казалось, не понимала, что это такое; она никогда не кричала, как кричат дети, и ее пришлось учить, точно глухого ребенка, чтобы она осознала, как колеблются голосовые связки и что из этого получается. Однако, как только она все это поняла, достаточно было один раз произнести слово в ее присутствии, и она уже его знала. За несколько недель она научилась говорить, читать и писать. За те же несколько недель она научилась двигаться, как двигаются люди, однако немного скованно, как будто ее тело действовало согласно инструкции, а не по собственной воле. Но вместе с тем ее движения были грациозны и лишены какой-либо неуклюжести. Большую часть времени она проводила в отведенных ей комнатах, но ежедневно, если только не было дождя, ее вывозили в закрытой машине на вересковые холмы, и она гуляла на свежем воздухе, окруженная охраной, вдали от посторонних взоров. Что бы с ней ни делали, она никогда не жаловалась. Она относилась к медицинскому осмотру, обучению, постоянному надзору так, словно у нее не было ни воли, ни собственных желаний. Собственно говоря, она, казалось, не испытывала никаких чувств, кроме голода перед едой и усталости к концу дня, причем усталости только физической и никогда — умственной. Она была неизменно тихая, неизменно покорная и очень красивая. Можно было подумать, что она живет во сне. Джирс и Дауни организовали обучение девушки такими темпами, что в кратчайший курс была втиснута целая университетская программа. Как только Андромеда усвоила основы десятичного счета, одолеть всю математику для нее не составило труда. Она ничем не уступала вычислительной машине: одолевала частоколы цифр со стремительной логикой математических таблиц и никогда не ошибалась; без малейшего напряжения удерживала в памяти самые сложные прогрессии. В остальном ее нашпиговывали фактами, точно энциклопедию. Джирс и высокоученые преподаватели, поочередно приезжавшие в Торнесс, чтобы инструктировать учителей Андромеды (ради сохранения тайны к ней самой их не допускали), дали ей прочные знания по общеобразовательным предметам. Таким образом, к концу лета она теоретически знала о мире столько же, сколько одаренный и восприимчивый выпускник университета. Ей не хватало только житейского опыта и интереса к жизни. Хотя она неизменно была внимательна и достаточно общительна, все же казалось, будто и ходит и говорит она во сне.

— Вы правы, — призналась Дауни Флемингу. — У нее не мозг, а вычислительная машина.

— Разве это не одно и то же — Он посмотрел на стройную белокурую девушку, которая читала, сидя за столом в отведенном ей помещении. Флеминг зашел сюда, что бывало очень редко. Из лаборатории было убрано оборудование, и теперь комнаты напоминали иллюстрации в рекламном проспекте какой- нибудь строительной фирмы, а девушка была как бы одной из деталей интерьера.

— Она непогрешима, — продолжала Дауни. — Она не забывает. Она никогда не делает ошибок. Ее знания обширнее, чем у большинства людей. Флеминг нахмурился.

— И вы собираетесь и дальше начинять ее информацией, пока она не будет знать больше вашего?

— Возможно. Наше начальство имеет на нее виды. План Джирса был совершенно ясен. Неотложные вопросы оборонной техники оставались нерешенными, несмотря на использование новой счетной машины. Беда была в том, что никто не знал, как именно следует ее использовать. Каждый день машину отбирали у Флеминга на несколько часов. С ее помощью удавалось очень быстро производить значительный объем вычислений, однако никто не знал способа реализовать ее действительные возможности или использовать ее гигантский интеллект для решения проблем, не выраженных в виде чисел. Если, как предполагал Флеминг, созданные при помощи машины существа обладали определенным сродством с ней, то можно было бы использовать одно из них в качестве посредника. Чудище, созданное первым, явно не было способно передать машине какие бы то ни было человеческие требования. Другое дело — девушка. Если бы в качестве посредника удалось использовать ее, то могли бы открыться поистине захватывающие перспективы. Министр обороны считал эту идею вполне разумной, и, хотя Флеминг предупреждал Осборна, как в свое время и Джирса, но он был слишком мелкой сошкой, и к его голосу никто не прислушивался. Флемингу оставалось только смотреть, как люди, глухие к его предупреждениям, невольно выполняют намерения машины. Сам он мог полагаться лишь на извилистую нить логических построений. Если он ошибался, то ошибался с самого начала и весь ход событий был не таким, как он его представлял. Но если он был прав, то все шло к беде. Случилось так, что Флеминг был в машинном зале, когда Джирс и Дауни впервые привели туда девушку.

— Бога ради! — он перевел молящий взгляд с Джирса на Дауни.

— Все мы уже слышали, что вы думаете, Флеминг, — сказал Джирс.

— Так не впускайте ее сюда!

— Если хотите жаловаться, жалуйтесь в министерство, — и Джирс повернулся к двери. Дауни пожала плечами: ей казалось, что Флеминг устраивает слишком много шума из-за пустяков. Джирс придерживал дверь, пока в нее входила Андромеда в сопровождении Хантера; тот шел сбоку от нее и чуть позади, словно они были персонажами Джейн Остин. Андромеда двигалась скованно, но была вся внимание; лицо ее дышало спокойствием, а глаза впитывали в себя окружающее. Во всем этом была какая-то нереальная торжественность, словно вот-вот должен был начаться менуэт.

