стояли старые арабские и персидские манускрипты, Ибрагим достал Коран и прочитал отрывок из вступления. Затем, простерев ладонь к небесам, он начал говорить:
«Ислам учит, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его. Аллах ниспосылал людям свое откровение через Мухаммеда и других пророков, таких как Адам, Ной, Авраам, Моисей и Иисус. Но Мухаммед завершает посланническую миссию и является 'печатью пророков'. Его учение будет действенно до аль- Кийама, Судного Дня».
Затем Ибрагим стал объяснять, что всемогущий Аллах отправит на землю ангелов, чтобы те помогли верующим встретить Судный День, в который будет решаться, куда они попадут — в рай или в ад. Он говорил, что мусульмане считают Коран самым главным и последним богооткровенным писанием. Ибрагим также поведал о пяти главных заповедях ислама: считать Аллаха единственным Богом, пять раз в день совершать намаз, поститься в месяц Рамадан, давать милостыню нищим и хотя бы раз в жизни совершить хадж — паломничество в Мекку.
Так на протяжении нескольких часов Ибрагим рассказывал мне об истории и философии своей религии. Он оказался утонченным и благородным человеком и был мало похож на мусульманина, который заставлял меня кричать имя Бога в чайхане Эрзерума.
Ибрагим преподал мне важный урок. Беседуя с ним, я понял, что в любой религии, есть верующие разного уровня, поэтому судить обо всей религии по одному-двум ее последователям, по меньшей мере, глупо.
На закате, когда солнце окутало Мешхед золотой вуалью, Ибрагим подарил мне на прощание узорчатую коробку с сухофруктами, и мы расстались. В Рамадан разрешается есть только после захода солнца, и Ибрагим спешил прервать дневной пост вместе со своей семьей.
10
До границы с Афганистаном я добрался в кузове грузовика, перевозившего мешки с зерном. Убожество пункта афганского иммиграционного контроля свидетельствовало о бедности этой страны, однако сами иммиграционные служащие были очень приветливы, в отличие от их коллег в других странах. Первым городом, где я остановился, был Герат. Его жители оказались очень милыми и дружелюбными людьми. Суровая жизнь в пустыне наложила на них свои отпечаток: гератцы носили ветхую одежду, покрытую слоем пыли, и ютились в жалких лачугах. За всё свое путешествие я не встречал такой нищеты, но все прохожие улыбались мне, и никто ничего не просил у меня. Напротив, местные жители сами стремились поделиться со мной тем немногим, что имели. Каждый день, пока я жил в Герате, кто-нибудь обязательно приглашал меня к себе домой на обед.
Обычно в маленькой лачуге, состоявшей из одной комнаты, жила целая семья. Хозяева дома с радостью делили со мной свою нехитрую трапезу. Гератцы были неграмотны, но я нередко поражался их смирению и мудрости. Меня восхищало, с каким достоинством встречали они жизненные невзгоды. Хотя никто из них не знал английского, мы понимали друг друга без слов, и эта сердечная теплота согревала меня.
Зимой 1970 года, сидя в небольшой чайхане в Герате, я написал домой следующее письмо.
Как-то раз я отправился на прогулку по городу и случайно набрел на кварталы, совсем не похожие на все то, что я видел до этого. Было позднее утро.
Было холодно, и в воздухе витал запах дыма из очагов, на которых готовили еду. Вдруг, совершенно неожиданно, меня охватил шок от встречи с неведомой мне культурой — шок настолько сильный, что у меня в буквальном смысле слова подкосились ноги. Дым разъедал глаза. У меня закружилась голова, и начался приступ тошноты. Животный страх пронзал все мое сознание. От растерянности и страха я в одно мгновение утратил способность отождествлять себя с тем, что воспринимали мои чувства. Полное отчуждение от всего происходящего, отозвавшись страшной болью, изнутри разорвало мое эго. Покрывшись испариной, я стоял на коленях и изо всех сил пытался отыскать какую-нибудь зацепку, хоть какую-нибудь связь с привычным для меня миром. Но ничего не получалось. Я никак не мог понять, как то, что я видел, связано со мной и как совместить эту реальность с тем миром, в котором я жил прежде. Несмотря на крайнюю бедность, гератцы выглядели самыми счастливыми и беззаботными людьми на свете. Это сюрреалистичное сочетание нищеты и счастья вызвало короткое замыкание в моем уме.
Неподалеку, сидя на обочине дороги, старики курили кальян, и к витавшему в воздухе резкому духу гашиша примешивался едкий запах пыли из пустыни. Все эти картины, запахи и звуки были глубоко чужды мне. Я чувствовал себя одиноким и потерянным в этом странном для меня мире, с которым меня абсолютно ничего не связывало.
Неподвижно сидя на обочине и ощущая себя пришельцем из другой вселенной, я молился о том, чтобы как-то выйти из этого состояния. Что со мной случилось? Что привело меня в такое смятение? И почему это так сильно подействовало на меня? Я отчаянно пытался найти себя. С самого детства я отождествлял себя со своим окружением, и до сих пор я даже не предполагал, насколько глубоко это отождествление сидит во мне. Если смотреть на мир через зеленое стекло, то все вокруг будет казаться зеленым. Подобно этому, у каждого из нас свое восприятие реальности, которое зависит от нашего личного опыта и окружающей среды. Представления, усвоенные моим умом, и ощущения моего тела незаметно подменили мое истинное «я». А теперь, когда от этих привычных для меня представлений ничего не осталось, я оказался в абсолютной пустоте.
Окружающий мир отступил и померк. Молитва привела меня в состояние транса, в котором внутреннее безмолвие перекрыло все звуки внешнего мира. В этом трансе я постиг бесценную истину, которая подарила мне чувство свободы и защищенности.
