небольшую отсрочку, которая позволила нам собрать нужные силы. Однако наступает время начать поход…
– Наступает время, – невольно повторил за царем Даниил, искоса бросая взгляд на косматого скифа, как обычно в таких случаях, громоздившегося за спиной государя.
– Я желал поставить во главе нашей армии Нидинту-Бе-ла, – царь, точно повинуясь неслышному зову, повернул голову туда, где еще недавно, по традиции, сидел начальник городской стражи, – но… – слова об измене сводного брата застряли в горле, так что Валтасар невольно закашлялся, – богам это было не угодно. А потому я сам поведу войско в Лидию.
Даниил обескураженно поглядел на царя, затем на Кархана, затем, точно невзначай, обвел взглядом всех прочих собравшихся. Те молчали. Царь не спрашивал совета, он оглашал свою волю. Если бы Валтасар умел читать по глазам, он бы прочел примерно следующее:
«О бог Единый, помогающий мне, уж и не знаю, за какие заслуги, вразуми государя! Нельзя же царю быть столь наивным! Старик Абодар, тот бы просто назвал его длинноухим ослом и простофилей! Конечно, не будь тот царем. Ведь Кир же только и ждет встретиться с ним в чистом поле!»
– Армия выступает завтра поутру, – продолжил Валтасар.
– Но кто останется править страной в те дни, когда, с благословения Мардука, ты, государь, будешь сражать отвагой и воинским искусством вашего общего с царем Киром врага? – голосом почтительным, но не без вкрадчивости, спросил Верховный жрец.
– По обычаю – ты, Гаумата, – с невольным сожалением проговорил царь. – Я бы оставил тебе в помощь Даниила, но, полагаю, он будет нужен мне в походе.
– Да исполнится воля твоя, государь, – покорствуя царскому слову, с плохо скрытым торжеством произнес Гаумата.
Мир, с таким трудом выстроенный Намму, рушился прямо на глазах. Теперь, когда со старым Верховным жрецом было покончено, а Нидинту-Бел позорно бежал, завтрашний день виделся царскому советнику в золотом сиянии. Он полагал, что дворец, еще недавно принадлежавший его главному врагу, теперь вполне может стать его жилищем, где он и заживет всласть, взяв в жены красавицу Сусанну. Конечно же, ее отец не откажет ближнему советнику царя и победителю драконов. «Да и к тому же, – Намму расправлял плечи, – я ведь и сам царевич народа эбореев. А может, – пускался в мечты бывший изгнанник, – Валтасар пожелает возродить эборейское царство? Кого же тогда поставить во главе его, как не верного и мудрого Даниила. Вот бы изумился старик Абодар, увидев шалопая-сына в царских хоромах! Да что там хоромах – держа в ладони горсть золотых монет с его чеканным профилем…» Он, казалось, уже
