– И надо же, чтобы мы встретились после стольких лет из-за Дикштейна.
– Да. Садитесь. Давайте поговорим о Дикштейне. – Ростов расположился в кресле, Хассан последовал его примеру. – Изложите мне все данные, – продолжил Ростов. – Значит, вы засекли Дикштейна, а потом ваши люди снова увидели его в аэропорту Ниццы. Что произошло потом?
– Он направился вместе с туристской группой на ядерную энергостанцию, а потом ему удалось избавиться от хвоста, – сообщил Хассан. – Так что мы снова его потеряли.
– Он пользовался машиной?
– Да. У него был прокатный «Пежо».
– О’кей. Что вы знаете о его передвижениях во время пребывания в Люксембурге?
Хассан заговорил кратко и сухо, уловив деловой тон Ростова.
– На неделю он остановился в отеле «Альфа» под именем Эда Роджерса. В качестве своего адреса он представил парижское бюро журнала «Международная наука». Такой журнал в самом деле имеется и у них именно такой парижский адрес, но он служит только для доставки почты; у них сотрудничает независимый журналист Эд Роджерс, о нем вот уже больше года ничего не слышно.
Ростов кивнул.
– Как вы, должно быть, знаете, типичное прикрытие для Моссада. Безукоризненное и точное. Что-то еще?
– Да. В предыдущую ночь перед его отъездом случился странный инцидент на Рю Дик. На ней нашли жутко избитых двух типов. С ними, чувствуется, поработал профессионал – переломанные кости, ну, вы знаете такие шутки. Полиции ничего не удалось выяснить: эти типы были известны ей, как уличные грабители, и оставалось только предполагать, что они поджидали в укрытии жертву рядом с ночным клубом гомосексуалистов.
– Грабили педиков, когда те выходили?
– Таково довольно убедительное предположение. Как бы там ни было, нет ничего указывающего, что Дикштейн мог иметь отношение к этому инциденту, кроме того, что он мог так отделать их и был в это время в городе.
– Достаточно весомое предположение, – сказал Ростов. – Вы считаете, что Дикштейн гомосексуалист?
– Возможно, но Каир утверждает, что в его досье нет никаких намеков на это, или же он, должно быть, очень тщательно скрывал этот порок.
– И несмотря на всю свою скрытность, будучи на задании, отправился в ночной клуб к извращенцам. Вам не кажется, что таким аргументом вы стараетесь оправдать сами себя?
След гневного раздражения промелькнул на лице Хассана.
– Так что же вы думаете?
– Мое предположение заключается в том, что среди этой публики у него есть информатор. – Встав, Ростов стал мерить шагами комнату. Он чувствовал, что взял правильную нотку в отношениях с Хассаном, но, пожалуй, с него хватит: не имеет смысла загонять его в угол. Настало время сбросить напряжение. – Давайте прикинем. Зачем ему надо было шататься вокруг атомной станции?
– После Шестидневной войны у израильтян сложились натянутые отношения с Францией. Де Голь наложил эмбарго на поставки оружия. Может быть, Моссад планирует какое-то возмездие, типа взрыва реактора? – предположил Хассан.
Ростов покачал головой.
– Даже израильтянам не свойственна такая безответственность. И к тому же – что Дикштейну делать в Люксембурге?
– Кто знает?
Ростов снова сел.
– Что здесь есть, в Люксембурге? Что может представлять в нем значительный интерес? Вот, например, почему ваш банк расположился здесь?
– Тут достаточно известная европейская столица. Мой банк тут потому, что здесь находится Европейский инвестиционный банк. Но также находятся несколько учреждений Общего рынка – фактически тут под Китцбергом европейский центр.
– Какие именно учреждения?
– Секретариат Европейского парламента, Совет Министров, Верховный Суд. Ах да, и Евроатом.
Ростов уставился на Хассана.
– Евроатом?
– Сокращенно от Европейской комиссии по атомной энергии, но все…
– Я знаю, что это такое, – прервал его Ростов. – Неужели вы не видите связи? Он является в Люксембург, где расположена штаб-квартира Евроатома, а после этого направляется на атомный реактор.
Хассан пожал плечами.
– Интересная гипотеза. Что вы пьете?
– Виски. Наливайте себе. Как я упоминал, французы помогали израильтянам строить их атомный реактор. Теперь они, скорее всего, прекратили поставки. Дикштейн, возможно, вынюхивал тут научные секреты.
Хассан налил себе виски и снова сел.
– Как мы будем работать, мы с вами? У меня есть приказ поддерживать с вами сотрудничество.
– Сегодня вечером явится моя команда, – сказал Ростов. «Сотрудничать, черта с два, – подумал он. – Ты будешь подчиняться моим приказам». Но вслух он сказал: – Я как правило, работаю с двумя людьми – Николаем Буниным и Петром Тюриным. Мы отлично сработались. Они знают, какой стиль я предпочитаю. Так что я хочу, чтобы вы работали вместе с ними и делали, что они вам скажут – вы многому научитесь у них, они опытные агенты.
– Но мои люди…
– Много из них нам не понадобится, – сухо продолжал Ростов. – Лучше всего – небольшая группа. Итак, первая наша задача – засечь Дикштейна, когда и если он надумает вернуться в Люксембург.
– Мои люди круглые сутки дежурят в аэропорту.
– Он, скорее всего, ждет этого и не воспользуется воздушным путем. Мы должны перекрыть все остальные пути. Он может направиться в Евроатом…
– Да, и у здания Жана Моне…
– Мы должны перекрыть отель «Альфа», сунув взятку портье, но вряд ли он там появится. И тот ночной клуб на Рю Дик. Кроме того, он, как вы сказали, брал машину напрокат.
– Да, во Франции.
– Он должен был ее где-то бросить – он понимает, что вы засекли номер. Я хочу, чтобы вы связались с прокатной компанией и выяснили, где он ее оставил, чтобы составить представление о его передвижениях.
– Очень хорошо.
– Москва пришлет мне его снимок, так что наши люди будут искать его во всех столицах мира. – Ростов допил виски. – И мы его возьмем. Так или иначе.
– Вы в самом деле так считаете? – спросил Хассан.
– Я играл с ним в шахматы. Я знаю, как у него работают мозги. Его открытые ходы рутинные и предсказываемые: потом внезапно он делает что-то совершенно неожиданное, часто идет на очень рискованный ход. Так что остается только дождаться, пока он оступится – и затем отсечь ему голову.
– Насколько мне помнится, – заметил Хассан, – вы проиграли ему матч.
На лице Ростова мелькнула усмешка.
– Да, но тут у нас настоящая жизнь.
Есть два вида тех, кто тенью ходит по следам другого: артисты тротуара и бульдоги. Первые рассматривают слежку, как высокое искусство, сравнимое с театральным действом, поэзией или молекулярной биологией. Они презирают бульдогов, которые считают, что следить за кем-то – это просто топать за ним по пятам, не отрываясь от цели, как собаке держаться поближе к своему хозяину.