стакан, покоилась на столе.

Тут Клер вспомнила, как Хью смотрел на нее до этого, и на мгновение замерла; ей вдруг пришло в голову, что он все же видит ее каким-то образом. Нет-нет, такого быть не может, ведь она раздевается у него за спиной. Что же касается его хрипоты, то он, вероятно, охрип всего лишь от мысли о том, что она раздевается. Но возможно ли такое?

Клер решила, что лучше не ломать себе голову подобными вопросами. И вообще лучше не думать об этом человеке. А его хрипота… Наиболее вероятное объяснение – почти опустевшая бутылка. Он просто пьян, вот и все. Она помнила вкус бренди – после этого напитка осталось ужасно неприятное жжение в горле. А он выпил гораздо больше, чем она. Наверное, потому и охрип.

А если имеется какое-то другое объяснение, то ей лучше его не знать.

– Эти письма содержат информацию, которая серьезно затруднит для Англии ситуацию в войне, – продолжал Хью. Он внезапно умолк и закашлялся. Клер перестала растирать бедра полотенцем и с подозрением вскинула на него глаза. Хью по-прежнему не двигался, и она, снова опустив голову, стала тщательно растирать ноги. – Если французы их получат, погибнет много невинных людей. Англичан. Вы же этого не хотите? Позвольте мне выкупить у вас эти письма, и вы значительно обогатитесь. А если вы правдиво ответите на мои вопросы, то будете ночами спокойно спать, зная, что остались верны своей родине.

Все мысли о том, что Хью – привлекательный мужчина, мгновенно вылетели у нее из головы. Он что, считает ее предательницей?! Клер была возмущена до глубины души. Этот Хью – упрямый, тупой болван! Вот и все, что она должна о нем знать.

Выпрямившись, с полотенцем в руке, Клер приготовилась дать этому наглецу достойный ответ. Но что же ему сказать? Что он захватил не ту женщину? Она уже знала, что это бесполезно. Он не поверит ей, сколько бы она ни убеждала его. Ужасно, что он считает ее шлюхой и лгуньей, но его уверенность в том, что она еще и предательница, – это уж слишком…

Пока у нее пистолет, он ее не тронет, сколько бы ни злился. Значит, можно без всяких опасений расспросить его.

– Если я вас правильно поняла, вы предлагаете мне сделку, верно? – Клер отошла к изножью койки и повесила сырое полотенце на доску. Голая, все еще дрожащая, но великолепно сухая, она выбрала из кучи одежды белую рубашку и надела через голову. Рубашка оказалась огромной – она доходила ей до колен, а рукава свисали, и Клер принялась их закатывать. – Что ж, предположим, вы убедите меня послушать про вашу сделку. Но тогда вы прежде всего должны ответить на мои вопросы. Зачем вам эти письма? Если они так опасны для Англии, то кто вы такой, чтобы я их вам отдала?

Взглянув на его спину, она заметила, как он наконец-то шевельнулся.

– Значит, признаете, что они у вас? – проговорил он довольно громко.

Клер презрительно фыркнула и, усевшись на койку, стала надевать чулки. Они были белые, как и рубашка, и тоже огромные, но зато очень теплые, из толстой шерсти.

– Ничего я не признаю. Но я хочу знать, что вы будете делать с письмами. – Надев первый чулок, она принялась за второй. Надев и его, с облегчением вздохнула – ногам сразу стало тепло. – Вы британский агент и посланы затем, чтобы отобрать письма, а того, кто их украл, предать суду? Или же вы негодяй и вор? Может, вы как-то узнали про письма и решили завладеть ими, чтобы продать подороже, если удастся…

– Я готов предложить вам очень большую сумму. Скажем, десять тысяч фунтов.

Клер в изумлении уставилась на собеседника.

– Вы серьезно? – пробормотала она. Затем принялась завязывать узел под коленом, чтобы чулок не спадал.

– Совершенно серьезно. И с вашей стороны было бы разумно принять предложение, моя девочка. – На сей раз в голосе послышались угрожающие нотки.

Клер в раздражении поморщилась.

– Пожалуйста, не забывайте, что пистолету меня, – проговорила она с усмешкой. И действительно, при нынешних обстоятельствах насмехаться над этим человеком было истинным удовольствием – единственным удовольствием за весь этот ужасный день.

– Какая вам нужна сумма? Можете называть любую в пределах разумного.

В его словах слышалось презрение, напомнившее Клер о том, что он о ней думает. Разозлившись, она уставилась ему в спину и с вывозом заявила:

– Благодарю вас, но все-таки я вынуждена отказаться.

Хью развернулся так неожиданно, что Клер подпрыгнула на койке. Ахнув, она уронила на пол бриджи, за которые только что взялась, и, схватив пистолет, направила его на мужчину. И плевать, если у нее нелепый и неприличный вид в рубашке до колен и в шерстяных чулках, завязанных узлами, – сейчас ей было не до этого.

– Не двигайтесь, – приказала она и тотчас поняла, что в голосе ее прорезались писклявые нотки.

Хью все еще сидел на стуле, но теперь смотрел прямо на нее. Он упирался одной рукой в стол и широко расставил ноги; казалось, он приготовился броситься к ней, выхватить у нее оружие и… Судя по выражению его лица, он жаждал свернуть ей шею. Во всяком случае, вид у него был устрашающий. Неужели за секунду до этого она думала, что он не причинит ей вреда?

Клер почувствовала, что сердце ее забилось быстрее. Стараясь унять дрожь в руках, сжимавших пистолет, она повторила:

– Не двигайтесь.

– Если не деньги причина вашего безрассудного поступка, то что? – допытывался Хью. – Кто-то вовлек вас, но кто? Любовник? Кто-то, помимо Арчера, тот, с кем вы встречались тайком? Он-то помоложе, без сомнения. Вы ведь для него это сделали? Кто он?

«Какой же он тупой, этот Хью», – подумала Клер.