заподозрил бы меня в измене. И то, что моя жена так охотно вызвалась меня сопровождать, еще больше укрепило мнение принца Эдуарда обо мне, — пояснил де Боло со смешком.

— Но почему мне нельзя поехать? — возмутился Глинн.

— Потому что, шурин, твой отец наверняка не позволит.

У тебя еще будет на это время, когда станешь старше. А теперь для тебя важнее всего — продолжить обучение, — объяснил Эдвард.

— Но если вы завоюете Святую Землю, никаких походов больше не будет, — мрачно буркнул Глинн.

— Сарацины и христиане уже несколько веков сражаются из-за святыни, так что, боюсь, это не закончится так скоро. Не отчаивайся, когда-нибудь и ты получишь свой шанс.

Праздник Святого Мартина отмечался одиннадцатого ноября. В этот день жарили гусей, которых подавали на стол в богатых домах. Двадцать пятого ноября, в день Святой Екатерины, пекли особые хлебцы, делали напиток, названный «овечья шерсть» из-за печеного яблока, плававшего в нем, и подносили его в специальной чаше. Эдвард подарил жене брошь в виде кольца из серебра и оникса.

Прошло Рождество, и настал январь. Де Боло начал собирать людей, вызвавшихся пойти с ним в крестовый поход. Королевский посланник, прибывший в замок, сообщил, что во время его отсутствия все подати будут прощены. Эдвард, в свою очередь, уведомил арендаторов и сервов , что тот, кто станет сопровождать его, освобождается от дани, так что недостатка в добровольцах не было и хозяин Хейвна смог выбрать лучших. К середине месяца отряд приступил к подготовке к походу. Будущие воины учились обращаться с луками, копьями и дубинами, пользоваться тараном и метательной машиной, называемой франдиболой, подкапываться под стены.

Трое молодых людей из мелкопоместных семей, успевшие завоевать рыцарские шпоры и жаждущие приключений, прибыли в замок. Такую возможность упустить было нельзя, ибо если они станут храбро сражаться и приобретут известность, то смогут не только разбогатеть, но и получить титул из рук короля. Сэр Фулк, сэр Роберт и сэр Хьюго приехали с оруженосцами, на собственных конях и были встречены с распростертыми объятиями. Всем отвели место в зале и за столом. Сначала их смешило желание дамы сражаться за Гроб Господень, но когда они увидели своими глазами, как ловко Ронуин владеет оружием, то прикусили языки и насмешки быстро сменились уважительными взглядами. Один лишь Эдвард выходил из себя, раздраженный столь необычным для женщины увлечением. Жена только и думала о походе и совершенно забыла о его неразделенной страсти. Однако его желание росло с каждым днем, и несколько раз он едва сдержал взрыв ревности, замечая неподдельное восхищение молодых рыцарей. Эдвард понимал, что это лишь дань почтения и что другие мужчины ничего не значат для Ронуин. Просто она наконец оказалась в своей стихии. Де Боло втайне проклинал принца за приезд и разговоры о крестовых походах с женщиной, которой не терпелось вырваться на свободу. Хорошо принцу рассуждать: у него по крайней мере есть законные наследники!

Ронуин, женщина отнюдь не глупая, почувствовала настроение мужа и сообразила, что есть лишь один способ умиротворить его: лечь с ним в постель. Но сможет ли она сделать это, не выказав отвращения? Насчет беременности беспокоиться не приходилось: мать Энит, как оказалось, действительно знала способ предотвратить ее. Каждое утро служанка приносила ей отвар, но разве узнаешь, действует ли он, пока не проверишь на опыте?

Нужно признать, что ласки и поцелуи казались ей теперь менее неприятными. Кроме того, Эдвард — человек не жестокий и не грубый, и если первая ночь оказалась неудачной, может, последующие пройдут легче.

Ронуин считала себя храброй. Она не задумалась бы броситься в битву и не боялась смерти. Почему же так страшится супружеской постели? Пусть при этом она чувствует себя чем-то вроде вещи, отданной в полную власть мужа, но и это можно перетерпеть, как боль и недомогание. Она обязана быть не только верной ему, но и выполнять супружеский долг. Узнав правду, отец посчитал бы себя опозоренным, а этого Ронуин допустить не могла.

