Огненный столп уходил за край солнечного диска. По тускло-багровой поверхности солнца, в тысячах километров внизу, уже не скользили бегущие пятнышки света. Дэвид Боумен, оберегаемый от губительных воздействий среды, которые могли уничтожить его за малую долю секунды, ждал своей судьбы.

Белый карлик стремительно близился к закату: вот он коснулся горизонта, воспламенил его — и исчез. Неверный сумеречный свет упал на багровый ад внизу, и в этот миг, когда освещение резко переменилось, Боумен уловил, что в пространстве вокруг него происходит нечто совсем необычайное.

Очертания поверхности красного солнца задрожали и исказились, словно он глядел на нее сквозь текучую воду. Он подумал было, что это какой-нибудь эффект преломления света — его могла породить особенно сильная ударная волна, проходя через возмущенную газовую атмосферу, в которую уже погрузилась капсула.

Но свет все тускнел, как будто надвигались еще одни сумерки. Боумен невольно поднял глаза и тут же виновато опустил, вспомнив, что главный источник света здесь не небо, а раскаленный мир внизу. Вокруг, казалось, возникли стены из чего-то, подобного дымчатому стеклу; они становились все менее прозрачными, гася багровое свечение солнца. Темнота сгущалась, стихал и рев звездных ураганов. Капсула плыла, погруженная в ночь и тишину. Спустя мгновение Боумен уловил еле ощутимый толчок — капсула коснулась какой-то твердой поверхности, опустилась на нее и больше не шевельнулась. Какая поверхность? Откуда? Боумен спрашивал себя, не веря своим ощущениям. Но тут вновь вспыхнул свет, и растерянное недоумение сменилось безмерным отчаянием — увидев, что его окружало, Боумен понял, что сошел с ума.

Да, он был готов к любым чудесам. Он не ожидал только одного будничной заурядности.

Капсула покоилась на блестящем полу безлично элегантных апартаментов отеля, какие можно встретить в любом большом городе Земли. За иллюминатором была гостиная, и в ней кофейный столик, диван, дюжина стульев, письменный стол, разные лампы, книжный шкаф, наполовину пустой, на нем журналы и даже ваза с цветами. На одной стене висел «Мост в Арле» Ван-Гога, на другой — «Мир Кристины» Уайета. Боумен подумал: вот выдвинуть сейчас ящик письменного стола, а там обязательно лежит Библия…

Если он и вправду сошел с ума, его галлюцинации на редкость упорядоченны. Все выглядело совершенно реальным: он на мгновение отвернулся, но все осталось на своих местах. Единственной несуразностью во всей этой картине — и несуразностью весьма существенной — была сама капсула.

Боумен долго сидел не шевелясь в своем кресле. Он все-таки еще ждал, что мираж этот вдруг рассеется, но все оставалось на своих местах столь же прочно и основательно, как и любые материальные предметы на Земле.

Нет, это было подлинное, настоящее — или уж обман чувств так невообразимо искусен, что его не отличить от реальности. Может, это своего рода испытание? Тогда от его, Боумена, поведения в ближайшие несколько минут зависит, быть может, не только его судьба, но и будущее всего человечества!

Что делать? Сидеть и ждать, что будет дальше, или открыть капсулу и выйти — рискнуть и проверить реальность окружающего?… Пол с виду прочный: во всяком случае, вес капсулы он выдержал. Если ступить на пол, из чего бы он там ни был сделан, вряд ли можно провалиться. Но еще вопрос, есть ли тут воздух; как знать, может, в этой комнате полнейший вакуум или она полна ядовитых газов. Впрочем, это маловероятно — те, кто так заботится о нем, вряд ли упустят столь существенную деталь; однако без особой надобности незачем рисковать. Долгие годы практики приучили Боумена остерегаться отравленной атмосферы, ему не хотелось выходить в неизведанную среду, пока можно было этого избежать. Правда, все вокруг выглядит точь-в-точь как гостиничный номер где-нибудь в Соединенных Штатах. Но ведь ему-то ясно, что на самом деле он сейчас находится в сотнях световых лет от Солнечной системы… Он опустил лицевой щиток шлема, изолировав себя от окружающей атмосферы, и открыл люк капсулы. Коротко зашипел воздух — давление в капсуле и в комнате уравнялось, и Боумен вышел из капсулы. Насколько он мог судить, сила тяжести была вполне нормальной. Он поднял руку и расслабил мышцы — не прошло и секунды, как ладонь ударилась о его бок.

