ночная медитация без еды и питья была не тяжелой повинностью, но естественным проявлением любви к Кришне.

Когда солнце начало вставать, Бабаджи вдруг воскликнул: «Пятьсот лет назад под этим деревом Господь Чайтанья явил Свою любовь миру!»

«Бабаджи, — попросил я, — расскажите мне, пожалуйста, о Господе Чайтанье».

Его глаза заблестели. Опьяненный многочасовой молитвой, он стал объяснять: «Господь Чайтанья — это Сам Кришна, Верховный Господь, который пятьсот лет назад пришел на Землю, чтобы распространить божественную любовь и сделать ее доступной для всех. Его явление было предсказано в священных писаниях за много веков до этого. Хотя Он — Сам Бог, Он играл роль бхакты, чтобы на собственном примере научить людей, как обрести любовь». Голос Бабаджи зазвучал торжественно: «Воплощение экстатической любви, Он проливал слезы сострадания ко всем живым существам. „В этот век вражды и лицемерия, — учил Он, — есть только одно лекарство, способное излечить наш духовный недуг, — повторение святых имен Бога“. Господь Чайтанья учил, что в разные времена Бог раскрывает нам множество Своих имен, и в каждое из этих имен Он вложил Свою силу. Любовь к Богу — это глубинная природа души, и она дремлет в каждом из нас. Но мы забыли об этой любви, а повторение имен Бога снова пробуждает ее в нашем сердце». Воздев руку, Бабаджи с убежденностью и необычайным воодушевлением воскликнул: «Господь Чайтанья не признавал никаких сектантских ограничений! Он дал всем и каждому равные возможности для духовного совершенствования!»

Его слова поразили меня своей простотой и непреложностью. Мне захотелось узнать больше.

«А как лучше всего повторять имена Бога?» — задал я вопрос.

От нахлынувших чувств на его глаза навернулись слезы, и он, прикрыв веки, продекламировал стих на санскрите, а затем объяснил его смысл: «Господь Чайтанья учил, что надо стать смиреннее травинки, терпеливее дерева, выказывать искреннее уважение другим и не ожидать никакого уважения в ответ. Только так можно повторять имена Бога непрерывно». Он примял рукой траву, которая росла там, где мы сидели. «Видишь эту траву? Она рада служить всем, занимая самое незавидное положение — у нас под ногами. Всякий раз, когда на нее наступают, она распрямляется, чтобы служить вновь. У нее нужно учиться смирению». Он повернул голову к дереву позади нас. «Видишь это дерево? Оно терпеливо сносит палящий летний зной, а само дает нам тень. Оно терпит лютый холод, снабжая нас дровами, чтобы мы согрелись, оно может простоять несколько месяцев без капли влаги, одновременно принося людям сочные плоды, чтобы они утоляли жажду, — и все это без единой жалобы! Нам надо учиться терпению у дерева. Господь Чайтанья хотел, чтобы мы стремились стать смиренными слугами слуги слуги Господа. Только в таком состоянии ума можно ощутить нектар святого имени».

Бабаджи поднялся на ноги, с беззаботным смехом потрепал меня по голове и побрел куда-то вдоль реки, а я остался сидеть, вглядываясь в глубокий, темный поток Ямуны. Все еще широкая после муссонных ливней, река неспешно несла свои воды через леса и поля Вриндавана. Его слова — как драгоценные камни, — размышлял я, — и он так искренне следует в жизни всем этим заповедям, что его слова проникают в самое сердце. В этот миг я почувствовал удивительный покой. У меня не осталось никаких сомнений в том, что я нахожусь там, где мне нужно быть.

Очутившись на другом конце света, я понимал, как тревожатся за меня родители. Полтора года я провел в странствиях, а мои родные не могли даже написать мне, поскольку я не задерживался на одном месте достаточно долго, чтобы отправлять письма с обратным адресом. За все это время я не получил от них ни одной строчки. Но в своем последнем письме я рассказал им о Вриндаване и написал на конверте обратный адрес. Оставалось ждать ответа.

В один прекрасный день Асим Кришна вручил мне сразу три конверта. Предчувствуя, что я там прочту, я пошел на берег Ямуны. Первое письмо было от отца. Некоторые слова и даже целые фразы расплылись от слез. Я ощущал его боль, просто держа в руках этот лист бумаги. Как я обошелся со своими родителями, посвятившими всю свою жизнь заботам обо мне? Буквально в каждой строчке отец умолял меня вернуться домой. «Каждый день, — писал он, — я мучаюсь от вины и не нахожу себе места от беспокойства. День тянется для меня, как вечность. Что такого я сделал тебе, что ты отверг меня?» И дальше: «Как я могу жить, зная, что мой сын живет в пещерах и джунглях, совсем один и без денег?» Подпись под ним гласила: «Твой несчастный отец». Глядя на неспешное течение Ямуны, я почувствовал себя таким же несчастным, как мой отец. Я распечатал второй конверт — письмо от матери. Она засыпала меня кучей вопросов: «Почему ты так долго за границей? Разве ты еще не нашел то, что искал? Во что ты одет и как питаешься? Как себя чувствуешь?» Каждым словом она выражала свою любовь.

Третье письмо было от Ларри, моего младшего брата, с которым мы всегда дружили. Ларри всегда отличался честностью и прямодушием, поэтому я знал, что всё, сказанное им, — правда.

Он описывал нескончаемые беспокойства, которые по моей вине испытывала вся наша семья. О матери он писал: «Ты что, не понимаешь материнской любви? Мама просто сходит с ума. Она день и ночь боится, чтобы с тобой ничего не случилось». Затем он описывал состояние отца: «Отец седеет на глазах. Он сильно постарел с тех пор, как ты бросил нас. Целыми сутками он сидит, поглощенный своим горем, бессмысленно уставившись в стену. Вспоминает, что ты живешь один в пещерах и джунглях, и плачет. Ты хочешь убить собственного отца? Так ты понимаешь религию? Может, тебе и все равно, жив он или нет, но мы-то любим его. Если ты не вернешься, его смерть будет на твоей совести».

Сердце мое заныло, и я стал шепотом молиться, умоляя Провидение указать мне путь. Я вглядывался в тихие воды Ямуны, и вся моя жизнь промелькнула у меня перед глазами. Я горячо благодарил своих родных за их любовь и корил себя за то, что причинил им боль, однако неутомимое желание обрести божественную любовь затмевало в моем сердце все на свете. Я не рассчитывал, что они поймут меня. Я стал вспоминать истории о великих святых, которые посвящали себя Богу. Сердца их близких тоже были разбиты, что причиняло им самим нестерпимую боль, однако они стойко переносили все эти страдания. Услышав глас Господень, Авраам был готов принести в жертву любимого сына Исаака. Иисус, повинуясь судьбе, открывшейся ему в Гефсиманском саду, принял смертные муки распятия, а мать Мария безутешно оплакивала его у подножия креста. То же самое случилось и с его апостолами, которые оставили всё и пошли за своим учителем. Принц Сиддхартха Гаутама, услышав тот же внутренний голос, покинул плачущих родных и удалился в лесную чащу, чтобы пройти свой путь и стать Буддой. Когда внутренний голос позвал Шанкарачарью — величайшего проповедника Веданты, — он также ушел из дома, разбив сердце своей бедной матери. И Господь Чайтанья ради нашего спасения бросил Свою вдовую мать, которая до конца дней своих проливала потоки слез.