Собравшись с духом, она, перед тем как удалиться на покой, подошла к мужу и прошептала:

— Наверное, сегодня я отважусь разделить с тобой постель.

Отойдя, она поспешила к себе, вымылась, переоделась в чистую камизу и отпустила Энит, а сама села на кровать и стала расчесывать длинные волосы. Из смежной комнаты появился Эдвард и, взяв у жены щетку из грушевого дерева, принялся за работу. Он не совсем понимал причину ее столь внезапного решения, но старался быть как можно более нежным. Он привлек жену к себе и, покусывая маленькое ушко, старательно водил щеткой по ее волосам. К изумлению Ронуин, Эдвард орудовал щеткой не хуже служанки и ловко заплел толстую косу и связал ее лентой. Потом он спустил камизу с ее плеч, и белое полотняное облако улеглось у ног Ронуин. Встав перед ней на колени, Эдвард принялся ласкать маленькие груди. Ронуин затрепетала, но не попыталась его остановить. Его пальцы играли с ее сосками, медленно их возбуждая. Быстро поднявшись, он увлек жену за собой и попробовал, каковы на вкус ее пухлые губки. Ронуин больше не боялась поцелуев и, похоже, даже наслаждалась ими.

Она обвила его шею и, прижавшись к торсу супруга, поняла, что на нем тоже нет одежды. Она была так поглощена собственными переживаниями, что даже не взглянула на Эдварда, и теперь сильные бедра терлись о ее ноги, а густая поросль на его груди щекотала ее нежные холмики. И… огромное мужское достоинство уперлось в ее живот. Ронуин оцепенела, понимая, что ее ждет. Он придавит ее к кровати, снова вторгнется в самое чрево… и на этот раз она не сможет ни отбиваться, ни плакать.

— Поверь мне, — молил Эдвард, ощутив ее напряжение и целуя сомкнутые веки, кончик носа, уголки губ. — Это наслаждение, которое могут разделить мужчина и женщина, ягненочек мой. Пожалуйста, Ронуин, не отвергай меня. — Он уложил ее на постель и наклонился.

— Я ничего не могу с собой поделать, — всхлипнула она. — Не обращай на меня внимания, Эдвард, делай со мной все, что пожелаешь.

Но Эдвард откатился от нее и, приподнявшись на локте, рассерженно прорычал:

— Ведешь себя как потаскуха, черт возьми! Расставляешь ноги, хотя ничего не испытываешь ко мне! Почему?!

По щекам Ронуин покатились слезы.

— Не знаю…

— Но ап-Граффид любил твою мать и наверняка хорошо с ней обращался, — бросил Эдвард, стараясь держать себя в руках.

— Это правда! — воскликнула Ронуин. — О такой любви слагают баллады! Им никто был не нужен, ни Глинн, ни я.

Они думали только друг о друге.

— А ты, Ронуин? Боишься полюбить меня?

— Да! — яростно выпалила она. — Не хочу потерять себя, Эдвард, неужели не ясно?

— А вот я люблю тебя и неужели кажусь тебе ничтожным и жалким? Разве я сильно изменился после нашей первой встречи?

— Стал добрее, — прошептала она, стараясь не обращать внимания на руку, ползущую по ее животу.

— И тому причиной только ты одна, Ронуин, но это не означает, что из меня можно веревки вить. И ты останешься собой, если полюбишь меня. Взаимная страсть ап-Граффида и Валы необычна, такое бывает, может, раз в столетие. Они и вправду были одержимы друг другом, но большинство браков совсем не таковы, ягненочек мой.

— Каковы же они? — тихо спросила она.

Пальцы Эдварда запутались в густой серебристой поросли, и это ее волновало все больше, несмотря на страх.

— Моих родителей разделила взаимная ненависть. О браке было договорено лишь потому, что у них были смежные земли, а мать оказалась единственным ребенком в семье. Зато брат моего отца влюбился в свою жену. Они были счастливы и жили в мире и покое, верные друг другу, в отличие от моих родителей. Отец менял наложниц, мать все больше озлоблялась с каждым днем и не пускала его в свою постель, после того как дала наследника. Он так и умер на какой-то шлюхе, а мать отказалась обмыть его тело.

Это сделала тетка, добрая женщина с мягким сердцем.