От этого все вокруг стало вдвойне фантастичным. Одетый в скафандр, он стоял — а должен был бы плавать! — около капсулы, которая вообще годилась только для мира невесомости. Все привычные рефлексы астронавта здесь отказали, Боумену приходилось обдумывать каждое движение. Словно в трансе, он медленно зашагал из голой, пустой части комнаты, где стояла капсула, в апартаменты отеля. Он был почти готов к тому, что вещи исчезнут при его появлении, но все оставалось реальным и с виду вполне незыблемым.

Он остановился у кофейного столика. На нем стоял обычный видеофон системы Белла и даже лежала телефонная книга. Боумен наклонился и неуклюже взял книгу рукой в герметической перчатке. На ней знакомыми, тысячу раз читанными буквами стояло: «Вашингтон, округ Колумбия». Он вгляделся пристальней и получил первое объективное доказательство, что, как ни реальна земная обстановка вокруг, он находится не на Земле.

Боумен смог прочесть только слово «Вашингтон», все остальные надписи были смазаны, как бывает на копиях с газетных фотографий. Он наугад раскрыл книгу, полистал. Страницы были пустые и не из бумаги, а из какого-то жесткого белого материала, правда, очень похожего на бумагу.

Он снял телефонную трубку и прижал к шлему. Если бы видеофон работал, он услышал бы шумок. Но, как он и ожидал, трубка молчала. Значит, все вокруг — декорация, хотя и до неправдоподобия тщательно сделанная. Притом сделанная явно не для того, чтобы обмануть, а, пожалуй, напротив приободрить. Во всяком случае, ему хотелось так думать. От этой мысли стало легче на душе, но все же Боумен решил не снимать скафандр, пока не обследует все вокруг. Вся мебель выглядела достаточно прочной и надежной: он посидел на стульях — они выдержали его вес. А вот ящики письменного стола не выдвигались, они были бутафорские.

Бутафорскими оказались и книги, и журналы: как и в телефонной книге, прочесть можно было только название. И подбор довольно безвкусный — по большей части бульварные бестселлеры, немного сенсационной публицистики, несколько разрекламированных автобиографий. Все журналы и книги были по меньшей мере трехлетней давности и не отличались глубиной содержания. Впрочем, это не имело особого значения — ведь книги даже нельзя было снять с полок.

В комнате было две двери, которые довольно легко отворились. Первая вела в небольшую, но уютную спальню, где стояли кровать, туалетный стол и два стула. Выключатели света работали. Боумен раскрыл стенной шкаф и обнаружил четыре костюма и халат, аккуратно развешанные на плечиках, с десяток белых сорочек и несколько комплектов белья. Он снял один костюм и внимательно осмотрел. На ощупь, насколько удалось определить сквозь перчатку, материал походил скорее на мех, чем на ткань. И покрой был немного старомодный — на Земле уже больше четырех лет не носили однобортных пиджаков. За спальней оказалась ванная комната, оснащенная всем необходимым; он с удовлетворением отметил, что все здесь отнюдь не бутафорское и работает как положено. Рядом была маленькая кухня, и в ней тоже все, что надо: электрическая плита, холодильник, шкафчики, посуда и столовый прибор, мойка, стол и стулья. Боумен принялся обследовать кухню не только из любопытства — он успел порядком проголодаться. Он открыл холодильник, волна прохладного тумана опахнула его. Полки холодильника были забиты банками и коробками; все этикетки показались хорошо знакомыми, но, приглядевшись поближе, он убедился, что и тут надписи смазаны и прочесть их невозможно. Ни фруктов, ни яиц, ни молока, ни мяса или масла ничего свежего не было, в холодильнике лежали только консервированные или расфасованные продукты. Боумен вынул знакомую коробку с кукурузными хлопьями, подумав при этом, что их совершенно незачем было замораживать. Но едва взяв коробку в руки, понял, что в ней вовсе не хлопья — слишком она тяжелая. Он сорвал крышку и заглянул внутрь. Коробка была заполнена чуть влажной мякотью синего цвета, консистенцией и весом немного похожей на хлебный пудинг. Если не считать странной окраски, мякоть выглядела довольно аппетитно.