— Здесь расположен пульт управления счетной машины, — сказал Джирс, когда девушка остановилась, оглядываясь по сторонам. Джирс говорил приветливым, но твердым родительским тоном. — Помните, я рассказывал вам об этом?

— Почему я должна была забыть? Хотя говорила она несколько медленно и торжественно, ее голос под стать лицу был сильным и красивым. Джирс повел ее через зал.

— Вот входное устройство. Единственный способ для ввода информации в машину, которым мы располагаем, заключается в том, что данные набираются на этой клавиатуре. Это отнимает много времени.

— Это должно быть так. — Она спокойна, с интересом осмотрела клавиатуру.

— Если мы хотим вести переговоры с машиной, — продолжал Джирс, — то нам приходится отбирать материал у выхода и снова вводить в нее.

— Это очень громоздко, — медленно проговорила девушка. Дауни подошла и стала с другой стороны.

— Циклоп в соседней комнате может вводить информацию прямо в машину по этому коаксиальному кабелю.

— Вы хотите, чтобы это делала я?

— Мы хотим выяснить, — сказал Джирс. Девушка подняла глаза и встретила пристальный взгляд Флеминга. Она не заметила его раньше и теперь посмотрела на него так же пристально, но бесстрастно.

— Кто это?

— Доктор Флеминг, — сказала Дауни. — Он сконструировал машину. Держась очень прямо, девушка направилась к нему и протянула руку.

— Здравствуйте. Как поживаете? — произнесла она, точно повторяя урок. Флеминг не обратил внимания на протянутую руку и продолжал пристально разглядывать девушку. Она в свою очередь не моргая смотрела на него и через несколько секунд опустила руку.

— Вы, должно быть, очень умный человек — сказала она без выражения. Флеминг рассмеялся. — Почему вы делаете так?

— Как?

— Смеетесь. Это правильное слово? Флеминг пожал плечами.

— Люди смеются, когда они счастливы, и плачут, когда им грустно. Иногда мы смеемся и тогда, когда несчастливы.

— Почему? — она продолжала внимательно смотреть ему в лицо. — Что такое счастье и грусть?

— Это чувства.

— Я их не испытываю.

— Да. Вы и не должны.

— Почему у вас они есть?

— Потому что мы несовершенны. — Флеминг выдержал ее пристальный взгляд, будто это был вызов. Джирс засуетился от нетерпения.

— Все ли в порядке, Флеминг? На индикаторной панели ничего нет.

— Которая панель — индикаторная? — спросила девушка, отворачиваясь. Джирс показал, и она смотрела на ряды темных лампочек, пока Джирс и Дауни объясняли ей, что это такое и для чего служат металлические стержни.

— Будьте добры встать между ними, — закончил Джирс. Девушка осторожно направилась к панели; при ее приближении лампочки вдруг замигали. Она остановилась.

— Ничего. Все хорошо, — сказала Дауни. Джирс снял со стержней предохранительные футляры и попросил девушку подойти. Флеминг напряженно наблюдал за происходящим, но молчал. Девушка шла неохотно, ее лицо напряглось и застыло. Наконец она остановилась перед панелью. Ее голова оказалась в нескольких дюймах от стержней. Лампочки начали вспыхивать быстрее. Гул машины наполнил помещение. Девушка медленно подняла руки к стержням, хотя никто ничего не говорил ей об этом.

— Вы уверены, что они не под напряжением? — Джирс с тревогой взглянул на Флеминга.

— Машина сама сняла напряжение. Когда руки девушки коснулись металлических пластин, она содрогнулась, замерла, лицо ее застыло, словно в трансе, потом она опустила руки и зашаталась. Дауни и Джирс подхватили ее и помогли добраться до стула.

— С ней ничего не случилось? — спросил Джирс. Дауни дала понять, что все в порядке.

— Но посмотрите туда!

Все огни на панели вспыхнули, а гул машины сделался громче прежнего.

— Что случилось?

— Она говорит со мной, — сказала девушка. — Она знает обо мне.

— Что сказала машина? — спросила Дауни. — Что она о вас знает? Как говорит?

— Мы… мы осуществляем связь.

— Как, посредством цифр? — Джирс был сбит с толку, и это ему не нравилось.

— Это можно выразить и в цифрах, — ответила девушка, глядя перед собой широко открытыми невидящими глазами. — Нужно очень много времени, чтобы объяснить.

— А вы можете осуществлять связь… — громкий взрыв в соседней комнате прервал Дауни. Индикаторная панель погасла, гул прекратился.

— Что случилось? — спросил Джирс. Флеминг повернулся и, не отвечая, торопливо пошел в старое лабораторное крыло туда, где находился бак с Циклопом. От проводов, свисавших над баком, поднимался дым. Флеминг вытянул их: концы совсем почернели, и с них свисали клочья обуглившейся ткани. Он