Но тут Боумен спохватился, что ведет себя смешно. «За мной, конечно, наблюдают, и я, наверно, кажусь совершенным идиотом в своем скафандре. Если это проверка умственных способностей, то я, надо полагать, уже провалился», — подумал он. Не колеблясь больше, он вернулся в спальню, отщелкнул крепежные зажимы шлема, соединяющие его со скафандром, приподнял шлем на несколько миллиметров, нарушив герметичный контакт прокладок, и осторожно потянул носом. Насколько он мог судить, в его легкие попал совершенно нормальный воздух. Боумен бросил шлем на кровать, весело, хотя и весьма неуклюже, начал стаскивать с себя скафандр. Покончив с этим, он потянулся, сделал несколько глубоких вдохов и бережно повесил скафандр в шкаф рядом с другой, более обычной одеждой. В соседстве с пиджаками скафандр выглядел не особенно уместным, но свойственная всем астронавтам аккуратность не позволила Боумену бросить его где попало. Затем он поспешно прошел в кухню и принялся более подробно изучать коробку с «хлопьями».

От синего хлебного пудинга исходил слабый пряный запах, напоминавший аромат миндального печенья. Боумен прикинул его вес на руке, потом отломил кусочек и осторожно понюхал. Теперь он уже был уверен, что отравить его никто здесь не намерен, но ведь возможны и ошибки, да еще в таком сложном деле, как биохимия. Он отщипнул несколько крошек, потом отправил в рот весь отломанный кусок, разжевал и проглотил: вкус был отличный, хотя какой-то непонятный, описать его было просто невозможно. Закрыв глаза, нетрудно было вообразить, что ешь мясо, или пшеничный хлеб грубого помола, или даже сухие фрукты. Что ж, если эта пища не вызовет каких-нибудь нежелательных последствий, голодная смерть ему здесь не грозит. Несколько раз набив полный рот этой снедью, Боумен почувствовал себя вполне сытым и стал искать, чем бы напиться. В глубине холодильника было с полдюжины банок пива широко известной марки, и он открыл одну их них. Крышка отскочила как обычно, но, к немалому огорчению Боумена в банке оказалось не пиво, а все та же синяя масса. Боумен торопливо открыл еще несколько коробок и банок: под самыми разными этикетками они содержали одно и то же синее вещество. Похоже, что меню у него будет довольно однообразное, да и выпить, кроме воды, тоже нечего… Он открыл кран, налил стакан прозрачной жидкости, осторожно отхлебнул и тут же выплюнул. Вкус оказался отвратительный. Но потом, устыдившись этой невольной реакции, Боумен заставил себя выпить стакан до дна.

С первого глотка стало ясно, что это за жидкость. Вкус был скверный просто потому, что она была совершенно безвкусна: из крана текла чистейшая дистиллированная вода. Неведомые хозяева явно решили не подвергать его здоровье какой бы то ни было опасности. Основательно подкрепившись, Боумен решил наскоро ополоснуться под душем. Мыла не нашлось — еще одно мелкое неудобство, зато была сушилка с потоком нагретого воздуха. Боумен поблаженствовал немного, подставляя тело под теплые воздушные струи, затем облачился в кальсоны, рубашку и халат, взяв их из стенного шкафа. А потом улегся на кровать, уставился в потолок и попытался немного разобраться в фантастической участи, выпавшей на его долю.

Это плохо удавалось, и скоро его отвлекли другие мысли. Над кроватью был укреплен потолочный телевизионный экран обычного гостиничного типа; Боумен решил сначала, что это тоже бутафория, подобно телефону и книгам. Однако панелька управления, прикрепленная на шарнирной консоли к спинке кровати, была так похожа на настоящую, что Боумен не мог отказать себе в удовольствии повозиться с ней, и когда он нажал клавишу с надписью «Включение», экран засветился.

С лихорадочной поспешностью Боумен начал включать один за другим различные каналы и почти сразу поймал первую передачу. Выступал известный африканский телекомментатор, обсуждавший меры, направленные на сохранение последних остатков дикого животного мира на его континенте. Боумен